Наташа Нечаева - Евроняня
«Эврика!» – радостно заголосила Ника. Конечно, мысленно, не будить же ребенка! Основательно обслюнявив шоколадку, она начала наносить штрихи и пунктиры, изображая гениальное изобретение на белом, как ватман, столе. Шоколад рисовал плохо, просто отвратительно. Для того чтобы провести одну-единственную линию, пленнице приходилось облизывать плитку раз десять! Лакомство таяло на языке и в руках быстрее, чем шел созидательный процесс. К тому же пальцы противно слипались, становясь неуклюжими, поэтому надо было обсасывать еще и их! Во рту стало сладко до тошноты. Ника и не предполагала, что шоколадом можно так быстро наесться. Очень хотелось пить, но во время работы настоящий профессионал не позволяет себе ничего лишнего. Волосы постоянно лезли в глаза, Ника вначале пробовала их сдувать, чтобы не прикасаться руками, потом, решив, что работа все же важнее, решительно заправила за уши, уже не заботясь об эстетической стороне вопроса.
Наконец была поставлена последняя жирная точка, обсосаны по очереди все десять коричнево-липких пальцев. Будущее светило мировой моды отодвинулось от стола, полюбовалось чертежом, мысленно себя похвалило и довольно промурлыкало:
– Я так ждала тебя, Вова!
– Неужели? – послышалось откуда-то сзади. – Вот я и пришел.
Ника перепугалась просто до печенок. Обернулась, втянув в плечи голову, словно ожидая короткого, практически смертельного удара.
Головастик стоял очень близко и отчаянно тянул шею, пытаясь разглядеть на ослепительной столешнице Никин шедевр. Поскольку девушка по-прежнему оставалась босой, без привычных двенадцатисантиметровых каблуков, они оказались почти одного роста, он – даже чуточку выше. И его глаза злобно светились прямо на уровне ее глаз. Черные, с розоватыми воспаленными белками, навыкате, какие-то острые и требовательные. Страшные, короче, глаза.
– Это что? – грубо спросил он, ткнув безапелляционно пальцем в чертеж.
– Где? – заискивающе пролепетала Ника, изо всех сил пытаясь прикрыть своим телом распластавшиеся на столешнице трусы-протез.
Он отодвинул ее в сторону, легко, как невесомую пустую этажерку, пристально вгляделся в шоколадное чудо.
– Что это? – спросил он снова, уже нетерпеливо, почти угрожающе.
– Т-трусы… – Ника почувствовала, как противно и намертво прилип к сладкому нёбу шершавый шоколадный язык. – Трусы… Протез…
– Что-о? – свистящим шепотом прошипел главарь.
– Трусы-протез, – тверже и увереннее повторила Ника.
Ей было страшно, очень страшно. Но больше всего на свете, больше жизни Нике хотелось сейчас, чтобы хоть кто-то, пусть хоть этот бандит, оценил самое последнее, несомненно, гениальное ее творение.
Головастик перевел глаза с Ники на столешницу. Вгляделся еще внимательнее.
– Это? – Он ткнул пальцем ровно в середину.
– Внутренний карман, – заторопилась девушка. – Туда помещается надувной шарик, такой длинный, колбаской, – знаете?
– А это? – Главарь уже не смотрел на Нику. Он весь ушел в созерцание пунктиров, штрихов, овалов… – Шланг? – Он произносил слова быстро, четко и очень деловито.
– Да, – согласилась Ника. – И подсоединенная к нему резиновая груша. Такая небольшая, как от старого тонометра. Или от пульверизатора. Груша все время находится в кармане. Когда надо, человек незаметно несколько раз ее сжимает, воздух поступает в шарик, шарик надувается, будто это… – Пленница замолчала, подыскивая синоним к тому слову, которое надо было бы произнести.
Щелкунчик все сообразил. С лету. Ника поняла это по тому, как алыми пятнами смущения расцвело его грубоватое лицо.
– И для кого это? – хрипло выдавил он.
Девушка набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и решительно шагнула в смертельно холодную прорубь.
– Для тебя!
Молчание, повисшее в комнате, казалось невыносимо долгим и вымораживающе тяжелым. Ника стояла с крепко закрытыми глазами, боясь пошевелиться, обмирая от каждого всхлипа собственного частого и громкого дыхания.
– Ты что, ведьма, что ли? – Наконец ожила тишина. – Как узнала?
Лишь при звуке этих слов пленница окончательно поняла, что уж теперь ей терять точно нечего. И пусть. Во-первых, она умрет, сделав доброе дело для врага, а это, как ни крути, очень благородно. А во-вторых, теперь уж точно можно поторговаться за жизнь Марфы. Головастик клюнул!
Еще не в силах внятно говорить от пережитого ужаса, девушка молча указала на полуоткрытую дверь туалета.
– Что? – не понял бандит.
– Там – окно.
– Какое окно? – Щелкунчик решил, что Ника от страха тронулась умом. Это читалось на его недоумевающем лице.
– Какое-какое… – внезапно рассердилась пленница. Нельзя же в судьбоносный момент быть таким тупым! – Обыкновенное, в ванную!
– Чего? – взревел Головастик, как раненый бизон, и шагнул в санузел. – Где? – Он крутил своим арбузом, чуть не бодая просунувшую туда же любопытную головку Нику.
Девушка торжествующе распахнула дверцу с кровавой молнией. В ванной по-прежнему горел свет, и обзор был великолепен.
* * *Они вместе полюбовались открывшимся пейзажем с пальмой. Вернее, полюбовалась Ника. Главарь же, оторвавшись от созерцания розового гламура, недобро поиграл желваками и процедил:
– Урою, гадов… – Злобно захлопнул дверцу, вытолкал девушку из туалета. Впрочем, нет, не вытолкал, выдвинул, осторожно, можно сказать, бережно. А потом, не глядя в глаза, смущаясь и снова краснея, робко спросил, показывая на стол: – Так это ты – для меня?
Ника согласно и энергично затрясла головой.
– Сделаешь?
В его голосе сквозила такая вера и такая надежда, что Ника чуть не прослезилась от жалости, умиления и сочувствия. Но вовремя вспомнила о коварстве бандитов и величии своей истинной миссии. Усилием воли загнала вглубь готовые уже выкатиться слезы сопереживания, холодно выпятила подбородок и категорично, даже ультимативно произнесла:
– Только в обмен на жизнь Марфы.
– Кого? – разинул рот Головастик.
– Марфы, доченьки, кровиночки моей…
– А! – понимающе протянул главарь. И вдруг спросил по-детски заинтересованно: – Слушай, а почему у нее имя такое странное – Марфа? Чудно даже!
– Ничего не чудно, – оскорбилась Ника сразу за всех: и за Марфу, и за ее имя, и за ЕВРа, который так назвал дочь. – Прекрасное имя. В честь великой русской женщины, героини, можно сказать, Марфы Посадницы!
– Правда, что ли? – Головастик не просто удивился – обрадовался. – Марфа Борецкая, жена новгородского посадника Андрея Борецкого, сама избиралась посадником целых два раза. Небывалый случай в русской истории. Жалко, сгубили женщину…
– Кто? – ахнула Ника, готовая немедленно броситься в бой с неведомыми злодеями.
– Кто-кто, Иван III, козел старый! Марфа же антимосковское восстание возглавила, если бы ее не предали… – Щелкунчик аж зубами скрипнул от огорчения. – Эх, во все времена одно и то же! Царицей могла бы стать, между прочим, а ее – в монастырь! Ну, скажи, что Иван III не козел! – Головастик в упор посмотрел на Нику, требуя безоговорочной и полной солидарности.
– Конечно, козел, – искренне согласилась Ника. – Слушай, а откуда ты так историю знаешь?
Главарь, мгновенно уловив восторженные нотки в женском голосе, вдруг смутился, уставился в пол и как маленький, честное слово, как Петруша, когда на него учителя в очередной раз нажалуются, стал ковырять носком ботинка ближнюю паркетину.
– Слушай, Вовчик, ты кто? – Ника сама не заметила, как назвала главаря по имени. – Вроде бандит, людей похищаешь, а сам на французском шпрехаешь, как на родном, и историю вон как знаешь. Может, ты и бандитом-то стал по недоразумению? Может, ты нам с Марфой поможешь? – В Нике в который раз разгоралась надежда. Светлая, горячая, безудержная.
– Эх, Вероника… – Он как-то облегченно вздохнул. – Раз уж ты и так узнала самую страшную мою тайну, что остальное-то скрывать?..
– …тем более что до утра ты все равно не доживешь, – обреченно продолжила его мысль пленница.
Он расхохотался. Громко, весело, просто до слез. Плюхнулся на диван.
– Да что ты все «бандит» да «бандит»! Какой я тебе бандит?
– А кто же? – подозрительно затихла Ника.
– Бери выше! Бандиты грабят и убивают, а я…
– Людей похищаешь! – отчаянно выкрикнула девушка.
– Да брось ты, Вер! Я не по этим делам. А украли вас понарошку. Вернее, по ошибке.
– Как это? – не поняла Ника.
– Да я и сам толком не пойму… – Он задумался. – Какая-то богатая бабенка попросила моего кореша сыграть похищение. Вроде украсть надо было ее вместе с дочкой этого твоего банкира. Вроде ее должны были принять за его жену. Ну, ребенка решили легонечко усыпить, безвредно так, до утра. За это время бандитам полагалось рожи синяками изрисовать и связать намертво. Потом бабенка девочку будит, показывает поверженных бандосов – типа, героиня! Приезжает папашка-банкир, дочка ему докладывает, и он, конечно, на этой мымре женится. Хеппи-энд. Хлопот – на пять копеек, а гонорар – пять штук.
