Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2012)
Наша комната на 7 человек. Тут мы и породнились. Надо думать, это была счастливая комната: во всяком случае, пятеро остались живы. Один стал полковником, другой — директором крупного судостроительного завода. Третий — начальником отдела систем Морсудопроекта, лауреатом Госпремии, четвертый — начальником ОТК опытного завода, пятый — начальником ЦКБ. Все это, естественно, через 30 лет. Счастливая комната, счастливые студенческие годы. Счастливые, конечно, по-разному, у каждого по-своему. Двое получали часто весомые посылки с мясными деликатесами, употреблявшимися в одиночку. Двое имели прочную основу в украинских деревнях. Трое были голытьбой, безотцовщиной. Эти штопали перед сном носки и единственные штаны. Осенью разгружали баржи с арбузами и картошкой. Особенно нетехнологична была картошка: открывался люк — бери. Но как ее возьмешь сверху? Лопата не годится. Универсальный инструмент — руки. Десятки тонн. Поздним вечером, потные, грязные, голодные, чертовски усталые, но с парой червонцев в кармане, а в целом — хорошо!
На танцы не ходил: и вид невзрачный, и до девочек неловок. Да и неинтересно. “Нецелесообразно” — уже тогда этот жизненный постулат давил все настойчивее. Поэтому и не курил. Кстати, ни одной папироски в жизни, даже на войне. Потому что это не нужно, и все тут. Заводилой был Василий Прокопчин, из Донбасса. Не то чтобы красивый, но высокий, стройный, с чубом. И главное — острый на слово, напористый. И поэт. “И ты ушла, оставив след кровавый”, — из посвящения очередной подруге. Это он потом, побитый сталинградским осколком в лицо, стал полковником.
Кроме лекций у нас были также домашние задачи по математике, сопромату, начерталке, столько курсовых проектов! Текстов по-английски (“тысячи”). В нашей комнате, однако, бывали и бутылки (Вася проявлял себя не только на словах). Но были и Вольтер, Руссо.
У меня появился интерес к “умным” книгам в четырнадцать лет, скорее из спортивного интереса — пойму ли. Случайно попал в руки томик Гельвеция “О человеке”. Потом — популярные труды Энгельса. Удивила широта и глубина мысли автора. И ясность, чистота, доступность.
Было время очень трудное, голодное и прекрасное.
21 июня 41-го вечером проводили Васю на поезд. Его исключили. Выпили с горя. И немало. Проснулись поздно. Что за черт! По радио: “Внимание, передаем важное правительственное сообщение!”
И пошло-поехало...
По коридору забегали, зашумели. Дикие возгласы. В духе “мы им покажем!”. У всех какая-то горячка, никто не сидит на месте, хлопают двери: “Слышали?” Я притих. Да, мы сильны. Он знал, конечно же, не меньше нас об этом. И все-таки полез! Значит, он уверен, значит, или он сильнее, или мы слабее? Это покажут ближайшие дни. Дело серьезное!
В понедельник общее построение. Выступают активисты и дирекция. Второй секретарь комсомола — щуплый первокурсник — горячо призывал: “Мы все как один защитим грудью” и т. д. У самого грудь не из богатырских, петушок. Директор озабоченно, сдержанно объявил: каникулы отменяются, сегодня же начинаем следующий учебный год и ждем указания свыше. Пошли по аудиториям. Лекции, конспекты. Но мысли далеки — на Западном фронте.
Через неделю объявляют: всем получить документы об освобождении от службы в армии как студентам оборонного института. Желающим поступить в летное училище собраться на военной кафедре.
Собираемся, человек за сто. Строем в училище Левоневского на медкомиссию. Там два дня обследования, взвешивания, обмеров костяка, кресло-вертушка (некоторые вываливались кувырком) и т. д. Объявляют результат: 31 — в истребители (и я в том числе) и 43 — в бомбардировщики (Алексей Малярчук). Он вечером бушевал: разбомбим Берлин. Я безмолвствовал.
— Документы на вас высылаются в училища, пока поезжайте на уборку хлеба.
С группой ребят я попал в колхоз, село Пески, 35 км от города. Пора горячая, мужики мобилизованы — оставлено несколько механизаторов, а хлеба уродились небывалые. Спали в хорошем шалаше.
Сразу за дело. По двадцать часов в сутки — на копнителе комбайна — грохот, пыль, жара. Мы менялись местами. На другой день — полными бестарками отвозили зерно от комбайнов. Потом день грузить мерными ящиками зерно в брички, увозить на элеватор. Кормили хорошо. Работа кипела. Но что на фронте? Полная изоляция. Только по ночам смотрели, как бомбят Николаев, как медленно ползут трассирующие снаряды зениток (расстояние вводило масштаб).
Позже читал: в это время недалеко севернее 6-я и 12-я армии истекали кровью, телами солдат сдерживая врага. Они задержали немца до 12 августа. 15 августа в утреннем полумраке вдруг появились войска у нас. Не войска, а разрозненные солдаты. Много, по всему полю.
— В чем дело? — недоумеваем.
— Бежим, и вы убегайте. — Коротко, зло.
— Как? А команда?
— Нет команды....
Закинув в бричку свои вещички и несколько недозревших арбузов (другого съестного не было), двинулись к Николаеву. Вокруг брели хмурые, усталые, в просоленных и выцветших гимнастерках солдаты, сержанты. Офицеров не было.
Наши попытки заговорить с ними были бесплодны: они мрачно бросали злые ругательства о предательстве, о бегстве командиров, о неясности путей отступления. Над головами постоянно висела наглая немецкая рама. Видно было даже голову пилота. Иногда в нее кто-то стрелял из винтовки, но это, видно, не беспокоило того там, наверху. Несколько раз обгоняли нас эмки — легковушки, битком, набитые офицерами. Пришлось свернуть с дороги для пропуска промчавшегося табуна красавцев коней, управлявшегося несколькими всадниками. Племенной конезавод — пошла догадка. Но вдруг через час этот же табун на той же скорости прогарцевал обратно. Что так? Какое препятствие? Почему никто не управляет движением? Что там, впереди? Позже оказалось: переправа разбита, надо поворачивать на временную — прямо через Ингул к стапелям завода им. 61 Коммунара. С горечью, досадой прошли мимо стапелей столь почитавшегося нами секретного завода с заложенным там очередным эсминцем-красавцем.
Как все вдруг изменилось! Надо выстоять!
Поднялись к садику им. Петровского. Стоп. Заслон: дорога на Херсон перекрыта. Будто бы перерезана каким-то немецким десантом. Выясняется обстановка.
Ребята побежали в институт узнать, что да как. Я нашел ближайшую почту. Работает! Эти скромные, самые низкооплачиваемые труженицы связи, такие незаметные, вечно усталые и терпеливые девушки оказались абсолютно надежными, верными долгу патриотками. “Изя не приезжай институт эвакуирован”.
Через четыре с половиной года Изя бросился мне на шею: “Твоя телеграмма спасла меня. Я уже выходил из дому (он, в отличие от нас, уехал домой в Курск еще в июле), как встретил почтальона. Иначе угодил бы к вам в команду — то есть погиб бы”. Он нашел институт в Пржевальске, там и был всю войну. До сих пор мы переписываемся. Вот уже восемь лет он с сыном и внуками живет в Германии, принят там с почетом как пострадавший от фашизма. Живет в отдельном дарованном доме, в полном достатке, с хорошим медицинским обслуживанием. Рад за него.
Рядом время от времени ухает пушка. Стреляют по подошедшим к Варваровке немцам. Они бьют по Сухому фонтану, одному из наших институтских общежитий. Огромное пламя и взрывы на заводе “Марти” — жгут техдокументацию, рвут корпус линкора “Советский Союз” — еще недавно восторг и наша гордость.
Вернулись ребята. Сторож сказал им, что институт со многими ребятами и архивами погрузился и выехал неделю тому назад. Пока в Сталинград. Мол, велено всем студентам добираться туда же. Военкомат тоже уехал. (Значит, наша мобилизация в авиацию не состоится.) Попробуйте узнать в Херсоне.
Удивительно, что население частных домиков разных Мещанских и Слободских улиц такое многочисленное, спокойное, отстраненное от наших забот и горестей, с любопытством взирает поверх плотно запертых оград. Накануне они “по-хозяйски” пограбили магазины. Сколько удалось заметить — двери и окна магазинов распахнуты, на порогах и по дороге рассыпаны крупы, мука... Так-то вы, братцы, чтите наши порядки, казавшиеся еще вчера такими незыблемыми и справедливыми? Ишь как забавляет вас вид босых и плохо одетых хлопцев, тянущихся устало за понуро бредущей конягой с бричкой. Как же так! Пели же все:
Если завтра война, если завтра в поход,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ
За советскую Родину встанет.
Ну, старики-бабки — ладно, но лыбятся и здоровые девки, и парни! Почему не роют заграждения, не строятся в ряды?! Где же руководящая-направляющая, где хоть какая-никакая организация?! Куркули слободские... Ничего, обойдемся без вас, дайте срок, потом разберемся.
