Алан Милн - Двое
2. Она водит машину и играет в теннис и гольф, не прилагая усилий и удивительно точно. Я же играю с неуклюжей старательностью, что Сильвия переносит стоически.
3. Она творит чудеса при помощи иголки с ниткой.
4. Звери обожают ее. (Примечание. Джон Весли любит меня. Однако тут я мало что выиграю, потому что, если спросить, кто из нас больше достоин любви, я сдаюсь сразу же.)
5. Она превосходно ведет дом. Я же не умею вести ничего. Челлинор и Эдвардс не ставят меня ни во что и сознают это.
Он прочел написанное, добавил: “6. Я подлец”, перечеркнул все карандашом с северо-востока на юго-запад, затем с северо-запада на юго-восток, усилил каждую линию штриховкой, разорвал лист на шестьдесят четыре кусочка и выбросил клочки в корзину для бумаг. В окно до него продолжали долетать голоса женщин.
Как удается Сильвии так чудесно справляться с хозяйством? Какая досада, что ей нужно после завтрака идти в душную кухню и вести разговоры об овощном пудинге с мясом.
А ведет ли она такие разговоры? Возможно, не успевает она подумать о пудинге, как миссис Хоскен тут же ловит ее мысль. Или, может быть, она вовсе не думает о пудинге – нельзя и представить себе, как она думает о чем-то настолько прозаичном, да еще сразу же после завтрака, – возможно, не успевает она подумать “фиалки”, как миссис Хоскен, удивительная женщина, тут же понимает, что речь идет о пудинге. Как удается ей вести хозяйство так чудесно, так ловко и бесшумно?
Реджинальда, как ребенка, радовал его прекрасный дом. Он поворачивал в ванной кран – тут же начинала литься горячая вода. Он приглядывался к струе, протягивал к ней руку и приветствовал ее: “А вот и ты!” Без сомнения, краны, из которых лилась горячая вода, существовали и в других домах, но, глядя на хозяйку дома, вы этому не удивлялись. Глядя же на Сильвию, вы спрашивали себя: как ей все это удается? Уголь, кокс, антрацит, дрова, плита, которую надо растопить, плита, которую кто-то должен растопить в определенное время, кроме того, когда что-то ломается, надо вызывать слесаря – все это в милых руках Сильвии. Она только подумает “лаванда”, и тут же в сарае появится полтонны кокса.
Он пошел в гостиную, там на полке лежали четыре трубки и нераспечатанная жестянка с табаком. Там всегда лежала нераспечатанная жестянка с табаком. Он распечатал ее и пересыпал табак в кисет. Теперь посмотрим. Через полчаса здесь окажется новая жестянка. Сильвия? Разумеется. Откуда берется табак? В деревне его не продают. Откуда берется кокс? Бог знает.
Реджинальд поднялся наверх за платком. Прошел через комнату Сильвии, в которой так чувствовалась Сильвия, в свою гардеробную. Платки. Вчера он искал свой синий галстук и обнаружил его (после пятиминутного вытряхивания содержимого ящиков комода) в кармане брюк. Сегодня все снова в полном порядке. Он вытащил платок из аккуратной стопки, из-под мешочка с лавандой, и отправился вниз. По дороге он приоткрыл дверцы бельевого шкафа. Старательно уложенное белье. Прелестные вещицы Сильвии. То же, что и с коксом!
Чего, черт побери, хочет он от Сильвии? Интеллектуальной гармонии? Помилосердствуйте!
Возможна ли интеллектуальная гармония двух людей? В силах ли кто-либо другой совпасть с вами мыслями, слиться разумом, идти рука об руку без вопросов, без колебаний – два разума, мыслящие, как один. Разумеется, это невозможно. Не в том ли вся радость мыслить и, как он недавно убедился, писать, что ты один, совершенно один. Разве беседа, интеллектуальная беседа, в отличие от обычной болтовни, на самом деле не образчик тщеславия? Хочешь иметь слушателя, а не собеседника. А написав книгу, обретаешь слушателей.
Эта дурацкая книжка заставила его критически взглянуть на Сильвию. В тот день, думал он, когда я начал писать ее, а она должна была полюбопытствовать, чем это я занят, но не проявляла никакого интереса. С того дня, когда я сказал ей, что написал книгу, а она ответила: “Подумать только!” Наверное, я чувствителен сверх меры. Разве мать чувствительна сверх меры в отношении собственного ребенка? Ведь независимо от того, как он выглядит и каков он характером, она в глубине души полностью уверена, что он – само совершенство. Сверх меры чувствительным бываешь, когда не уверен, когда нуждаешься в поддержке. Был ли Шекспир совершенно уверен, что “Сон в летнюю ночь” удался ему? Наверное. Нуждался ли Китс в комплиментах по поводу “Соловья”? Всегда ли... ну, я не писатель и судить не берусь.
Но Сильвия, пойми, пойми же, это мое детище. Оно внезапно выросло. Я не знаю, что ждет нас впереди, знаю только, что это мое единственное детище, другого у меня не будет. О Сильвия, будь с ним поласковей...
А теперь перечитаем Раглана. Раглану, во всяком случае, мое детище нравится.
Глава шестая
I
В Семи Ручьях Бакстеры принимают гостей. Принимают – может быть, слишком сильно сказано. В Мальвах, например, гостей принимают совершенно иначе. Множество разговоров, множество приготовлений, опять множество разговоров, решения принятые и отмененные, внезапная отправка Хильдершема в Бердон, крики вдогонку, чтобы он не забыл о том или об этом, испуг в последнюю минуту – не нужно ли было привезти из Лондона новую сетку для тенниса, попытки в последнюю минуту зачинить старую сетку. В Семи Ручьях ведут себя иначе. Просто зовут нескольких друзей, а также выражают надежду, что Сильвии удастся привести своего замечательного мужа.
Семь Ручьев получили свое название, чтобы почтальон знал, куда доставлять письма. Дом стоял на небольшом холме, и Бетти сумела убедить себя и часть знакомых, что из-под этого холма вытекает семь подземных ручьев в направлении семи графств. Разве не удивительно, дорогая, никто и не подозревал об этих ручьях, когда Берти купил участок и начал строить дом. Семь Ручьев – это она придумала. Правда, забавное название для дома? Такое сельское. А когда она заинтересовалась этой округой, то выяснилось, что место действительно историческое. Римляне, знаешь ли, и все с ними связанное. А эти подземные ручьи, которые текут там, в глубине, уже сотни лет! Конечно, это место гораздо старше Вестауэйза.
Однако дом был бесспорно новее. Он был до половины выложен плиткой такого пронзительного и несмываемого колера, какой строители искали веками. Балконы, большие окна на втором этаже, огромные окна зеркального стекла в нижнем этаже. Теплицы в саду, расположенные таким образом, что сквозь стекло всегда можно наблюдать, как растут персики. Множество башенок с покрашенными белой краской крышами. Желоба и водосточные трубы цвета шоколада. Короче говоря (думал Реджинальд), дом этот определенно сбежал из Суррея, как только его хозяин, биржевой маклер, отвернулся. Дом был кошмарный, но, по счастью, находился за десять миль от Вестауэйза.
– Я, конечно, не могла поручиться Бетти за тебя, дорогой, – сказала Сильвия, – но ведь ты поедешь, правда?
– Ненавижу Семь Аквариумов, – ответил Реджинальд. – Я никогда не знаю, о чем говорить с Бакстером между “Добрый день” и “До свидания”. Бетти бесит меня, и я еле удерживаюсь, чтобы не поколотить ее, а в теннис играю отвратительно. Именно по этим причинам, а вовсе не потому, что я люблю тебя, я отправлюсь в субботу с тобой к Бакстерам.
– Дорогой! Увидишь, будет неплохо.
– Будет гораздо хуже, чем ты думаешь. Во всяком случае, дай мне почувствовать себя страдальцем.
– Бетти всегда удается приманить на уик-энд нескольких интересных людей. Я думаю, им захочется поговорить с тобой о твоей книге.
Я бы предпочел, думает Реджинальд, чтобы ты не говорила “твоя книга”. У нее есть название. “Вьюнок”. А если тебе не нравится название, скажи просто “книга”. Вслух же он сказал:
– В Лондоне нет интересных людей. Полдюжины набитых дураков, друзьям которых Бетти дала три дня роздыху, все это время будут говорить только о самих себе. Кстати, последний раз я видел свою ракетку в кладовой для яблок. Я бил ею ос. Как ты думаешь, она до сих пор там?
– Я разыщу ее, дорогой.
Итак, в субботу он влез в белые фланелевые брюки, о существовании которых совсем забыл, и в теннисные туфли, которые каким-то чудом обрели белизну; спустился вниз и застал там Сильвию с двумя ракетками.
– Это твоя, – сказала она, протягивая ему одну из них.
Реджинальд скользнул взглядом по ракетке и вернул ее Сильвии.
– Что ты, это настоящая ракетка. А моя была помесью арфы с рыболовным сачком.
– Посмотри, на ней твои инициалы.
Он смотрит. Действительно.
– Небольшой подарок от меня, – сказала она, розовея.
Реджинальд, склонив голову набок, глядел на нее.
– Боюсь, если я сейчас обниму тебя и крепко поцелую шесть раз, то сомну твою прическу или что-нибудь ешь.
– Наверное, – ответила Сильвия, – но это не важно, я могу снова подняться наверх.
