Джеймс Келман - До чего ж оно все запоздало
Но Сэмми не Чарли Барр, и не желает он быть Чарли Барром, и не может он быть этим долдоном. Нет, против Чарли он ничего не имеет; не много есть на свете людей, которых он уважает так же, как Чарли, ну и хрен с ним, мы все разные, и жизнь у нас у всех разная, каждый идет своим путем, разные испытывает влияния и разный накапливает опыт. И не хер отчаиваться только потому, что ты выбрал тот путь, а не этот. У Чарли тоже есть дурные стороны, друг, святых в этом хлебаном мире нет. Сэмми, к примеру, хотя, конечно, может, все и переменилось, – знает, что этот малый жену свою, на хер, затрахал, так что какого хрена, я к тому, что
исусе, это же дурно, друг, дурно, на хер, говорить такое о человеке, какого хрена? Сэмми переворачивается на живот, утыкается лицом в подушку.
Немного погодя он уже сидит в гостиной на кушетке, чашка кофе и все такое, радуется, что хоть в чем-то ему свезло, по крайности, сахар нашелся
Бубнит радио. Телевизора он и в лучшие времена особо не любил, так что радио ему хватает. Спортивные передачи еще туда-сюда, и некоторые документальные фильмы тоже, хотя по большей части он телик смотрел, только чтобы время скоротать, особенно когда она была дома и приходилось составлять ей компанию. Ему больше нравилось книжку почитать, радио послушать, дискуссионные программы там или новости всякие. Но больше всего он любил музыку, прямо усидеть на месте не мог, музыка его здорово разбирает. Элен называла его привередливым человеком. Так прямо и говорила. Ну и ладно, хотя сам-то он так не думал. Уж кто из них привередничал, так это она. Впрочем, если он и был привередливым долбаком, так имел на это полное право, при его-то жизни.
А музыку он всегда любил. Особенно когда срок отбывал, там тебя так достают, что ты можешь слушать все, что угодно; без музыки, друг, оттуда можно прямиком в психушку отправиться. Сейчас ему все больше кантри по душе, но раньше он и другое любил. Потому как не всегда же сам выбираешь. Особенно в крытке. И ди-джей у тебя любимый был. Сэмми помнит одного с местной станции, тот вроде как надоумил Сэмми составить список любимых мелодий. Много лет назад, много. Но прямо долбаная жуть была, друг, прямо жуть – лежишь среди задроченной ночи в наушниках, а из них льется такое, что прямо до нутра пробирает. Особенно одна песня, тихая такая, жалобная, насчет того, как уходишь от женщины и все прочее – как увидишь ее, передай ей привет / хоть она уже, может, в Танжере – у него как раз тогда семья распалась. Жалко ему себя было, плюс мысли о маленьком Питере, о малыше, о том, что больше он его не увидит, – две вещи его доставали, жена и малыш, так что чего ж удивляться, что он себя жалел. Да и не только это. Он тогда был злой, на хер; по натуре, так он себя чувствовал, так ощущал. Так что он и не хотел по-настоящему, чтобы она возвращалась, это было просто охеренное
Одиночество, просто охеренное одиночество, одинокоепреодинокое задроченное одиночество; и так всю жизнь, одиночество. Исус всемогущий.
Не сейчас. Сейчас никаких эмоций не осталось, полиняли, на хер, полиняли, такие дела. Нет
С легкими все еще плоховато, и с ребрами, если он резко вдыхает, то сразу больно.
Кофе остыл. Чашка кофе, да на посошок.[7] Дилана он в последнее время что-то совсем не слушал. Может, начать; один малый говорил в пабе, что новые альбомы у него ну совсем классные. Может, пойти взять парочку.
На хер, друг, на хер, какая разница, какая, в жопу, разница.
Где-то в холодильнике была тарелка с бобами плюс немного чеддера, может, уже и заплесневел, он не проверял. И пара консервных банок. Но их лучше бы сохранить. Если нынче среда, значит, завтра четверг, а после пятница, большой день, вот сколько времени ему придется обходиться без денег.
Смешно все же, каким боком повернулась жизнь. А он почему-то чувствует себя в порядке. Вроде как покой на него снизошел. Звучит банально, но так оно и есть. И ты вали своим путем, а я пойду своим.[8]
В конце концов, он задремал, а когда проснулся, перебрался на кровать, вытянулся, красота. Почти никаких неудобств, боль иногда наваливается, это уж как ляжешь – однако организм слишком измотан, чтобы много чего чувствовать. В голове все что-то вертится, вертится, бессвязное, всякое разное, замирает, перетекает одно в другое. Потом он просыпается. И даже не понимает, спал он или не спал, вроде того, как иногда в компании закемаришь минут на пять и очнешься. Казалось, всего-то миг пролетел, но он знал, это не так, проспал целую ночь. Занятно. Откуда ты знаешь, что целую ночь? Со слепотой это никак не связано. Такое с любым человеком бывает. На самом-то деле все просто, потому как сейчас не только тихо, точно в могиле, но еще и шестое чувство долдонит тебе то же самое. Как-то даже страшновато становится. Вроде бы просыпаешься, акклиматизированный во всем, что делал в последнее время. И в то же время обычно тебя будит что-то непонятное, дергает за нервные окончания. Какой-нибудь странный сон привиделся, не так чтобы кошмар, но близко. И едва проснувшись, чуешь такую тревогу, что тянешься к ближайшему оружию, которое защитит от ублюдка. Кем бы он ни был. Вот же мать их, а?
Элен рядом нет. Сэмми проверил, поводил ногами.
Она может вернуться в любую минуту. Может. Не в первый раз они поругались. Он ее много чем достает. Потому-то она так долго и думала, прежде чем пустить его в койку. Ну то есть позволить ему перетащить сюда чемоданы и все такое.
Собственно, она может появиться прямо сейчас, вот в эту самую минуту, потому что иногда остается в пабе и после закрытия. Ее босс позволяет кое-кому из избранных посетителей засиживаться за выпивкой допоздна. Проблема в том, что он обычно надеется: Элен задержится с ними; она там старшая официантка, а это связано с дополнительными обязанностями.
Элен просто цены, на хер, нет – ну то есть в баре, про который я говорю. Босс-то у нее дурак дураком, вечно носится с какими-нибудь нововведениями, чтобы привлечь клиентов, если в баре все тихо-спокойно, он прямо волком воет. И как она с ним ладит… Сэмми ему давно бы уж башку проломил. Беда в том, что Элен все время чего-то боится. Иногда кажется, будто она и не может без этого. Временами действует на нервы. Нет ничего хуже, чем баба, которая все время беспокоится о тебе. Бабушка Сэмми – мать его матери – была в этом смысле просто жуть что такое, каждый раз, как ты выходил из дома, она изо всей силы обнимала тебя и так, на хер, вглядывалась в лицо, словно пыталась запомнить тебя как можно лучше, потому как это уж точно последний раз, что она тебя видит, друг, потому как стоит тебе выйти в долбаную дверь, и можешь проститься со всем на свете – с жизнью? а хрен его знает, с чем, – все, что есть в мире плохого, прямо там и стоит, дожидаясь случая взять тебя за горло, а ее рядом, чтобы спасти тебя, не будет. Она ж не была атеисткой и знала, что ты идешь в дом атеистов, в безбожную семью, чьи дети будут вечно вопить в чистилище, если только добрый боженька иисус над ними не смилуется.
Ты ж еще маленький, вот в чем все дело. От таких штук ты и чувствуешь себя мальцом, от всего этого беспокойства, как будто вообще ни с чем, на хер, справиться не способен, друг, понимаешь, о чем я, как будто ты лох какой. Да еще и судьбу искушаешь. Вот что тебя, на хер, достает. Вот что заводит, на хер. Ну и ты волей-неволей делаешь это самое, то, что ее с самого начала так пугало, волей-неволей, друг, точно тебе говорю, даже если тебе этого и не хочется, если она и вообще помалкивает, сделаешь, будь спокоен. Ладно, что тут попишешь, главное – дело делать.
Вот и на той неделе было то же самое. Элен узнала, чем он занимался, и распсиховалась. А у него башлей не было, и в ближайшую долбаную неделю не предвиделось. Но ей же это без разницы, ее это ни хера не заботит; денег нет? ну и что? в чем тут, едрена палка, проблема? Ее это ни хера не заботило
мать-перемать
Черт, как спина-то болит. Внизу, там, где почки. Он перевернулся на живот. Теперь шея затекает, да и голова давит всей тяжестью на больное ухо. Фараонов тут винить не в чем, глупо, и смысла, на хер, никакого; они всего лишь выполняют приказы. А приказ, чтоб ты знал, у них всего один, лупцевать, на хер, мудаков, чтобы те поняли, кто тут у нас главный; вот и весь их гребаный приказ, первая заповедь, ты только представь, никто ему даже денег на автобус не предложил, господи-боже, с ума можно сойти, даже если твой худший враг возьмет да и ослепнет, ты все равно позаботишься, чтобы он хоть до дому, на хер, допер. Или нет? Нет, если в тебе сидит инстинкт убийцы. В этом случае, если б они ползли на карачках по улице, ты бы им тоже постарался руки отдавить. Вот что это такое, друг, инстинкт убийцы, они ж фараоны, натасканные убивать; и до такой степени, что их даже осаживать приходится, для чего и существуют все их долбаные руководства, наставления и процедуры, страница за страницей, «когда этого делать не следует» – все исключительные обстоятельства, при которых не надо ее соблюдать, первую-то заповедь, когда не надо ей подчиняться.
