Анни Эрно - Стыд
Только она и роднит девочку 52-го года с женщиной, которая пишет эти строки.
Кроме Бордо, Тура и Лиможа, я никогда не возвращалась в те места, где мы побывали во время путешествия.
Ярче всего мне запомнилась сцена в ресторане Тура. Когда я писала книгу об отце, она все время стояла у меня перед глазами, безжалостно напоминая о существовании двух разных миров и нашей принадлежности к низшему из них.
Возможно, та роковая воскресная сцена только хронологически связана с путешествием, но можно ли утверждать, что она не повлияла на обостренное восприятие более поздней ресторанной сцены и что последовательность чисто случайна.
Вернувшись домой, я только и думала, что об этом путешествии. Я переносилась мыслями в гостиничные номера, в ресторан, на улицы солнечных городов. Я узнала, что существует и другой мир — необозримый, где ослепительно светит солнце, а в комнатах рукомойники с горячей водой, где девочки беседуют с отцами — совсем как в романах. Мы были из другого мира. И возразить тут было нечего.
Кажется, в то лето я и придумала игру в «идеальный день» — своеобразный обряд, которому я стала предаваться, начитавшись романов и прочих материалов, публиковавшихся в «Пти эко де ла мод» — из всех журналов, что мы покупали, в нем было больше всего рекламы. Каждый раз эта игра повторялась. Я воображала себя юной девушкой, которая одна живет в огромном и прекрасном доме (другой вариант: одна снимает комнату в Париже). С помощью препаратов, которые на все лады воспевали в журнале, я лепила свое тело и внешность, красивые зубы (зубная паста «Жибс»), алые и чувственные губы (помада «Поцелуй»), стройный силуэт (эластичный пояс, размер X) и т. д. Я наряжалась в платья и костюмы, рассылаемые по каталогу, а мебель в мой дом доставляли из «Галери Барбес». Я училась на курсах, которые, если верить рекламе Универсальной школы, открывали передо мной блистательные перспективы трудоустройства. Питалась я только продуктами, замечательные свойства которых восхваляла реклама: паштетами, маргарином «Астра». Я с огромным наслаждением ваяла себя, питаясь только превозносимыми журналом продуктами. Я неторопливо следила за их «раскруткой» и, сопоставляя рекламные картинки, придумывала свой очередной «идеальный день». Просыпалась я, к примеру, в постели от фирмы «Левитан», на завтрак пила горячий шоколад «Банания», свою «шикарную шевелюру» укладывала с помощью геля «Витапуант», училась заочно на курсах, чтобы стать медсестрой или представительницей службы социальной помощи. Каждую неделю в нашем доме появлялся свежий номер журнала, полный новых рекламных объявлений, и стимулировал мою игру, которая, в отличие от воображаемых приключений, навеваемых чтением романов, была очень активной и возбуждающей — ведь свое будущее я строила с помощью реально существовавших вещей. Огорчало только, что никак не удавалось продумать свой «идеальный день» с самого утра до позднего вечера.
Этой игрой я наслаждалась в тайне от всех и мне даже в голову не приходило, что ею может увлекаться кто-то еще.
* * *В сентябре коммерческие дела моих родителей неожиданно пошли на спад: в центре города открылся новый магазин — «Кооп» или «Рабочий потребительский кооператив». Да и путешествие в Лурд было явно не по карману нашей семье. Однажды мать упрекнула меня с отцом, что мы не слишком усердно молились в гроте. Мы оба прыснули, а мать покраснела, словно выдала свои тайные взаимоотношения с небом, которые нам было понять не дано. Родители подумывали даже о том, чтобы продать лавку и наняться продавцами в продовольственный магазин или пойти работать на фабрику. Позже наше положение, видимо, улучшилось, потому что родители не стали продавать лавку.
В конце месяца у меня разболелся зуб, пораженный кариесом, и мать впервые повела меня к местному дантисту. Перед тем как брызнуть холодной водой на десну и сделать укол, он спросил: «Тебе больно, когда ты пьешь сидр?» Сидр пили во время еды рабочие и крестьяне — взрослые и дети. Дома, как и пансионерки моей школы, я пила только воду, изредка разбавленную гранатовым соком. (Неужели от меня не ускользала ни одна фраза, которая напоминала о месте, занимаемом нами в обществе?).
Осенью, в субботу после занятий, мне и еще двум-трем девочкам поручили убирать класс под присмотром м-м Б., преподавательницы шестого класса. Орудуя пыльной тряпкой, я забылась и во весь голос запела любовную песенку «Болеро», но стоило м-м Б, меня подбодрить, как я тут же осеклась. Я была уверена, что она только и ждет, когда я проявлю свою вульгарность, чтобы безжалостно меня высмеять.
Можно и не продолжать. Стыд порождает лишь еще более жгучий стыд.
Вся наша жизнь вызывала у меня только чувство стыда. Писсуар во дворе, общая спальня, где из-за тесноты я спала вместе с родителями, как это было принято в нашей среде, материнские оплеухи, ее грубая брань, пьяные клиенты и бедные соседские семьи, покупающие в долг. Уже одна моя привычка безошибочно определять степень опьянения клиентов или тушенка на обед в конце месяца выдавали мою принадлежность к классу, который частная школа игнорировала с брезгливым высокомерием.
Стыд стал для меня чем-то естественным, словно он был неотделим от профессии моих родителей-лавочников, их денежных затруднений, фабричного прошлого, нашего способа существования. Той воскресной сцены, что произошла в июне. Я сжилась с этим мучительным чувством стыда. Я уже больше не замечала его. Стыд стал частью моего «я».
Я всегда жаждала рассказывать в своих книгах о самом сокровенном, не предназначенном для чужих глаз и пересудов. И как же мне придется сгорать от стыда, если в своей книге я смогу передать всю драму, пережитую мною в двенадцать лет.
Лето 96-го года подходит к концу. Когда я еще только обдумывала этот текст, на рынке в Сараево прогремел взрыв: десятки человек погибли и сотни — ранены. В газетах писали: «Нас душит стыд». Красивая фраза и ничего больше. Сегодня родилась, а назавтра — забылась. В одной ситуации — уместная (Босния), а в другой — неуместная (Руанда). И сегодня все уже позабыли кровь, пролитую в Сараево.
Работая над этой книгой, я все эти месяцы не пропускала ни одного упоминания, хоть как-то связанного с 1952-м годом, о чем бы ни шла речь — о появившемся тогда фильме, книге или смерти известного артиста. Мне казалось, все это подтверждает реальность того давнего года и моего детского существа. В книге Шохей Ука «Огни», появившейся в Японии в 1952 году, я прочитала: «Все это, быть может, иллюзия, но я не могу сомневаться в том, что заново почувствовал. Воспоминание — это тоже опыт».
Я вглядываюсь в фотографию, сделанную в Биаррице. Отец умер двадцать девять лет назад. Меня ничто не роднит с девочкой, что смотрит на меня с фотографии — кроме июньской воскресной сцены, которая неотступно преследует эту девочку, а меня побудила написать эту книгу. Та страшная сцена единственное, что роднит меня с маленькой девочкой, потому что пройдет еще два года, прежде чем я познаю оргазм, полнее всего раскрывающий мое естество и неизменность моего существа.
Октябрь 96-го.Примечания
1
«Агнец Божий».
2
Антуан Пию (р. 1891) — политический деятель Франции. В послевоенные годы был министром финансов и с помощью ряда экономических мер добился укрепления французского франка.
3
Жак Дюкло (1896–1975) — один из руководителей Французской компартии, арестован за посягательство на государственную безопасность.
4
SNCF — Национальное общество железных дорог Франции.
5
После окончания второй мировой войны во Франции наголо стригли и подвергали публичному позору женщин, которые сожительствовали с немецкими оккупантами.
6
«Королева Голконды» — популярный в те годы роман, публиковавшийся с продолжением. Голконда — древний индийский город возле Хайдарабада, разрушенный в 1687 г, и ставший символом несметных богатств. «Вечерний бульвар» — американский фильм.
7
ПТТ — почта, телеграф, телефон.
8
Во Франции восьмой класс — это начальный класс обучения.
9
Осеняя себя крестным знамением, предпочтительно было это делать крестом и в конце целовать его. (Прим. автора).
10
Роман Ж. Л. Сартра, написанный в 1943 г.
11
Французский еженедельник, склонный к различным провокациям.
12
Католический журнал для девочек.
13
