Юрий Рытхеу - Самые красивые корабли
Окна занавесили плотными одеялами. Засветился экран. И вдруг вместо обычного стрекотания киноаппарата Тынэна услышала музыку.
Еще перед сеансом Иван Андреевич рассказал школьникам содержание картины, но то, что происходило на экране, невозможно было описать словами.
Музыка, живой разговор людей, действия людей на экране — все это было настолько удивительным, что за весь сеанс в зале не послышалось ни одного возгласа. Только раз, когда Тынэна смотрела на сцену сожжения крестоносцами малолетних детей, она вскрикнула и спрятала лицо в ладони.
После сеанса Тынэна долго сидела потрясенная, не в силах подняться с жесткой деревянной скамейки. Она ничего не знала о технике комбинированных съемок, о разных кинематографических фокусах — просто она видела реальный кусок жизни, наблюдала происходившее таким, каким оно было много веков назад.
Школьники медленно, один за другим, выходили из кают-компании на улицу. И хотя в комнате горела яркая электрическая лампочка, Тынэна зажмурилась от тусклого осеннего света, глубоко вдохнула в себя сырой воздух, пахнущий морем и соленым льдом, и с радостью подумала, как хорошо, что такие жестокости остались только в далеком прошлом, называемом историей.
Иван Андреевич спросил ее:
— Понравилась картина?
— Нет, — ответила Тынэна.
Учитель некоторое время ошеломленно смотрел на нее.
— Ну почему же? — удивился Иван Андреевич. — Это же замечательная картина! Весь мир восхищается ею.
— Много крови и сжиганий, — сказала Тынэна и недоуменно спросила: — Как может нравиться такое?
И учитель еще раз с тоской подумал: сколько ни живи здесь, никогда не знаешь до конца, о чем думают эти дети. Даже Тынэна, такая непохожая на своих подружек, светловолосая, голубоглазая, часто удивляла его неожиданными поступками и суждениями.
Со стороны иной раз казалось, что Тынэна и не слушает учителя и смотрит бездумным взглядом на покрытую блестящим новым льдом лагуну, но стоило ее спросить, она отвечала всегда точно и обстоятельно. Иван Андреевич сам как-то попался на этом, и ему стоило большого труда скрыть смущение оттого, что он плохо подумал о девочке.
Однажды учительница ботаники Елена Ивановна задала классу вопрос: в каких странах кому хотелось бы побывать? Она услышала самые неожиданные ответы. Больше всего было желающих поехать в жаркие края, посмотреть живых слонов, тигров, обезьян. Примерно столько же было желающих поехать куда угодно, "был бы только лес". Все в один голос хотели искупаться в теплом озере или море. Дошла очередь до Тынэны.
— В Испанию, — коротко ответила Тынэна.
— Почему же тебе, Танюша, хочется поехать именно в Испанию?
— Я в какой-то книге прочитала эти слова, — притихшим голосом произнесла Тынэна: — "Под кастильским чистым небом…" Я бы хотела повидать это чистое кастильское небо…
Тынэна чувствовала, что такого объяснения недостаточно, но ничего не могла поделать. Она бы и самой себе не могла объяснить, почему именно эти слова так ее очаровали, что в них такого особенного — "под кастильским чистым небом…".
Елена Ивановна подождала и, убедившись, что Тынэна больше ничего не скажет, кивнула:
— Хорошо.
— Небо везде одинаково, — не выдержал один из мальчиков.
— Не везде, — тихо, но решительно возразила Тынэна.
— После уроков, Танюша, — сказала Елена Ивановна, — приходи к нам.
Тынэна не раз бывала в гостях у Ивана Андреевича и Елены Ивановны. Они занимали маленький домик, сколоченный из деревянных ящиков и обшитый черным толем.
Все было, как всегда. Она поиграла с Валериком, постояла возле полки, снимая одну за другой книги, листая страницы. Потом слушала патефон. Густой, сочный голос рвался из маленькой комнатушки на простор:
Вдо-оль по Питерской!..
Потом сидели за столом и пили чай.
Чай в доме Быстрова заваривали крепко, как в яранге. И пили вприкуску, наливая в блюдечко. Тынэна откусывала кусочек сахара и загоняла его далеко за щеку, чтобы он дольше не таял. Когда была жива мама Юнэу, она ухитрялась по нескольку дней пить чай с одним маленьким кусочком. После каждого чаепития она вынимала изо рта кусочек сахара и клала его на самый верх посудной деревянной полочки.
Быстрое сидел в полосатой рубашке с расстегнутым воротом. Елена Ивановна была в цветастом платье, и здесь, дома, в своей семье, рядом с мужем и сыном она уже не казалась девочкой.
Обычно на таких вечерних чаепитиях Иван Андреевич и Елена Ивановна рассказывали Тынэне о Большой земле, о лесах, о полях, о больших городах, но сегодня они оба были молчаливы и сосредоточенны. Наконец, обменявшись непонятными многозначительными взглядами, оба посмотрели на Тынэну. Заговорил Иван Андреевич. Каким-то не своим голосом он спросил:
— А не хотелось бы тебе, Танюша, поехать на Большую землю?
— Конечно! — с загоревшимися глазами ответила Тынэна. — Да у нас все только и мечтают об этом. Каждый вечер перед сном в нашей комнате девочки гадают, куда они поедут, когда кончат школу.
— А тебя все тянет под кастильское чистое небо? — с улыбкой спросила Елена Ивановна.
Тынэна смутилась и ничего не ответила.
— Поехала бы ты с нами на Большую землю? — спросил Иван Андреевич.
— Конечно! — живо ответила Тынэна. — Я к вам так привыкла.
— Ну, так вот, — глядя куда-то в сторону, произнес Иван Андреевич. — Мы с Еленой Ивановной решили тебя удочерить.
— Что? Как это — удочерить? — переспросила Тынэна.
— Мы хотим, чтобы ты стала нашей дочерью, — пояснила Елена Ивановна.
— А разве это можно? — удивилась Тынэна.
— По закону можно, — подтвердил Иван Андреевич.
— Ты будешь носить нашу фамилию, будешь нам все равно как родная, — горячо произнесла Елена Ивановна. — Татьяна Ивановна… И братик родной у тебя будет — Валерка.
Тынэна была ошеломлена этой новостью и ничего не могла сообразить. Как же так? Значит, они — Иван Андреевич и Елена Ивановна — хотят, чтобы она стала им родной дочерью. Совсем родной… Да разве такое возможно: взять и стать дочерью других? Носить другую фамилию. Потерять свое, от рождения данное имя. Забыть имя матери и отца… Уехать в лесные края, далеко от моря, от океана, ото льдов, от далеких синих гор, от пурги, мороза, летних туманов, долгих осенних дождей… Не видеть больше дымки проходящих кораблей…
— Кастильского чистого неба не обещаю, — с ласковой улыбкой сказал Иван Андреевич, — но у нас на Дону небо не хуже испанского, а может, и того лучше…
— Из Владивостока мы поедем поездом через всю страну, — продолжала Елена Ивановна, — ты увидишь столько новых городов, побываешь в Москве…
— Мы хотим тебе счастья, — проникновенно произнес Иван Андреевич. — Кончишь школу, поступишь в вуз.
Наверное, это и в самом деле хорошо — одеваться красиво, часто менять нарядные платья, а не носить одно и то же из года в год, замечая, как оно становится все меньше и меньше, и уже око не нарядное, а смешное… Есть вкусно и досыта, спасть на чистых прохладных простынях… А на улице тепло, зелень кругом, чистое небо над головой, и блеск широкой теплой реки…
А как же все это? Приткнувшиеся к ледяному припаю яранги, родная речь, вельботы, идущие из далекой морской сини…
Иван Андреевич встал, подошел к Тынэне и неловко погладил ее по волосам.
— Мы ждем твоего ответа, Танюша, — глухим от волнения голосом произнес он. — Ты меня знаешь давно, еще малюсенькой. Поверь, мы хотим тебе только хорошего.
Тынэна подняла голову, посмотрела во встревоженные, ожидающие глаза Елены Ивановны, в потеплевшие от невысказанной нежности и доброты глаза Ивана Андреевича и ощутила в горле твердый и острый комок. Она едва могла произнести:
— Нет, нет!
Она вырвалась из-под руки Ивана Андреевича и выбежала из домика.
— Танюша! — выбежал вслед Иван Андреевич. — Танюша, вернись!..
Тынэна бежала, не разбирая дороги. Лаяли собаки, редкие прохожие удивленно оглядывались на нее.
У покосившейся старой яранги она остановилась и опустилась у седой от соли и снега стены. Запыхавшиеся, подбежали Иван Андреевич и Елена Ивановна.
— Что с тобой, Танюша? Мы не хотели тебя обидеть, — виновато сказала Елена Ивановна.
— Я знаю, — всхлипнула Тынэна, — знаю. Только не надо меня удочерять… Не надо… Мне странно… Я вас очень, очень люблю. Но я не могу, не могу… Не хочу я становиться другой…
— Хорошо, — дрогнувшими губами произнес Иван Андреевич. — Пойдем, Лена. Пусть Тынэна побудет одна. Прости нас, девочка.
4В ту весну, когда Тынэна перешла в шестой класс, Иван Андреевич и Елена Ивановна сколачивали ящики, мастерили чемоданы, обтягивали их нерпичьей кожей — готовились к возвращению на Большую землю.
Иван Андреевич ходил хмурый, словно уезжал в неволю, а Елена Ивановна без причины покрикивала на сына, швыряла вещи и больше походила на молоденькую девушку, чем на солидную учительницу ботаники.
