Мирослав Немиров - Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)
Ты, долго думал, что у них за план,
но, не поняв, отдался грезе вечной,
как по картофельным
они идут полям:
один наземный, а другой — заплечный.
Вот кран японский горделив, как цапля.
В кювете — цеп,
запомнившийся исстари.
Жара такая, что из крана капля
не долетев до ванной, высохнет.
Но отчего же, как с высот Казбека,
они сойдут,
тварь низшую беся?
Я думаю, пророк
не в форме человека
появится, а тли или гуся.
Чего ж вам боле? Это ли не светоч, —
огромный гусь, что к горнему влеком?
Он
немного летает, как мнут газету,
и идет, как графин,
переполненный молоком.
Он Рим спасет и откроет истину.
Его придушат, как подобает
пророку, за то, что всегда таинственна
прямая речь его, как в каббале.
И что нас может спасти гуртом?
И кто заставит мрачнеть до туч?
Лишь смерти профиль с открытым ртом
слегка похожий
на гаечный ключ.
Лещихи икры наметали впрок,
летят стрекозы в прозрачных видах.
И, может быть, эта капустница —
Бог, —
тяжелый, как вдох, и легкий, как выдох?…»
87.
Покажи мне в начале 1980-х эти стихи — я бы урмя бы ура кричал и видел бы в этих авторах братушек. Я сам был такой же в те же примерно годы.
Но сейчас я кричать не буду, ибо в ходе жизненного развития пришел к выводу о неправильности всего этого — а главное, ненужности.
И на примере Арабова эту неправильность очень легко продемонстрировать.
А именно — неинтересные получаются стихи, их просто скучно читать.
Я, например, себя силой заставлял эти стихи читать — неинтересно!
Они пролучаются — натужные.
Между тем, если напрячься и все таки прочесть, можно найти достаточное количеств достоинств.
То-то и оно: не целым стихом воспринимаешь и ценишь, а — по отдельным достоинствам.
А в целом — да, если поискать, то можно найти в этом стихотворении много хорошего — да чего ради я искать-то буду? Напрягаться, тратить силы и время, это хорошее выискивая? Если я могу взять стихи — а стихов в мире очень много — где это хорошее искать не нужно, оно сразу — вот оно.
И это есть слествие упрямого следования догме, что чем больше «мастерства», тем лучше — лефовского происхождения догме.
И Арабов старается. Втискивает образ в образ, добавляет метафоры и сравнения которые совсем здесь лишние, только ради следования догме, что их чем больше, тем лучше; точно так же ради догмы, что рифма должна быть нестандартной, то и дело притягивает всякие дополнительные сравнения и —
Словам, мол, тесно, а мыслям просторно.
Хрен там! А мыслям — скучно.
Мораль: меньше нужно стараться!
Свободней нужно!
Меньше нужно стараться — лучше выйдет!
Так я полагаю сегодня,
20 марта 1998 в 2.39
Аристей,
сын Каистробия из Проконнеса
Древний грек, первый, насколько известно автору этих строк, из людей, причастных к западной цивилизации, который бывал в тех местах, где нынче находится Тюмень и ее область. И даже описал это свое здесь пребывание в эпической поэме. Это было примерно в средине УП-го века до нашей эры, и это описано Геродотом в его «Истории», в книге IV, пп. 13–15.
Геродот, конечно, не пишет, что Аристей был в Тюменской области. Он пишет, что Аристей был в земле исседонов — а вот земля исседонов, это нынешняя Тюмень и есть, см. об этом сообщ. исседоны. Об Аристее же Геродот пишет;
Аристей, сын Каистробия из Проконесса, в своей эпической поэме сообщает, как он, одержимый Фебом, прибыл к исседонам. По его рассказам, за исседонами обитают аримаспы — одноглазые люди, за аримаспами — стерегущие золото скифы, а еще выше за ними — гипербореи, на границе с морем. Все эти народы, кроме гипербореев, постоянно воюют с соседями (причем первыми начали войну аримаспы). Аримаспы изгнали исседонов из их страны, затем исседоны вытеснили скифов, а киммерийцы, обитавшие у Южного моря, под напором скифов покинули свою родину. Таким образом, рассказ Аристея не сходен со сказаниями скифов об этих странах.
Откуда происходил сочинитель этой поэмы Аристей, я уже сказал. Теперь сообщу также и то, что мне довелось слышать о нем в Проконнесе и Кизике. Как передают, Аристей был родом из самых знатных граждан Проконесса. Однажды он пришел в сукновальную мастерскую и там умер. Валяльщик запер свою мастерскую и пошел сообщить родственникам усопшего. По городу между тем пошла молва о смерти Аристея. но какой-то кизикенец из города Артаки оспаривал эту весть. По его словам, он встретил Аристея по пути в Кизик и сам говорил с ним. Родственники усопшего тем временем пошли в сукновальную со всем необходимым для погребения. Но когда они открыли двери дома, то там не оказалось Аристея ни мертвого, ни живого. Через семь лет Аристей, однако, снова появился в Проконессе и сложил свою эпическую поэму, которая теперь у эллинов называется «Эпос об аримаспах». Сочинив эту поэму, он исчез вторично.
Так рассказывают в этих городах. Я же знаю, что в Метапонтии в Италии через 240 лет после вторичного исчезновения Аристея произошло следующее (как я установил это, сравнивая происшествия в Проконессе и Метапонтии). Аристей, по словам метапонтийцев, явился в их страну и повелел воздвигнуть алтарь Аполлону и возле него поставить статую с именем Аристея из Проконесса. Ведь Аполлон пришел, говорил он, из всех италиотов только к ним одним [в их город Метапонтии], а в свите бога прибыл также и он сам — ныне Аристей. А прежде как спутник Аполлона он был вороном. После этих слов Аристей исчез. Метапонтийцы же послали в Дельфы вопросить бога, что же обозначает явление призрака этого человека. Пифия повелела им повиноваться призраку, так как это-де послужит им ко благу. Метапонтийцы послушались совета Пифии. И действительно, там и теперь еще (— конец V века до н. э. — м.н.) стоит статуя с именем Аристея подле самого кумира Аполлона, а вокруг растут лавровые деревья. Кумир же бога воздвигнут на рыночной площади.
Вот сколь непростым был человек, первым из европейцев побывавших в нынешней Тюменской области — 14 ноября 1997. 8.06 утра.
Пребывая в том состоянии ума и духа, которая бывает после 4-х дневного запоя и связанной с ним очередной, весьма изнурительной семейной катастрофы с мордобоем, разводом, воссоединением и при этом — пропитием совершенно всех денег, которые, вообще говоря, были расчисленны к трате на многие чрезвычайно насущные нужды.
Асеев Николай
Ай Дабль Даблью.
Блеск домн. Стоп! Лью!
Дан кран — блеск, шип,
пар, вверх пляши.
Глуши котлы,
к стене отхлынь.
Формовщик, день, —
консервы где?
Тень. Стан. Ремень,
устань греметь.
Пот — кап, кап с плеч,
к воде б прилечь.
Смугл — гол, блеск — бег,
дых, дых — тепл мех.
У рук пристыл —
шуруй пласты!
Медь — мельк в глазах.
Гремит гроза:
Стоп! Сталь! Стоп! Лью!
Ай, дабль, даблью.
Ай Дабль Дабль Ю — I.W.W. = «Индастриал Воркерс оф зэ Ворлдз», американский профсоюз, тогда — достаточно левый.
Это есть стихотворение Николая Асеева, советского поэта, до революции — футуриста, в 1920-е — лефовца и первого друга Маяковского, затем — в течение 40 лет просто признанного советского поэта, одного из главных корифеев советской поэзии. Был — наряду с Пастернаком, Луговским и некоторыми др. — высокопочитаем за свое футуристическое прошлое последовательно несколькими поколениями молодых — сначала ифлийцами, затем вознесенко-евтушенско-рождественскими — и оказал на них значительное влияние, в особенности на Вознесенского.
2.
Автор этих строк.
Знал, конечно, что Ассев был в молодости — футурист.
Поскольку автор этих строк и сам был в молодости футурист, то Асеева в библиотеке брал и всячески читал, ища — где же они, эти столь жаждаемые тогда автором этих строк футуристические выкрутасы?
И не находил.
Даже в ранних — никакого футуризма, один романтизм. Да еще какой-то очень уж сентиментальный романтизм, такой, который не типа Байрона романтизм, а который типа просто Жуковского — то самое
пи-пи-пи, пе-пе-пе,
которое столь осуждалось в «Пощечине общественному вкусу», и которому противопоставлялось
Есть еще больше хорошие буквы —
Эр,
Ча,
Ща.
Вот этот один футуристический и нашел. Почти что заумь.
Переходим к рассуждениям о нем.
— Что нравится нам в этом стихотворении?
Лично мне нравится во-первых, спондеистый ритм.
Спондеи, как известно, допускаются классическим русским стихосложением, но не сильно приветствуются — один-два на строку еще так-сяк, больше — это уже косноязычие. А уж писать сплошь одними спондеями — это считалось вообще невозможным. Асеев показывает — очень даже возможно.
