Мари-Лора Пика - Сердце матери
— Похоже, пора готовиться к похоронам. Со всеми этими сеансами химиотерапии я даже не знаю, когда найду на это время.
— …
— Не смотри на меня так, Жоэль. Во всем этом есть и положительная сторона: мне надо подумать о наряде, если я хочу выглядеть красивой в свой великий день!
Женщина принужденно рассмеялась, но главное, что она все-таки рассмеялась. В данный момент я не могла ни о чем думать; я просто хотела избавиться от страха, зарождавшегося внутри. Нужно говорить ерунду, чтобы поднять настроение. Мое же настроение оставляло желать лучшего… Добравшись до больницы Сальпетриер, я с непроницаемым выражением лица вошла в кабинет профессора Веллана и протянула ему толстую папку. Он принялся внимательно исследовать ее содержимое, снимки и записи, и даже не заметил, что в ней не хватает конверта, который оставался у меня в сумке. Но поскольку он был компетентным специалистом, ему не потребовалось заключение, чтобы понять то, что он видит. Он поднял голову и сказал:
— Мадам Мезоннио, боюсь, что опухоль не операбельная. Она очень крупная.
— …
— Сейчас еще рано говорить о чем-то. Сначала я должен обсудить с коллегами все возможные варианты.
Я слушала не перебивая. Я была обречена, и мне было интересно, скажет он об этом или нет. Профессор Веллан ничего больше не сказал, ограничившись обещанием связаться со мной, чтобы предложить новый вариант лечения.
Жоэль, чувствуя себя страшно неловко, отвезла меня в Пюизо. По дороге назад я была менее разговорчивой. Высадив меня возле дома, она поспешно попрощалась, расстроенная моим хмурым выражением лица. Да и у меня не было желания разговаривать — шок был чересчур велик. Вечером я пришла к Кариму, у Марго был отит. Во время приема он ни словом не обмолвился о результатах томографии. Но я знала, что Карим в курсе: он получал результаты обследований в тот же день. Когда он принялся выписывать рецепт для Марго, я сказала:
— Да уж, хорош же ты!
— О чем речь?
Не обращая внимания на его ошеломленный вид, я достала из сумки конверт и положила его на стол.
— А это что такое?
Карим побледнел и растерянно смотрел на меня, ничего не говоря.
— Когда ты узнал обо всем, Карим?
— Несколько дней назад.
Бедняга! Он едва произнес эти слова. Он не осмеливался даже дышать.
— То, что я узнала из этой бумажки, означает одно: мне надо готовиться к похоронам.
— Да, это так.
— И ты не мог сам сообщить мне об этом?
— Мне очень жаль…
Карим — превосходный человек, но очень чувствительный. Плохие известия буквально терзают его. Если ему предстоит сообщить что-то нерадостное, его лицо вытягивается и он становится похож на грустного спаниеля. В отчаянии он не может оторвать взгляд от пола, как будто ожидая, что вот-вот случится чудо. За все время, что мы знакомы, он стал частью нашей семьи, и эта новость, должно быть, очень его огорчила. Он уже видел смерть первой жены Роже, скончавшейся от рака молочной железы, и знал, как это тяжело для всех. Я прекрасно понимала, какой пыткой для него стал разговор со мной.
— Как ты считаешь, сколько мне осталось жить?
— Я не знаю…
— Ну же, Карим!
— Я не знаю… Я думаю, что не очень долго. Но сколько именно…
— Что значит «не очень долго»?
— Я бы сказал, что это дело месяца.
— А-а…
— Я не настолько компетентен, чтобы дать ответ на этот вопрос. Доктор Пико расскажет тебе все гораздо лучше меня.
— М-м…
— Мне очень жаль, Мари-Лора…
— Не стоит так огорчаться, Карим. Ты мог бы сказать мне обо всем раньше, но я не сержусь.
Я взяла Марго на руки и вернулась домой. Джо уже накормил детей. Я уложила их спать, поцеловав на ночь, как обычно это делала, и села к нему за стол: было уже поздно, и мне хотелось есть. Даже то обстоятельство, что я обречена, не испортило мне аппетит. У меня уже появлялись мысли о смерти. После первого этапа химиотерапии, узнав, что лечение не дало результатов, я подумала: «А что, если я умру?» Я даже пыталась подсчитать, сколько может стоить гроб. Любопытно то, что я не думала о своих детях: смерть казалась мне настолько нереальной, что в глубине души я была уверена, что мне удастся выздороветь. Но на этот раз я понимала, что выздоровление не наступит. Я не знала, сколько времени проживу, но независимо от срока финал был неизбежен. Мысль о смерти не вызвала у меня слез. Ребенком я плакала, как и все. Мои первые настоящие рыдания были по бабушке, когда она умерла. Но когда я стала подростком, мои глаза оставались сухими. И только боль, которую я испытывала при кесаревых сечениях, вызывала у меня слезы. С тех пор я больше не плакала. Я боялась боли больше, чем смерти.
Впервые я задумалась над будущим своих детей. Мои крошки — это единственное хорошее в моей жизни. Мне была безразлична смерть, но их будущее меня пугало. Что с ними будет? Что свалится на их головы после моей смерти? Они так беззащитны! Жюли было одиннадцать лет, Тибольту — девять, Матье — пять, а Марго — всего лишь два года. Кто будет заниматься ими после моей смерти? Жиль? Исключено. Но кто тогда? Мой отец умер, матери у меня не было. Родители Жиля тоже умерли. У моих друзей были собственные дети. Мари-Те, их любимая бабушка, тоже не сможет позаботиться о них. Итак, их судьбу нужно было как-то решить. Определить их в какую-нибудь семью? Останутся ли они вместе? Не так-то просто пристроить четверых детей! Все эти вопросы занимали мои мысли. Однако я не могу долго думать: я не думаю, а действую — это мой способ жизни.
На следующий день была суббота. После обеда я позвонила Джо.
— Привет, это Мари-Лора!
— Привет!
— Мне нужно кое-что уладить сегодня вечером. Ты можешь посидеть с детьми?
— Без проблем.
Вот такой этот Джо: всегда готов оказать услугу. Мы с Сесилией прозвали его космонавтом из-за немного «лунного» вида благодаря длинным волосам и мохнатой бороде, закрывавшей лицо. По профессии он кровельщик, но на самом деле умеет делать все: ремонтировать сантехнику, красить и даже, если нужно, менять подгузники… Со временем Джо стал членом нашей семьи. У него самого было нелегкое детство. Он был пятым ребенком из семи, и родители, по его же словам, не особо его любили. Если он получал плохие оценки, мать его била. Ему многое пришлось пережить, прежде чем он смог получить стабильную работу, даже провел несколько месяцев на улице и тайком спал в грузовике шефа. Он так и не женился, и детей у него не было. Должно быть, у нас он нашел некое подобие семьи. На первый взгляд, из-за огромного роста и накачанных мышц, он напоминал дикаря, но на самом деле был очень добрым. Когда я переехала в Пюизо, Джо стал появляться в нашей квартире все чаще и чаще, а вскоре начал заходить к нам каждый день после работы, около семи вечера. Когда я водила Жюли, Тибольта или Матье на дзюдо (а их занятия не совпадали), он оставался дома с остальными детьми и кормил их. Когда у меня начались боли в спине, он взял на себя домашние дела и всегда находил время для того, чтобы пропылесосить, протереть полы или вымыть посуду, пока меня не было. После того как дети ложились спать, мы вместе ужинали. Потом я доставала пакетики с конфетами, он — бутылку виски, и весь вечер мы играли в «Скрабл».
В ту субботу, как только он появился в квартире, я отправилась в Бромей. Мне нужно было как можно скорее встретиться с Жилем. Как обычно, я сразу же заговорила о главном:
— Пришли результаты обследований. У меня метастазы, и жить мне осталось недолго.
— Черт!
— Ты это уже говорил. Что будем делать с детьми?
— Не знаю! Но у меня нет возможности заботиться о них.
— Договорились.
— И что?
— Тогда нужно найти людей, которые о них позаботятся. Причем быстро.
Мне предстояло узнать обо всех возможных вариантах. Я еще не представляла, до какой степени это срочно. В следующую среду я наконец встретилась с доктором Пико. Карим сказал ему, что я открыла конверт и поняла, что меня ждет. Без лишних предисловий врач перешел к существу вопроса. Он повторил то, что перед этим мне сообщил профессор Веллан, и предложил задать все вопросы, которые только придут мне в голову.
— Итак, у меня обширный рак… А конкретнее?
— У вас обнаружили метастазы в легких и позвоночнике.
— Нет никаких шансов на выздоровление?
— Боюсь, что нет.
— Но я прекрасно себя чувствую!
— Это ничего не значит. Ваши органы больны, и вы почувствуете, что ваше здоровье ухудшается. Это лишь вопрос времени.
— Даже если я проявлю силу воли? Ведь говорят, что душевное состояние может излечить тело от болезни. Я могу бороться!
— Сила воли ничего не изменит. Поймите, ваше тело умирает изнутри.
— Мы прекращаем химиотерапию?
— Да, пока что мы ее прервем. Я подумаю о возможном лечении.
— Я буду страдать?
— Не обязательно. Вы будете под действием морфина, и, если боль усилится, достаточно просто увеличить его дозу.
