Татьяна Соломатина - Больное сердце (сборник)
Даже Джош, и тот постоянно пичкал ее. Благо, еду он готовил сам из неведомо где покупаемых натуральных сырых продуктов.
Но, если честно, Сонечке нравилась Америка. Не Америка же виновата в ее малодушии и неумении решительно отказаться от еды, от приглашения на вечеринку. Соня не умела обижать людей, да у нее это и не получалось. Особенно не получалось обижать хороших людей. Люди же куда важнее тряпок, из которых Сонечка временно «выросла». Да, собственные джинсы, купленные не где-нибудь, а в Риме, давно не застегивались. Кокетливая курточка, привезенная мужем из Швеции, трещала по швам, и она выглядела в ней как дрессированный пингвин. Но в прекрасной стране Америке, в чудесной Новой Англии, в самом сердце ее – городе Бостоне, всем абсолютно наплевать, как ты выглядишь. Сонечка специально подсматривала – никто не оборачивался и не тыкал пальцем в толстух, похожих на свинью из «Ну, погоди!», надувавшую спасательный круг на пляже. Дома такая дама вызвала бы если не явный ажиотаж, то уж насмешливые взгляды исподтишка точно. И никогда такая дама не прогуливалась бы по Бульварному кольцу в топике с голой спиной, коротких шортах и высоких сапогах. А тут идет себе по Парк-стрит и никто в ус не дует. Даже стройная девушка, укутанная в бесформенный черный балахон, и близко не смотрит в сторону безобразной, на Сонин взгляд, несуразно наряженной бабищи. А та идет, прихлебывает кофе из непроливайки, курит и смотрит куда-то глубоко в себя. А нечаянно встретившись взглядом с Соней, дружелюбно улыбается. И уж не отворачивается и не делает «презрительное лицо», как большинство людей на улицах родного Сониного российского города.
А тряпки стоят в Америке гроши, если ты, конечно, не «статусный человек» и тебе ни-ни-ни, чтобы засветиться на распродаже, где доллары превращаются и вовсе в центы. Сонечка совершенно не статусный человек в США. Она всего лишь скромная стажерка не пойми в чем, зато под эгидой ООН. «Полагаю, Организации Объединенных Наций абсолютно все равно, где и за сколько я одеваюсь», – думает Сонечка и заходит в огромный магазин и часа через полтора, потратив на все про все сотню долларов, выходит полностью переодетой. Пакет с любимой курточкой за двести евро и римские штаны за примерно столько же она прижимает к себе и дает себе триста тридцать третью клятву не жрать этот бесконечный синтетический «ожирин».
– А ты занимайся спортом! – посоветовала Соне слоноподобная постдок Гарвардской медицинской школы, с которой они вместе отобедали в студенческой столовке (два ведра еды за пять долларов), и, гордо отрыгнув, проколыхала в сторону бесплатного спортзала. Вот он, прямо тут, за огромной стеклянной стеной, – вся жизнь на виду. Соня завороженно следила за тем, как ее товарка минут десять лениво вертела педали велотренажера. Все в той же зеленой пижаме, в которой сегодня она была в клинике, ела в столовке и, вероятно, в клинику в ней и вернется.
Сонечка вернулась в огромный универсальный магазин в самом центре бостонского даун-тауна и прикупила себе еще и спортивный костюм. За десять долларов.
Хотя, конечно, не все распродажи одинаково копеечны. Ну, так это смотря что и для чего покупать!
Временами Сонечка испытывала приступы бессонницы.
Если Валера слышал, что Соня не спит, – а звукопроводимость «среднедоходной» американской индивидуальной недвижимости, возведенной по каркасной технологии, потрясающая, – он считал своим долгом развлекать гостью. Он приглашал Соню в гостиную для просмотра фильма и прослушивания музыки. Особенно идиотским становилось ее положение, когда гостеприимный хозяин засыпал, спустя пять минут после старта диска.
Соня в такие дни выскальзывала из дому часов в пять утра, доведя до совершенства разработанную еще в ранней юности методу бесшумных сборов, и бродила по городу. Она не выбирала маршруты, сверяясь с топографической картой местности, – не в пустыне ведь. Если часам к восьми она оказывалась у какой-нибудь станции трамвая-метро, то к месту службы не опаздывала. Впрочем, режим у нее был достаточно вольный, так что опасения на предмет КРУ[16]отсутствовали.
Стороннему наблюдателю – вздумай кто за Соней следить – ее передвижения показались бы хаотичными. Но такова была ее система познания. И не только местности. Соня могла долго идти пешком, рассматривая все вокруг. Затем проехать одну-две остановки. Или больше. Выйти на совершенно незнакомой станции. Побрести в неведомую сторону. Вернуться. Или очутиться на следующей. Бостон куда как камернее Москвы, Нью-Йорка или Лондона. Кроме случая недоброжелательного к ней отношения афроамериканцев из Квинси, добропорядочная столица Новой Англии ни разу не подвела Соню. Курящие и некурящие прохожие были донельзя дружелюбны. Упитанные продавцы круглосуточных магазинов – разговорчивы и любезны. Непонятно куда рулящие в семь a.m. в японских внедорожниках старушки безрассудно останавливались возле праздношатающейся Сони и не только рассказывали, куда и как пройти, но и успевали выяснить, откуда она и из «чьих будет». Довольно часто в утреннем трамвае Бруклайна Соня встречала пассажиров с русско-английскими разговорниками и даже познакомилась с той самой львовянкой. Трамвай резко дернулся, и уснувшая было девица, стукнувшись лбом о поручень, сказала родное каждому носителю русского языка короткое словосочетание «про твою маму». Соня, радостно помахав рукой, воскликнула от переполнивших ее патриотизма и гордости за великий, могучий и емкий:
– Привет! – Хотя чего-чего, а вот панибратства добрый, но несколько чопорный Бостон не приемлет. Однако девушка в ответ засияла, как новенький медный таз, и они даже выпили вместе кофе в каком-то заведении. Естественно, курить там было нельзя, и девушки хохотали на улице под сигарету, вызывая своей громкой русской речью лучезарные улыбки у множества понимающих нашу дурь прохожих.
Соня привыкла к запахам и звукам. Пила дешевый скверный кофе под дорогущие американские сигареты (четыре доллара пачка!). Полюбила сидеть на Парк-стрит. Утренний Бостон был неизменно свеж и радостен, как и любой утренний город.
Ей нравилось наблюдать, как город постепенно заполняется людьми. Улицы – машинами. Лавки – посетителями. Конторы – суетой. А бостонские мостовые – окурками. Нигде и никогда прежде Соня не встречала такого огромного количества курящих на ходу. Обоих полов.
Сонечке нравились красивые мужчины даун-тауна и студенты безумных расцветок и фасонов. Добродушные толстушки и нервные жилистые мексиканцы. Плоские бесцветные девицы в очках и мускулистотрехмерные темнокожие тетушки, двигающиеся как кошки. Младенцы в шапочках и носочках на голые ножки, закутанные лишь в памперс на руках у дюжего папаши в куртке-аляске и теплых шерстяных брюках.
Соня наблюдала за жизнью одного из крупнейших городов Америки. И чем больше она за ней наблюдала, тем яснее становилось, что Бостон – такой же ее город, как Одесса, Питер, Москва, Казань и множество других городов иного континента.
У Сонечки всегда с собой были кофе, сигареты, блокнот и карандаш. А чего еще надо человеку для счастья? Телефонная карточка и немного светлой грусти. Ах да! И возможность обналичить чек.
За это Соня была готова простить американцам странный синтетический запах в лавках, хлеб из прессованной ваты и прочий бесконечный кошмарный фаст-фуд. Не за обналиченный чек. За отсутствие очередей. Вернее, за уважение личного пространства каждого каждым в каждой очереди. Будь то длиннющий хвост в музей, аквариум или небольшая группа товарищей на подходах к окошку операциониста. Никто не прижимается к тебе так, как будто хочет тебя познать немедля во все отверстия. Никто не дышит тебе прямо в лицо и не орошает слюной, извергаемой из пасти с оргазменным воплем: «Кто последний?!» Никто не тыкает тебя тележкой в зад и не потрясает малолетним отпрыском как самым убийственным контрольным аргументом в голову. Никто не опаздывает на работу, на автобус, на Судный день или к дантисту за вставной челюстью. Даже в трамвае-метро слышатся бесконечные excuse’me, что означает вовсе не «извините», а как раз «позвольте».
«Давно ли в час пик в родном метрополитене мне говорили: „позвольте“ и улыбались? Если же кто на массачусетских просторах и толкался, запрыгивал за бархатные канатики и выбивал степ на ботинках соседа, о том американцы, добродушно пожав плечами, отзывались: Russian. Бостон – город воспитанный. И в этом, пожалуй, его отличие от моих городов – Одессы, Питера, Москвы, Казани и множества других». Так размышляла Соня во время своих бесцельных шатаний по городу.
Однажды похождения занесли Соню на знакомую подземную станцию. Чуть ли не напевая от беспричинно-прекрасного настроения, она сбежала по лестничному пролету неглубоко под землю и… увидала огромную толпу тесно прижатых друг к другу людей. Узри девушка подобное в отечестве на московской кольцевой линии в час пик, она бы ничуть не удивилась. Но тут первое, что пришло Соне в голову, – «террористический акт»! Удивило даже не столько количество народу, сколько качество плотности упаковки. Пока она размышляла, ее всосало в толпу. Природное любопытство вкупе с невозможностью не дернуться даже микрон в пространстве взяли верх. Соня стала оглядываться. Людское море было подавляющим… точнее – абсолютно женским. Все так же негромко и улыбчиво, хотя и нехарактерно тесно, Соня и толпа женщин, точнее, молодых девиц, вибрировали с небольшой амплитудой еще минут пять.
