Габриэль Маркес - Двенадцать рассказов-странников
— Кто-то за моей спиной не сводит с меня глаз.
Я кинул взгляд через плечо: так оно и было. За его спиной, через три столика от нас, невозмутимая женщина в старомодной фетровой шляпке и коричневом шарфе медленно жевала, не сводя с него глаз. Я узнал ее сразу. Она постарела и потолстела, но это была она, с перстнем в виде змеи на указательном пальце.
Она плыла из Неаполя на том же судне, что и чета Неруда, но на судне они не видели друг друга. Мы пригласили ее выпить кофе за нашим столом, и я, желая удивить поэта, подтолкнул ее к разговору о снах. Но он не обратил на это особого внимания и сразу же заявил, что не верит ни в какие вещие сны.
— Одна поэзия обладает ясновидением, — сказал он.
После обеда во время неизбежной прогулки по Рамблас мы с Фрау Фридой немного приотстали от остальных, чтобы освежить наши воспоминания без чужих ушей. Она рассказала, что продала всю свою собственность в Австрии, ушла отдел и живет в Порту, в Португалии; в доме — как она выразилась, в псевдодворце — на холме, откуда виден весь океан до самой Америки. Хотя она и не сказала этого прямо, но из ее рассказа было ясно, что, толкуя сон за сном, она постепенно прибрала к рукам все состояние своих потрясающих венских хозяев. Однако меня это не слишком удивило, я всегда считал, что эти ее сны — не более чем ухищрения, способ заработать на жизнь. О чем и сказал ей.
Она не удержалась, хохотнула. «А ты все такой же дерзкий», — сказала она. Я ничего не ответил: остальные наши спутники уже некоторое время стояли, ожидая, когда Неруда закончит разговаривать на своем чилийском жаргоне с попугаями, выставленными в клетках на птичьем отрезке Рамблас. Когда мы снова заговорили. Фрау Фрида переменила тему.
— Кстати, — сказала она, — ты уже можешь ехать в Вену.
Только тогда я осознал, что прошло тринадцать лет с того дня, как мы познакомились.
— Даже если все твои сны — ложь, я туда все равно никогда больше не поеду, — сказал я. — На всякий случай.
В три часа мы с ней расстались, и я пошел с Нерудой на его священную сиесту. Он провел ее в нашем доме после некоторых торжественных приготовлений, несколько напоминавших японскую чайную церемонию. Следовало открыть одни окна и закрыть другие, чтобы достичь определенного уровня тепла и чтобы свет был тоже особым и падал в нужном направлении, а тишина наступила бы абсолютная. Неруда заснул сразу же и проснулся через десять минут, как дети, когда этого меньше всего ждешь. Он вышел в залу посвежевший и с отпечатавшейся на щеке вышивкой от наволочки.
— Мне приснилась эта женщина, которая видит сны, — сказал он.
Матильде попросила рассказать сон.
— Мне приснилось, что она видит во сне меня, — сказал он.
— Это что-то из Борхеса, — сказал я.
Он поглядел на меня разочарованно:
— Уже написано?
— Если еще и не написано, то когда-нибудь он напишет, — сказал я. — Будет один из его лабиринтов.
Едва поднявшись на борт, в шесть вечера, Неруда попрощался с нами, сел за столик в стороне и принялся писать стихи — зелеными чернилами, какими всегда рисовал цветы, рыб и птиц, делая дарственные надписи на своих книгах. Когда прозвучало первое предупреждение об отплытии, мы пошли искать Фрау Фриду и под конец увидели ее на туристической палубе, когда уже собирались уходить, не простившись. Она тоже только что проснулась после сиесты.
— Мне снился поэт, — сказала она нам.
Пораженный, я попросил ее рассказать сон.
— Мне приснилось, что он видит во сне меня, — сказала она, но мое изумленное лицо сбило ее с толку. — Что поделаешь? В этой уйме снов может случиться и такой, который не имеет ничего общего с реальной жизнью.
Больше я не видел ее и не расспрашивал о ней до того дня, когда узнал, что у женщины, погибшей во время шторма возле гостинцы «Абана Ривера», был перстень в виде змеи. Я не удержался и спросил о ней португальского посла, когда несколько месяцев спустя мы познакомились на дипломатическом приеме. Посол воодушевился и принялся рассказывать о ней с восхищением. «Вы себе представить не можете, какая это была необыкновенная женщина, — сказал он. — Вы бы не устояли перед искушением написать о ней рассказ». И продолжал в том же духе, с удивительными подробностями, но из его рассказа я никак не мог понять: она это или не она.
— А все-таки, — решил я уточнить в конце концов, — что она делала?
— Ничего, — ответил он с некоторым разочарованием. — Видела сны.
«Я пришла только позвонить по телефону»
Дождливым весенним днем, когда Мария-де-ла-Лус Сервантес ехала в Барселону, одна, на взятом напрокат автомобиле, в безлюдной местности Монтенегрос машина сломалась.
Хорошенькая и серьезная двадцатисемилетняя мексиканка несколько лет назад была довольно известной артисткой варьете. Потом вышла замуж за салонного фокусника-иллюзиониста и теперь ехала к нему от родственников, которых навещала в Сарагосе. После того как битый час она простояла на шоссе, напрасно делая отчаянные знаки проносившимся мимо сквозь дождь легковым автомобилям и тяжелым грузовикам, водитель раздрызганного автобуса сжалился над ней. Правда, предупредил, что едет недалеко.
— Ничего, — сказала Мария. — Мне нужно только позвонить по телефону.
И в самом деле, ей нужно было только позвонить и предупредить мужа, что она не успеет приехать до семи вечера. Она была похожа на мокрую пичужку в своем студенческом пальтеце и пляжных туфлях, в апреле, и так оглушена свалившейся на нее напастью, что забыла взять ключи из машины. Ехавшая рядом с водителем женщина с военной выправкой, но обходительная, дала ей полотенце и одеяло и подвинулась, чтобы она села рядом. Мария села, завернулась в одеяло и хотела закурить сигарету, но спички намокли. Соседка поднесла ей огоньку и попросила одну сигарету из тех немногих, что остались сухими. Они закурили, и Мария не удержалась от желания излить душу; голос ее перекрыл шум дождя и тарахтенье мотора. Женщина остановила ее, приложив указательный палец к губам.
— Спят, — прошептала она.
Мария кинула взгляд через плечо и увидела, что в автобусе — одни женщины неопределенного возраста и разного положения, и что все они спят, укрытые точно такими же одеялами, как у нее. Спокойствие соседки передалось ей, и Мария, усевшись поудобнее, забылась под шум дождя, а когда проснулась, было уже темно, и ливень сменился довольно сильным холодом. Она совершенно не представляла, сколько времени проспала и где теперь находится. Соседка, казалось, пришла в боевую готовность.
— Где мы? — спросила Мария.
— Приехали, — ответила женщина.
Автобус въезжал в мощеный двор, огромное мрачное здание, окруженное деревьями-колоссами, походило на старый монастырь. Пассажирки, освещенные тусклым уличным фонарем, не двигались, пока женщина с военной выправкой не заставила их выходить из автобуса, давая указания, простые, как в детском саду. Все женщины были немолоды и двигались по полутемному двору так осторожно, что казалось, будто они ей снятся. Мария, выходившая последней, подумала, что это — монахини. Но уже не знала, что и думать, когда увидела, как женщины в форме, поджидавшие их у двери автобуса, накрывали им головы одеялами, чтобы не промокли, строили в ряд, гуськом, и, ни слова не говоря, вели, подгоняя ритмичным похлопыванием в ладоши. Мария попрощалась с соседкой по сиденью и хотела вернуть ей одеяло, но та сказала, чтобы она накрыла им голову, когда пойдет через двор, а потом отдала бы его в привратницкой.
— А там есть телефон? — спросила ее Мария.
— Ну конечно, — ответила женщина. — Вам покажут, где.
Она попросила у Марии еще одну сигарету, и Мария отдала ей все, что осталось от намокшей пачки. «По дороге высохнут», — сказала она. Женщина с подножки помахала ей рукой на прощанье и крикнула: «Счастливо». Автобус рванул с места и мгновенно исчез.
Мария побежала ко входу в здание. Охранница попыталась остановить ее, громко хлопнув в ладоши, однако вынуждена была прибегнуть к властному окрику: «Стой, говорю!» Мария выглянула из-под одеяла и увидела ледяные глаза и непререкаемый палец, указывавший ей место в строю. Она повиновалась. В вестибюле она отделилась от группы и спросила привратника, где телефон. Одна из охранниц заставила ее вернуться встрой, похлопывая по спине и ласково уговаривая:
— Там, красавица, там телефон.
Мария прошла за женщинами по мрачному коридору и оказалась в большой общей спальне, где охранницы отбирали одеяла и распределяли женщин по кроватям. Одна, показавшаяся Марии человечнее остальных и старше по положению, обходила спальню, сверяя имена, значившиеся в списке, с теми, что были написаны у прибывших на картонке, пришитой к лифу. Дойдя до Марии, она удивилась, что у той не было имени.
— Дело в том, что я пришла только позвонить по телефону, — сказала Мария.
