Моррис Глейцман - Болтушка
Ситуация была чрезвычайная.
И я засунула пальцы в рот и трижды свистнула. Изо всех сил.
Папа остановился, начал оглядываться и увидел меня.
Я посмотрела на него сердито и показала на небо.
Он поднял глаза.
Энди уже написал: «НЕ ВЫПЕН...»
Папа остолбенел.
Мистер Фаулер тоже.
И Аманда.
Все вокруг остолбенели.
И только когда Энди приписал «...ДРИВАЙ...», кругом загудели голоса.
Аманда схватила меня за руку.
- Ты?! - ахнула она.
Я все еще сердито смотрела на папу. А он озадаченно смотрел в небо.
Энди дописал «...СЯ,».
- Не выпендривайся, - прочел кто-то вслух. - Это что, школьный девиз?
- Ага, с сегодняшнего дня, - отозвался какой-то остряк. - Так что не выпендривайся!
Все засмеялись.
Мне хотелось закричать на них и затопать. Как они не понимают, что это серьезно?!
«...ПАПА!» - закончил Энди.
И стало тихо.
Папа стоял неподвижно и смотрел на небо.
Потом он повернулся и посмотрел на меня.
Я ответила ему спокойным взглядом, хотя сердце у меня тарахтело, как компрессор мощностью десять миллионов ватт.
Оно почти заглушало шум улетавшего самолета.
Потом все вокруг заговорили, а Аманда снова дернула меня за руку.
- Как ты это сделала?!
На нас начали оглядываться.
- Если б я своему вот так могла хоть что-нибудь втемяшить, - с завистью протянула Аманда. - Здорово ты придумала!
Я смотрела в ее округлившиеся глаза и изо всех сил надеялась, что она права.
Потому что папа исчез.
Нет, я знала, конечно, что так может случиться. Что ему захочется немного побыть одному и подумать. А потом мы поговорим серьезно.
Другие родители поглядывали на меня, перешептываясь и качая головами, но в глубине души они наверняка понимали, что я должна была это сделать.
Я подождала еще и пошла искать папу.
В шатре его не было.
В классах - не было, ни в одном.
В мужском туалете тоже.
Я вернулась на стадион. Может, он решил купить книжку «Как завоевывать друзей и влиять на людей», ее как раз должны были продавать с аукциона. Но оказалось, аукцион уже закончился и люди начали расходиться.
Ко мне подбежала запыхавшаяся Аманда.
- Он уехал! Я только что видела, как он выезжал с парковки.
Ну что ж, ничего страшного. Значит, ему нужно подольше побыть одному и подумать. А потом уж мы поговорим.
Вид у Аманды был обеспокоенный, но я ей объяснила, что ситуация под контролем.
Ко мне направилась было мисс Даннинг, но тут как раз Дэррин Пек, совершенно опьяневший от всеобщего внимания к его брату, поджег откидную дверцу шатра, так что ей пришлось отвлечься.
Подошли Амандины родители.
Мистер Косгроув сиял.
- Ну, юная леди, - заявил он, - для человека, лишенного дара речи, ты просто великолепно проучила своего горластого папашу.
Аманда стиснула мою руку, это помогло мне сдержаться.
Потом они подвезли меня до дома.
Правда, я попросила мистера Косгроува остановиться за углом: не уверена, что в такой момент папа захочет его видеть.
Я даже не очень-то уверена, что он захочет видеть меня.
Бесполезно было искать в саду, раз я уже побывала и в гараже, и в доме и не обнаружила ни папы, ни грузовика. Но я все-таки обшарила весь сад, потому что у меня еще оставалась крошечная надежда, что это он играет в нашу старую игру. Мы играли в нее, когда я была совсем маленькая: папа прятался в саду, а я его искала, и он смешно так тпрукал губами, чтоб я знала, куда идти, и потом, когда я его находила, разрешал мне дойти до дома в его сапогах, хоть они мне были выше колен и как-то раз я в один из них написала...
Но его там не было. Он уехал.
Если все время повторять это про себя, может, я в конце концов привыкну и смогу придумать, что делать дальше, а то у меня все как-то онемело.
Он уехал.
Он уехал.
Он уехал.
Онемелость не проходит. Я даже встать не могу.
Я сижу на кухне с той самой минуты, как вернулась из сада и увидела письма на столе.
Мое письмо к нему от Карлы Тэмуорт.
И его записку на обрывке пакета из-под рисовых хлопьев:
«Дорогая Ро, мне сейчас здорово не по себе. Думать обо всем этом пока не хочу, должен сменить обстановку. Поживи пока у Аманды.
Папа»
Он никогда не называет меня Ро.
Под запиской лежало восемьдесят долларов.
А потом я взглянула на буфет, куда впопыхах засунула письмо от Карлы Тэмуорт.
Дверца была распахнута, и рядом на полу валялась бутылка из-под рома, который папа не выкинул четыре года назад, а хранил на случай, если какой-нибудь гость попросит выпить.
Бутылка была пуста.
И до меня наконец дошло, что я его потеряла.
Аманда и ее родители сильно удивились, когда я подъехала к их дому на тракторе.
Вся семья высыпала на веранду и уставилась на меня.
Я объяснила, что произошло и зачем мне понадобился трактор: я ведь привезла с собой всю свою одежду, на себе я бы этот чемодан нипочем не дотащила.
Мистер и миссис Косгроув заставили меня еще раз объяснить все с начала.
Просто поразительно, что человек способен давать такие сложные и подробные разъяснения, когда в голове у него все онемело.
Аманда держалась молодцом.
Она ухватилась за чемодан, стащила его с трактора и заявила, что я, если хочу, могу остаться у них навсегда.
Ее родители тоже были ко мне добры.
Когда я припарковала трактор на подъездной аллее рядом с их машиной и смертельная бледность на их лицах сменилась обычным румянцем, они повели меня в дом, и налили стакан ананасного сока, и дали шоколадного печенья и горячий бутерброд с ветчиной и сыром.
Даже Амандин братишка Уэйн был ко мне по-своему добр.
Когда он уже всех поставил в известность, что не разрешает мне занимать его комнату и трогать его крикетную биту, сачок и видеоигры, он сбегал куда-то и принес зубную щетку, которой милостиво позволил мне пользоваться, потому что ему она нужна только раз в неделю - чистить игрушечную железную дорогу.
Я его поблагодарила и сказала, что привезла из дома свою.
Мы с Амандой поставили и застелили у нее в комнате раскладушку.
Потом мы на нее сели, и Аманда спросила, как я себя чувствую.
- У меня все онемело, - сказала я.
Еле выговорила, так у меня вдруг задрожали руки.
Аманда не поняла, но заволновалась.
- Как у зубного? - переспросила она.
Я хотела ей объяснить, только все онемение вдруг прошло, и меня жутко затошнило, и я бросилась в туалет.
Меня не вырвало, но от слабости пришлось прислониться к стенке. Я вся тряслась и обливалась холодным потом.
За дверью послышался встревоженный голос Аманды:
- Ты в порядке?
Пришлось открыть дверь и сказать ей, что все в порядке, я скоро приду.
Я не хотела, чтобы она ободрала себе костяшки пальцев, пытаясь открыть дверь ножом.
Когда дрожь немного унялась, я пошла обратно в комнату.
Но задержалась в коридоре, потому что услышала, как в гостиной Амандины родители говорят обо мне.
- Сержант Винелли сказал, что сегодня вряд ли что-нибудь удастся сделать, - пробасил мистер Косгроув, - а завтра они объявят его в розыск. Да, надо бы еще позвонить в Общество защиты детей.
- Я поговорю завтра в школе с мистером Фаулером, - пообещала миссис Косгроув, - он лучше всех знает, как за это взяться. Бедный ребенок! Надо организовать фонд помощи таким, как она.
- Надеюсь, они поймают этого негодяя и засадят его в тюрьму! - высказался мистер Косгроув.
Я чуть не вошла в гостиную и не спросила: а сам бы он как себя чувствовал, если б его унизили в присутствии половины города?
Но не вошла, потому что вдруг поняла: невозможно заставить человека измениться.
Мистер Косгроув, наверное, всегда будет ненавидеть папу, а папа всегда будет любить рубашки, от которых ослепнуть можно, и ни я, ни сам премьер-министр, никто на свете ничего с этим не поделает.
Да у меня уже и сил не было на очередную стычку с мистером Косгроувом: после папиной записки, после трясучки в туалете, после того, как меня только что опять превратили в общественную нагрузку, я совсем пала духом.
Я вернулась в Амандину комнату и легла в постель.
- Ро, - сказала Аманда, - мне очень жаль, что так получилось с твоим папой, но знаешь, я ужасно рада, что ты здесь.
- Спасибо, - сказала я.
Мистер и миссис Косгроув зашли пожелать нам спокойной ночи. Миссис Косгроув сжала мою руку и сказала, что все будет хорошо.
И они поцеловали Аманду - вот на чем я, видно, и сломалась.
Я вдруг так по всем соскучилась!
По маме.
По Эрин.
По папе.
Я еще продержалась, пока Амандины родители погасили свет и закрыли за собой дверь, а потом что-то вырвалось из самого нутра и слезы так и хлынули.
