Юрий Буйда - Синяя кровь
После революции публичный дом в Чудове переживал трудные времена. Городок, находившийся вдали от фронтов Гражданской войны, страдал от безвластия и от бандитов, которые шайками бродили по лесам и грабили обывателей. Богатые московские клиенты больше не наезжали в Чудов на «африканскую охоту», и публичный дом впал в ничтожество. Хозяйка заведения мадам Бель Постель попыталась было наладить выездное обслуживание мужчин, живших по богатым окрестным хуторам, но хуторянки устроили засаду в лесу, и африканкам пришлось вернуться домой несолоно хлебавши, ободранными догола, в ссадинах и синяках.
Залечив раны, они разбили огород, завели свиней, коз и кур и словно забыли о своей профессии. С утра до вечера они гнули спины на грядках, лопатили землю и гнали самогон. По вечерам хором пели протяжные песни и рано ложились спать.
Юная красавица Лошадка не любила пропалывать морковь и доить коз. Она любила танцевать и мечтала о другой жизни. Однажды ночью она надела свое лучшее платье, шляпку, сунула в сумочку револьвер и пешком отправилась в Москву, но заплутала в лесу. А утром, невыспавшаяся и с ног до головы мокрая от росы, она вышла на опушку и увидела всадника в леопардовой шкуре на плечах и в двурогом золотом шлеме. Всадник ехал навстречу, окруженный чудовищами и развевающимися знаменами, убеленными кровью Агнца. Он излучал свет, и Лошадка не выдержала — упала на колени и зажмурилась. Всадник спрыгнул с коня, подошел и снял с нее шляпку. Лошадка подняла голову. Мужчина смотрел на нее, сурово сдвинув брови.
Лошадка вдруг протянула руку и потрогала его нос.
— Мягкий нос — мягкий член, — сказала она. — Значит, ты человек жестокий.
Александр Змойро впервые в жизни от души рассмеялся.
— Что ж, — сказал он, — где черт не сладит, туда бабу пошлет.
Лошадку привязали арканом к его седлу, и всю дорогу до Чудова она бежала, бормоча: «Ангел мой, ляг со мной, а ты, сатана, уйди от меня, от окон, от дверей, от кроватки моей…»
Александр Змойро обвенчался с Лошадкой.
Следуя чудовскому обычаю, они трижды обошли по кругу площадь, увязая в рассыпанной повсюду соли, и вступили в храм, где перепуганный священник объявил их мужем и женой во имя Иисуса Христа Назореянина, Царя Иудейского.
А люди еще долго вспоминали о свадебном платье Лошадки с таким длинным шлейфом, что дети, которые этот шлейф держали, еще ходили кругами по площади, когда молодожены покидали церковь.
Вскоре батальон отправился на фронт, а Александр Змойро остался в Чудове, сославшись на нетвердое здоровье. Узнав о том, что по приказу наркома Троцкого Первый красногвардейский батальон имени Иисуса Христа Назореянина, Царя Иудейского, был расквартирован в заброшенной деревне, а потом напоен и уничтожен, Александр Змойро только пожал плечами: судьба прокаженных командира больше не интересовала.
Александр Змойро занялся семьей, домом и городом.
Проститутки из Африки были выселены, а вслед за ними пропали и несколько постоянных клиентов Лошадки, хотя никто не мог утверждать, что к исчезновению этих мужчин приложил руку командир Змойро.
Он подготовил декрет о переходе женщин от семнадцати до тридцати лет в общественную собственность, сделав их достоянием всего трудового народа, но исключив из этого правила женщин, имеющих пятерых и более детей. Декрет сохранял за бывшими владельцами (мужьями) право на внеочередное пользование женщинами. В документе также говорилось: «Граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырех раз в неделю и не более трех часов за раз. Каждый член трудового народа обязан отчислять от своего заработка два процента в фонд народного поколения. Каждый мужчина, желающий воспользоваться экземпляром народного достояния, должен представить от рабочего комитета или профсоюза удостоверение о принадлежности к трудовому классу. Не принадлежащие к трудовому классу мужчины приобретают право воспользоваться отчужденными женщинами путем ежемесячного взноса в фонд народного поколения тысячи рублей. Все женщины, объявленные настоящим декретом народным достоянием, получают из фонда народного поколения вспомоществование в размере 280 руб. в месяц. Рождаемые младенцы по истечении месяца отдаются в приют „Народные Ясли“, где воспитываются и получают образование до семнадцатилетнего возраста. Виновные в распространении венерических болезней будут привлекаться к законной ответственности по суду революционного времени…»
Такие декреты, впрочем, выпускались не только в Чудове, но и по всей России, однако нет никаких достоверных сведений о том, что они исполнялись. Документ этот, скрученный в трубочку и перевязанный суровой ниткой, сохранился в Идином сундуке.
На чудовской площади был установлен памятник Робеспьеру, Дантону и Сен-Жюсту — гипсовая глыба с тремя головами и пятью чудовищными босыми ногами.
Александр Змойро организовал в Чудове регулярную уборку мусора, дохлой живности и кухонных отходов, реконструировал крематорий, чтобы повысить его производительность и экономичность, и взялся за очистку озера. Благодаря Змойро в чудовской больнице появился рентгеновский аппарат. По его приказу в городе и окрестностях была проведена перепись людей и скота, запрещено написание слова «корридор» с двумя «р», а слова «Бог» — с заглавной буквы. А еще он создал в Чудове образцовый леспромхоз, оснащенный цепными бензопилами Штиля.
Жила семья Змойро закрыто — ни гостей, ни в гости. Они занимали большую квартиру на втором этаже Африки. Мать целыми днями хлопотала на кухне или возилась в огороде. Иногда она звала соседку Шиму, толстенькую усатенькую молодуху, и они принимались перешивать старые платья, сплетничать и попивать настойки. Или примеряли шляпы — Лошадка забрала из публичного дома триста шестьдесят пять дамских шляпок. Отец был допоздна занят на службе.
В воскресенье они отправлялись кататься на двуколке по лесным дорогам, а потом устраивали где-нибудь в лесу привал, пили чай и стреляли по пивным бутылкам из духового ружья.
Александр Змойро никогда не расставался с девятизарядным браунингом и всегда, завидев на дороге незнакомца, опускал руку в карман, где лежал пистолет. И всюду его сопровождал Дрын Дрыныч, который тенью следовал за Змойро, а по ночам бродил вокруг Африки, охраняя сон хозяина.
Однажды утром Дрын Дрыныча нашли мертвым: кто-то перерезал ему горло серпом.
Смерть телохранителя, казалось, не произвела на Александра Змойро никакого впечатления. К тому времени он уже отошел от дел из-за болезни. У него разрастался череп, деформировались уши, нос, губы. Да и весь он стал каким-то корявым, искаженным, тело его покрывали наросты, слух и зрение резко ухудшились.
Доктор Жерех называл эту болезнь протеизмом, а московские врачи — нейрофиброматозом или болезнью Реклингхаузена.
Сильный щеголеватый мужчина за какой-то год превратился в бесформенное существо, в урода, в чудовище, которым пугали детей.
Старухи шептались о наказании Божием за многие грехи, которые тяготили душу Змойро.
Лошадка поначалу ездила с мужем по врачам, тайком от него ставила свечки в церкви, а когда поняла, что Александр обречен, махнула на него рукой и занялась собой. Она ведь была еще гладкой нестарой бабенкой, довольно красивой, лакомым кусочком. По вечерам она прихорашивалась и убегала к Шиме в баньку, куда с наступлением темноты огородами пробирались начальник ОГПУ Устный и его дружок лесничий Дорф.
Ее мужа мучили боли, бессонница, приступы слепоты и провалы в памяти. Облачившись в длинный балахон, обшитый крошечными колокольчиками, и в шляпу с вуалью, ниспадавшую на плечи и грудь, он выходил на улицу и вдруг замирал, забывая, куда он собирался пойти. Он откидывал вуаль и спрашивал хриплым надорванным голосом: «Что я вижу?» И какой-нибудь прохожий, отвернувшись, чтобы не видеть его мучительно деформированного лица, отвечал: «А на что тут смотреть? Местность».
На всякий случай Лошадка спрятала браунинг подальше: она была женщиной хоть и циничной, но сентиментальной.
И вот он умер. Он сидел на стуле перед зеркалом в балахоне, обшитом крошечными колокольчиками. Лицо его было закрыто вуалью.
Лошадка клялась и божилась, что, когда она вошла в комнату, из зеркала на нее смотрела какая-то женщина:
— А потом она повернулась и ушла, словно растаяла.
Доктор Жерех не обнаружил следов насильственной смерти — у Александра Змойро просто остановилось сердце.
Ида не любила отца. Он почти не замечал ее, погруженный в свои мысли, и последним в Чудове узнал о том, что его дочь сменила имя. Девочка побаивалась отца, который даже дома скрывал лицо под вуалью. Однажды он напугал ее, сказав: «Этой смертью жизнь не умалится, этой жизнью смерть не прирастет».
Он промолчал, узнав, что дочь хочет стать актрисой, властительницей душ и повелительницей сердец.
