Питер Устинов - Старик и мистер Смит
Старик улыбчиво ответил:
— Ну разумеется. Ты задаешь риторический вопрос, не требующий ответа. — Тут он назидательно сдвинул брови. — Выслушай меня внимательно, без легкомысленных реплик и неуместного остроумия. Я знаю, оно тебе свойственно, но бывают моменты, когда следует подавлять в себе жажду развлечений, ибо суемудрие уводит в сторону от обсуждаемого предмета. — Старик выдержал паузу и в той же неспешной, рассудительной манере продолжил: — Видишь ли, конечно, очень мило существовать этаким бесплотным духом, вездесущей субстанцией, оживляющей пейзаж то сполохом солнечного сияния, то скорбной просинью дождя, а по временам с отточенной тысячелетиями магической утонченностью разыгрывать эффектные спектакли стихийных бедствий. Но внезапно я осознал, что, если я хочу воскресить в памяти картину некогда рисовавшегося мне земного жизнеустройства, необходимо вновь заключить себя в рамки человеческого облика. Ограничения, налагаемые смертной плотью, — вот что мне нужно: неумение летать без самолета, мчаться по дороге без автомобиля, взмывать вверх без лифта, разговаривать с другим концом Земли без телефона! Все эти штучки человек изобрел, чтобы казаться самому себе Богом. Блестящие изобретения, особенно если учесть, что я не оставлял людям никаких подсказок. Когда я последний раз видел человека, он тоже пытался летать — прыгал с обрыва, отчаянно махая руками. Один летун разбивался — сразу же находился другой, и упорство это было неиссякаемым. Долгие века человек кряхтел, тщась найти лошади менее норовистую замену. Он подчинил своей воле металлы и нефтепродукты и ныне, благодаря упрямству да еще некоему таинственному свойству, именуемому интеллектом, научился многому, что прежде умел только я. Человек может, хитроумно используя логику бытия, даже из голых абстракций выводить законы и исчислять закономерности. Меня восхищают успехи младенца, который еще совсем недавно тянулся слабыми ручонками к расплывчатым и непонятным предметам окружавшего его мира. Ныне человек может за несколько секунд связаться с противоположным концом планеты. Правда, в этом межконтинентальном разговоре он не скажет ничего принципиально нового по сравнению с эпохой, когда дальность коммуникации определялась зычностью голоса, но не будем слишком строги. Мудрость приобретается куда медленнее, чем научное знание.
— Ты вечно на все смотришь с радужной стороны, — проскрипел мистер Смит.
— Наверно, так и должно быть: добродетель почему-то всегда неразлучна с оптимизмом. Лакировка действительности — профессиональное заболевание всех попов, оно меня безумно бесит. Неужели все вы не видите, как деградировал порок? Он стал механическим, холодным. Никогда не забуду, как эта выпукло-вогнутая шлюха зачитывала мне свой вульгарный каталог радостей плоти, призванный распалить сладострастие тупого обывателя. К чему плотский грех, если его порождает не огонь безрассудства, безрассудства необузданного и в то же время тщательно контролируемого? Если уж хлещешь кнутом, делай это самозабвенно, дохлестываясь до самых врат Смерти, как божественный маркиз де Сад! Если хочешь страдания, страдай не понарошку, а как истинный великомученик! Если обожаешь трахаться, делай это как великий Казанова!
— Казанова не делал, а выдумывал, — вставил Старик.
— Ну, значит, я выбрал неудачный пример. Ты ведь понял, что я хочу сказать. У страсти только одна цена — отдать ей всего себя. Лишь подмоченные страстишки могут выставляться на продажу, а они похожи на подлинный товар еще меньше, чем твои доллары похожи на настоящие. Однако люди считают, что плотские утехи — вполне нормальное платежное средство!
— Только в том случае, если платят за эти утехи нормальными долларами, — озорно покосился на собеседника Старик, но продолжил уже серьезнее: — Мы с тобой пока выяснили о людях так мало, что я не вижу смысла обмениваться впечатлениями. Судя по всему, ты осведомлен лучше меня, благодаря старательному штудированию этих твоих помоечных газет. Но наверняка есть более эффективный способ держать руку на пульсе человечества.
— Само собой, — кивнул Смит и показал на какой-то ящик, стоявший в углу комнаты.
— Что это?
— Телевизор. В аэропорту, в зале ожидания, я наблюдал такую сцену. Отец и маленький сын ссорились, тыча в кнопки. Папа хотел смотреть футбол, а малыш — что-то другое. Не знаю, чем закончился спор, — объявили посадку на мой рейс.
— А как эта штука работает?
Несмотря на прочувствованный панегирик в защиту страсти, мистер Смит имел природный талант к технике — не то что Старик, чьи мысли обычно парили в более высоких, удаленных от всего земного сферах. Смит в два счета освоил нехитрую науку, и на экране появился супермаркет, где целая орава уже не очень молодых людей с длинными волосами и в престранных повязках на головах палила куда ни попадя из всех видов оружия. Одной женщине пулеметной очередью снесло полголовы, потом свинцовый ливень настиг некоего гражданина, нагруженного покупками: покупки покрылись черными дырками, гражданин — красными. Далее эта впечатляющая сцена была повторена, но уже в замедленном хореографическом темпе, с неправдоподобно разлетающимися во все стороны брызгами крови, а за кадром гнусненько подтренькивал джазовый оркестрик, в котором лидировало расстроенное (в тон печальным событиям) фортепьяно.
Когда побоище закончилось и на полу сломанными куклами раскинулись погубленные покупатели и продавцы, злодеи в повязках принялись наваливать товар в тележки. Переезжать колесиками через трупы оказалось не так-то просто, поэтому душегубы грязно ругались, плевались и орали что-то невнятное — в общем, выражали неудовольствие.
Старик и мистер Смит наблюдали за развитием событий вплоть до самой развязки. Хотя нет — Смит развязки не дождался и вновь заклевал носом.
Фильм назывался «Возвращение из Земляничного бункера». В программе, которая лежала на телевизоре, сообщалось, что это серьезная драма об изгоях, вырвавшихся из ада вьетнамской войны и попавших во враждебную, не принимающую их среду, где им никто не рад и где на каждом шагу заваленные товарами супермаркеты. «Эту картину не должен пропустить ни один думающий и чувствующий американец» — таким резюме завершался анонс.
Старик пихнул мистера Смита в бок. Тот, встрепенувшись, бодро спросил:
— Ну, чем закончилось? Хотя мне, в сущности, на это на…ть.
— Я вижу, телевизионная лексика уже повлияла на твою речь.
— В самом деле? Прошу прощения. Я бы не хотел, чтоб этот фильм повлиял на меня хоть каким-нибудь образом.
— Так это называется «фильм»?
— Да. Из-за него я уснул — второй раз за полдня. Стыд и срам!
— Хоть я и не спал, но ничего не понял. Не волнуйся, ты мало что потерял. Тут в программе напротив названия фильма стоят буквы СВС, что означает «Смотрим всей семьей». Ты можешь себе представить родителей, которые усадили бы своего ребенка смотреть на эту кровавую вакханалию?
— Ну почему же. Многие родители рады любой возможности удержать свое чадо дома, только бы не вляпалось в какую-нибудь скверную историю.
— Более скверную, чем такие фильмы?
— Послушай, — терпеливо ответил Смит, — на планете есть уголки, куда цивилизация пока еще не проникла. Так там единственное домашнее развлечение у детей — наблюдать, как совокупляются родители. Хотя, с другой стороны, это зрелище более соответствует категории СВС, ибо все-таки имеет определенную познавательную ценность.
Эта информация расстроила Старика, и он принялся грустно тыкать пальцем в кнопки переключения каналов. Мэр города Олбани объяснил ему, почему администрация иногда бывает вынуждена доверить очистку мусорных баков сдельщикам, которые не являются членами профсоюза. В битком набитом зале какие-то женщины доверительно поведали о сексуальных проблемах своих выпивающих мужей. Трое раввинов спорили, в чем суть понятия «еврей», решительно расходясь в трактовке и не проявляя ни малейшей склонности к компромиссу. Торговец подержанными автомобилями рекламировал свой товар, причем помогала ему дрессированная овчарка, с лаем запрыгивавшая на крышу машины. Ученая дама на португальском языке рассказала о последнем стихийном бедствии — наводнении в штате Юта.
Потом Старик посмотрел еще один фильм — там пятеро роботов в полицейской форме ковыляли по улице, медленно переставляя неживые конечности. Глаза служителей порядка были бессмысленны, лица неподвижны, полноценной жизнью жили лишь тянущиеся к куркам пальцы. От механической шеренги, спотыкаясь, пятились перепуганные гангстеры. Один из них — неизбежный негр в вязаной шапочке и черных очках-колоратурно верещал от страха. Главарь бандитов, с белой повязкой на лбу, в круглых допотопных очках и с изящным мундштуком в зубах, трусил меньше остальных. Пятиться-то он пятился, но крайне неохотно. А зря, потому что по приказу какого-то зомби, сидевшего в бронированном автомобиле, роботы открыли огонь.
