Лайза Джуэлл - Тридцатник, и только
— О боже, надо заканчивать… кошки взяли Дигби в заложники… сейчас приставят беднягу к стенке.
— Кого? Дигби?
— Да, мою собаку, Дигби. Я назвала его в честь тебя. Ой! Слушай, позвони завтра. Договоримся, когда встретиться, ладно?
— Э-э.. хорошо, — Диг немного растерялся. — Ладно.
И она пропала. Повесила трубку. Оставив его с чувством, будто… будто… Дигби? Она назвала пса Дигби? Черт. То есть, с одной стороны, это, наверное, должно быть лестно. Но … пса? Он вдруг чувствовал себя кастрированным. Будем надеяться, что собака большая, ройтвеллер или шарпей. Он не переживет, если это нечто мелкое и пискливое. Мысль о псе по имени Дигби, которого зажала в углу парочка котов, его удручила: пес — слабак или того хуже трансвестит.
Диг не сразу примирился с тем фактом, что Дилайла назвала свою собаку в честь него, но в конце концов к нему вернулся привычный оптимизм. Это комплимент, убеждал он себя. Уверен, она обожает своего пса больше всего на свете. Точно, комплимент.
И вдруг он почувствовал волнение, страшное волнение. Какое удивительное совпадение! Буквально через несколько минут после субботнего разговора с Надин, через несколько минут, после того, как они заключили пари, которое, на самом деле, никто из них не собирался выигрывать, кто же абсолютно случайно попадается ему на пути? Женщина тридцати одного года, единственная на всем земном шаре, с которой ему хотелось бы прожить вместе жизнь. Дилайла Лилли. Его единственная любовь. Утраченная и, возможно, вновь обретенная. Эта встреча… как знак свыше, как послание от Господа. И он не только проведет вечер с женщиной, которой самое место на обложке «Мари-Клэр», но и выиграет стольник. Чем плохо?
После стольких лет Дилайла могла его разочаровать. Она могла растолстеть, или постареть, или стать счастливой женой и многодетной матерью. Она могла оказаться грубой или высокомерной. Однако ничего подобного: Дилайла выглядела даже лучше, чем прежде, и была явно несчастна в браке, и детей у нее не было. И она стала более симпатичным человеком, чем в школе, — открытой, разумной, дружелюбной и легкой в общении.
— На твое усмотрение, — ответила она, когда Диг спросил, где бы ей хотелось поужинать, — ты знаешь Лондон лучше меня. Я понятия не имею, где сейчас хорошо кормят. — Как ни странно, но Диг тоже не знал.
А потом позвонила Надин и сообщила потрясающую новость про календарь Ракхема, — везучая дуреха, всегда приземляется на четыре лапы, — и он попытался спросить у нее совета: Надин была ходячим путеводителем по ресторанам. Теперь он жалел, что спросил. Она повела себя ужасно. Враждебно и пакостно, что на нее совсем не похоже. И что с ней стряслось? Ей только что предложили самый большой гонорар за всю карьеру — сорок тысяч! Дигу бы такие деньги! — а она злится. Похоже, как ни странно, у нее зуб на Дилайлу. Но с какой стати, Диг не мог уразуметь, хоть тресни.
Он лихорадочно просматривал ресторанную колонку в «Ивнинг Стандарт» в надежде, что старая добрая обозревательница подбросит ему заманчивую подсказку: какой-нибудь чудесный морокканский ресторанчик в двух шагах от его дома, который он прежде в упор не замечал, мерцающий цветным стеклом и медными украшениями, источающий запах кумина и розовой воды, с ужинами за пятнадцать фунтов с носа.
Но нет. Не сегодня. Сегодня в газете обозревали супермодное европейское заведение, открывшееся не где-нибудь, а на вокзале Виктория, — холодное, гулкое и, конечно, безумно дорогое; а также новый ресторан в Мейфэре — последнее предложение от бельгийской нефтяной компании с французскими поварами-зазнайками. Все это не годилось — возмутительные цены да и столик, наверное, надо заказывать за год вперед.
Когда он уже начал терять надежду, в его кабинет ввалился Ник Джефриз, суперзвезда рекламы и законченный придурок. Впрочем, Диг не мог с полным правом назвать кабинет «своим» — в «Джонни-бой Рекордс» дела велись по-простому, ни иерархии, ни структуры, ни прочих столь ныне модных фирменных заморочек здесь не существовало; студия «Джонни-бой» больше походила на убежище от житейских бурь.
Ник был знаком со всеми. Он вечно отирался в барах больших отелей, где супермодели тянули пойло с клюквенным соком и где как-то раз видели Мадонну. (Остался ли в Лондоне хоть один уголок, кроме квартиры Дига, где Мадонну не видели?) Он водил знакомство и с более солидными людьми — модными писателями, концептуальными художниками, ди-джеями и стилистами. Ник должен знать все о ресторанах, а потому обязан помочь Дигу.
— Где я мог бы поужинать с девушкой завтра вечером, чтобы было не слишком дорого, не слишком отвязно и не слишком далеко?
— Что за девушка?
— Я влюблен в нее с четырнадцати лет, и выглядит она, как богиня. — Ник быстро начинал скучать, поэтому в беседе с ним следовало выражаться кратко и по существу.
— Гм-м… — Ник почесал затылок, перхоть посыпалась с него, как с бомжа, и водрузил свою тощую задницу в штанах защитной раскраски на край стола. — Она влюблена в тебя?
— Была. Сейчас нет. Впрочем, не знаю.
— А ты все еще ее любишь?
— Не знаю. Может быть.
— Гм-м.
— Я бы предпочел марокканский ресторан.
— Ага… Момо. Хеддон-стрит. Не то, что было раньше, но столик найти можно.
— Дорого?
— Понял. Как насчет суши?
— Отпадает. Она из провинции. К сырой рыбе там не приучены.
— Понятно. — Ник щелкнул пальцами, перегнулся через Дига, схватил телефон и принялся нажимать на кнопки.
Диг заметил, что пиарщики всегда так делают: посредством телефона вовлекают в беседу третью сторону. У них всегда есть наготове чей-нибудь номер и они обязательно его используют.
— Фредди, — пояснил Ник Дигу, — мой приятель. Только что открыл заведение в… О, привет, Фредди. Это Ник. Слушай, у тебя будет свободный столик завтра вечером? Для двоих? Отлично. Диг. Спасибо, приятель. Будь здоров. Тебе того же. Завтра. Все путем. — Диг вздрогнул, сообразив, что Ник уже дал отбой и обращается к нему. — В восемь часов. Эксмаут Маркет. Называется «Экс». Он посадит тебя за хороший столик. Не беспокойся. Она будет в восторге. — Ник подмигнул и коротко ухмыльнулся.
— Да, но чем там кормят? — заторопился Диг. Ник не любил, когда ему задавали слишком много вопросов.
— Понятия не имею. Мясом. Или еще чем. Это мясное заведение.
И он ушел. Оставив Дига мучаться над сотней не проясненных вопросов: например, где именно в Эксмаут Маркет находится этот ресторан? Какое мясо готовят? Сколько за него берут? Какая там атмосфера? «Экс» звучит несколько выпендрежно, а он такие места не любит. Но… сам-то он вообще ничего не смог придумать. В любом случае ресторан должен быть модным, и у Дилайлы появится возможность всем рассказывать, как она побывала в новом ресторане раньше всех, пока тот еще был классным. Ладно, он туда пойдет. Поведет Дилайлу в «Экс».
Не может же там быть совсем плохо, правда?
Глава восьмая
Оказывается, может.
И совсем плохо.
Господи, что за место! Диг даже засомневался, закончены ли здесь строительные работы. Или заведение так и должно выглядеть?
Бледная испанка с алой помадой на губах провела их к столику. Точнее, к невероятно большому столу, протянувшемуся в длину всего помещения; шириной стол был с небольшую комнату. Сделан он из цельной дубовой доски, побелен и отполирован до блеска и наверняка обошелся в кругленькую сумму. На столе красуются огромные белые китайские тарелки и приземистые бокалы. Стол в зале единственный. Над ним висит массивная люстра, сделанная из… выбеленных на солнце костей? Очень длинных, высушенных на солнце костей. Абажуры на чересчур ярких лампочках напоминают яйца птеродактилей — испещренные мелкими трещинками. Точно как в «Парке Юрского периода». Очень остроумно. И очень странно.
Их посадили рядом, приблизительно посередине стола — слава богу! А то Диг уже забеспокоился, представив на мгновение, как они сидят по разные концы этого гигантского стола и с сожалением улыбаются друг другу весь вечер, не имея возможности поговорить.
— Ждете наплыва посетителей? — осведомляется Диг у прозрачной испанки, помогавшей ему усаживаться на обитый лошадиной кожей стул.
— Мы только открылись, понимаете? — с некоторой обидой отвечает она. В невинном вопросе Дига ей явно послышался сарказм. — В первую неделю всегда тихо.
— Да, конечно, — смутился Диг. — Вы правы.
Девушка исчезла, а Диг обернулся к Дилайле, с интересом разглядывавшей столовые приборы. Вилка была сделана в форме птичьей лапы со скрюченными, узловатыми когтями вместо зубцов. Нож напоминал птичье перо, зазубрины смотрелись страшновато; а ложка была яйцом, яйцом на палочке. Дилайла скорчила гримасу и положила приборы обратно на столешницу.
— Чудно, — произносит она беззвучно, одними губами.
Диг более чем согласен.
О какой-либо атмосфере и речи быть не может. В этом заведении атмосфера отсутствует. Напрочь. Дигу вдруг открылась бездна собственного идиотизма: как он мог обратиться за рекомендациями к Нику! Уж кто-кто, но не Ник позаботится о том, чтобы Дигу было хорошо, он лишь сведет одного приятеля, открывшего ресторан и нуждающегося в посетителях, с другим, которому необходимо где-то перекусить, и останется весьма доволен своей находчивостью, своими классными профессиональными навыками. Да и что, спрашивается, Ник Джефриз с душой анаконды может понимать в романтических увлечениях, в атмосфере, располагающей к беседе? Ник не беседует, он связывается с общественностью…
