Эдуард Лимонов - Книга мертвых-3. Кладбища
«Очень большая, маршал. Вы с ним знакомы?»
«Понятия не имею, кто это».
За офицером мы поднялись в зал. На самом деле нас уже была целая группа, человек с полсотни. В зале звучала приглушенная траурная музыка, гроб был подсвечен, поставлен углом к полу, так что изголовье оказалось приподнятым. Варенников лежал лишь чуть более бледный, чем при жизни.
«Научились хоронить достойно, — прошептал Михаил у моего уха. — В девяностые так не умели».
Пахло сырой хвоей. Постоянно вносили венки. Кто–то кашлял. Никто не плакал. Человек умер в 86 лет, чего ж тут плакать.
«А я — его жена…»
Рохлина я впервые увидел по ящику телевизора, на экране теле-. Началась война в Чечне. Наши танковые неуклюжие колонны вошли в Грозный и оказались в ловушке. Сухие крошки чечены, лишенные артиллерии и авиации, вмиг изобрели войну по–чеченски.
Основой их тактики послужили виртуозно используемые гранатометы. Больше всего им нравились РПГ‑7 со сменными к ним выстрелами.
Что они делали?
Они в узких улочках Грозного элементарно подбивали передний и задний танки, раскрошив их гусеницы из гранатометов, а затем, измываясь, уничтожали остальные машины, которые в открытом поле наводили ужас, а в городе были беспомощны как овечки.
Чеченцы послали на фиг все военно–академические премудрости, они не изучали ни опыт битвы при Каннах, ни прорыв немецких танков через Арденны в обход линии Мажино.
Чеченцы инстинктивно создали «пятерки». Каждой был придан как минимум один гранатомет (а лучше — два), в состав пятерок входили еще: пулеметчик со своим «красавчиком» (так называли пулемет в Чечне) и несколько автоматчиков.
Пятерки располагались вдоль улицы, по которой двигались, фырча, разогретые русские стальные машины. Гранатометчик из полуподвального или с первого этажа бил по гусеницам, останавливая танк. Пулеметчик бил со второго, сверху по бензобаку. Танк загорался. Когда открывалась крышка башни, вылезающих из пожара танкистов убивали автоматчики. Если танк не загорался, чеченец с гранатометом перемещался на второй этаж и прицельным выстрелом сшибал башню танка к чертовой матери. Это не так сложно, башня часто валяется рядом или отброшенная от тела танка, вы обращаете внимание на это сейчас, когда смотрите новости с войны на Донбассе.
Несметное количество русских танков уничтожили таким образом в Грозном перед Новым 1994 годом бравые чеченцы. Вина за разгром лежит на российском генералитете, на Генеральном штабе армии, на штабе сухопутных войск, на штабных, обученных, как обезьяны, воевать в стиле Второй мировой войны, которая черт знает когда закончилась. Штабные всегда воюют прошлую войну, а за их ошибки платят солдатики своей кровью.
Лев Рохлин — один из немногих генералов, кто сумел организовать оборону. Может быть, потому, что за плечами у него были уже две азиатские войны: Афганистан, где он был дважды ранен в 1982–1984 годах, и участие в Нагорном Карабахе.
Широкая публика увидела его только в Чечне в телерепортаже. Он, усталый и бравый, невыспавшийся, в пыльном зале дворца Дудаева под раскаты орудийного грохота, в каске, по рации управлял боем. Входили нарочные и адъютанты.
Он в те дни моментально стал героем. Поразило его какое–то невоенное, но домашнее скорее, лицо. И его еврейская фамилия. Для нас было привычным существование бравых еврейских генералов, но в Израиле, Моше Даян какой–нибудь. А тут русский еврей–генерал. Впрочем, мама его русская, Гончарова.
Он был тогда командиром 8‑го гвардейского корпуса, хотя и недолго, с 1 декабря 1994 года до февраля 1995‑го. Его корпус в те дни тотального поражения сумел отвоевать несколько районов чеченской столицы, Грозного, взяли президентский дворец. Впрочем, отдельные победы Рохлина не спасли Россию, как мы знаем. За участие в Чеченской кампании был представлен к высшему почетному званию Героя России, но отказался принять: «Не имею морального права получать эту награду за боевые действия на территории своей же страны».
Политическую жизнь начал в декабре 1995 года. Был избран депутатом Государственной Думы 2‑го созыва по федеральному списку движения «Наш дом — Россия».
Два года генерал, видимо, пытался изменить судьбу страны из парламента. И, вероятнее всего, к сентябрю 1997 года понял о российском парламенте все.
В сентябре 1997 года Рохлин создал «Движение в поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки», сокращенно ДПА. Название скорее неудачное, не звучащее, тусклое, хотя и точное. Зато его возглавили вместе с Рохлиным все российские военные звезды: бывший министр обороны Родионов, Ачалов — бывший командующий ВДВ (и кратковременно осенью 1993 года — министр обороны в путчистском правительстве Руцкого) и даже экс–глава советского КГБ Крючков.
И года не прошло, только десять месяцев со времени запуска «Движения в поддержку армии», когда в ночь со 2‑го на 3 июля 1998 года Рохлин был найден застреленным.
По официальной версии, генерала застрелила из его же наградного пистолета его жена Тамара якобы во время семейной ссоры. Убийство произошло на даче генерала в деревне Клоково Наро — Фоминского района Московской области.
Тамару Рохлину дважды судили. По последнему приговору она получила четыре года условно. До этого приговора она провела четыре года в следственном изоляторе. Натерпелась она, настрадалась.
Суть обвинения в убийстве такова. Допрошенная сразу после убийства Тамара Рохлина дала показания, что убила она, однако впоследствии стала утверждать, что генерала убили три человека в масках, находившиеся в доме, что ее заставили взять вину на себя, угрожая смертью близких. (У Рохлиных — дочь Елена и больной неизлечимой болезнью сын.)
Я вспоминаю, как генерал познакомился со мной. Это было мероприятие газеты «Завтра». Не то юбилей газеты, не то день рождения главного редактора Проханова. Был приглашен и я. Я пришел с Лизой Блезе, я с ней в ту пору жил. Поскольку я не был самым другом Проханова, то он сидел с главными друзьями: с Зюгановым, главредом «Советской России» Чикиным, с генералами и адмиралами за главным столом. А меня посадили где–то у входа, по–моему, мы сидели с Дугиным, ну и со мной была, как я уже отметил, Лиза Блезе. Сидели мы за колонной, и помню, что было плохо видно и слышно основной стол.
Как все прохановские мероприятия, то мероприятие было насыщено речами, пением у микрофона, славословиями в честь юбиляра. Помню, что я несколько раз оправдывался перед Лизкой, девочкой другой эпохи, за помпезный советский стиль происходящего. Честно говоря, я всегда считал прохановские юбилеи невыносимо византийскими. Захваливание юбиляра (эпитеты «великий» или «гениальный» никого обычно не смущали). Добавив к византийскому советскому стилю еще стиль студенческой вечеринки, где все время чего–то не хватает, то водки, то вторых блюд, — получаем прохановское застолье.
Меня тоже пригласили к микрофону, к большому столу. Я что–то сказал дружественное и в меру едкое. За большим столом со мной и познакомился генерал Рохлин. Сам протянул руку. Сказал, что с удовольствием читает мои статьи и разделяет взгляды. Я бы поговорил с генералом, он меня интересовал. Однако за столом у колонны у меня осталась Лиза.
Я стал протискиваться к столу с Лизой. Протиснулся. Лизка пила вино, кто–то выловил для нее бутылку в хаосе мероприятия.
Мимо нас следовало неизбежно пройти, если идешь к выходу. Через некоторое время появился Рохлин в шинели и папахе. Протянул мне руку. «Было интересно познакомиться. Вы такой молодой, я думал, вы много старше, судя по вашим статьям. Приходите ко мне в Думу».
Я подумал, что девушки любят знакомиться с генералами. И сказал: «Генерал, хочу вас познакомить с Лизой, — и неожиданно для себя сказал: — Это моя жена».
Лизка привстала, покраснев, и подала свою холодную ручку генералу (они у нее всегда были холодными). «Очень приятно, Лиза!»
В этот момент из–за колонны вывернулась (показалось) черноволосая цыганка и сказала: «А я его жена», — чуть прильнув при этом к генералу.
Сказано это было с вызовом. Женщина предъявляла свои права на генерала, хотя в той ситуации в этом не было необходимости. Мы познакомились. Затем они протиснулись к выходу, генерал и его цыганка.
По пути домой мы пообсуждали с Лизой жену генерала. В те годы было модно словечко «крутая», и я сказал Лизке, что жена у Рохлина крутая.
Энергия, с которой цыганка произнесла: «А я его жена!», заставляла думать, что у «цыганки» сильный характер. А в «цыганки» я ее безошибочно определил (даже если она и не цыганка), поскольку знал Галину Вишневскую, та действительно была цыганских кровей, вся порывистая, гордая и страстная. Я увидел их близость.
Летом 1997 года активисты НБП в Георгиевске Ставропольского края предложили мне стать кандидатом в депутаты Государственной Думы от Георгиевского избирательного округа. В Георгиевском скончался депутат, в таком случае назначаются довыборы.
