Александр Кулешов - Тупик
Впрочем, я отвлекся. Так вот, Эстебан в нашем городе организовал движение за мир. Когда стало известно, что кое-кто из наших человеколюбивых государственных лидеров с восторгом принял предложение одной союзной державы натыкать по всей нашей стране ракеты, Эстебан выступил сначала в студенческой, а потом и в городской левой газете со статьей. Довольно ядовитой, между прочим. Писал, что ракеты, мол, обладают странным свойством — они как магнит притягивают ракеты противника. Кроме того, учитывая, сколько психов, пьяниц и наркоманов числится в вооруженных силах «союзной державы», а именно эти силы будут обслуживать ракеты, немудрено, если ракеты в один прекрасный день сами отправятся в путь, не ожидая санкции какого-нибудь президента, который к тому же находится за много тысяч километров отсюда. И потом ракеты эти иногда падают с самолетов во время «учебных» полетов, вываливаются из грузовиков, когда пьяный водитель врезается на этом грузовике в дом. И все это не способствует очищению местности и укреплению здоровья населения. И т. д. и т. п.
Ну статья и статья.
Так нет. Представьте, пошли отклики, создалась одна организация, потом другая. Начались демонстрации, сперва так — десятка два-три народу, потом, глядишь, сотни, а там и тысячи. Не пускают к тому лесу, где эти ракеты собирались устанавливать, нажимают на членов муниципалитета. Те, конечно, за свои кресла держатся и
тоже выступают против ракет. Словом, такую Эстебан заваруху поднял, что даже в столице аукнулось. Я его спрашиваю:
- Зачем тебе все это нужно? Других дел нет?
- Дурак, если этим, главным делом не заниматься, то действительно других дел не будет, разве что поуютней кладбище выбрать.
- Да пусть еще кто-нибудь этим занимается, тебе что, больше всех надо?
- Почему больше всех? Больше некоторых ограниченных тупиц — да. А так — это всем надо. Это дело всех. Во всяком случае, кому жизнь не надоела. Ничего, когда-нибудь поймешь, — и хлопает меня по плечу, — если, конечно, доживешь...
Смеется. Очень остроумно! Только настроение испортил. Может, действительно он прав? Хочет, чтоб людям лучше было. Во всяком случае, уж кто-кто, а Эстебан знает, чего хочет.
Впрочем, Гудрун тоже знает. И все же какая-то есть разница. Трудно объяснить, но мне почему-то кажется, что Эстебан действительно убежден в своей правоте, а Гудрун считает себя убежденной в своей. Скажете, это одно и то же? Э, нет, тут есть нюанс.
Теперь-то я знаю какой. Но в то время я только чувствовал, интуицией нащупывал.
Эх, если б... Ладно, не буду, а то правда превращаюсь в попугая.
То, что я работал у Франжье, не означало, что я совершенно оторвался от университетской жизни. Я даже принимал участие в митингах и демонстрациях. Правда, их нельзя было назвать политическими в полном смысле слова. Скорее экономическими.
Ну скажем, подорожали учебники, или повысилась плата за общежитие, или ухудшилось питание в столовой. Мы протестуем. При чем тут политика? К таким протестам присоединяются все — и левые, и правые, и черные, и белые. Учебники-то всем нужны, есть все хотят.
Но, между прочим, полиция такие митинги тоже не любит. Для нее это смута. А любую смуту полиция не терпит.
Поэтому драки и аресты бывают и здесь.
До сих пор меня это не касалось. Ну, участвовал, ну, даже выступил раза два. Но все как-то обходилось.
На этот раз не обошлось.
Странно устроена жизнь. Ведь стоило мне проспать ту демонстрацию или оказаться на тренировке, в кино, в кафе с Гудрун, и, быть может, вся моя жизнь повернулась бы иначе.
Так ведь нет. Пошел на демонстрацию. Почему? Решил протестовать против какой-то ерунды. Сократили бюджет на спорт, и все университетские спортсмены независимо от «политической принадлежности», как выражается Эстебан, собрались на демонстрацию протеста. Я, разумеется, в первых рядах.
Демонстрация проходила по улице, которая вела на городской стадион.
Мы шли спокойно и весело. Погода прекрасная, небо голубое, солнце светит, воскресенье — народ болтается без дела, смотрит на нас, улыбается.
Вот тогда-то они и налетели. Почему, до сих пор не могу понять. Их было не так много, но все злые, как черти. Наверное, не могли нам простить, что из-за нас теряют выходной день.
Они выскочили с параллельных улиц со своими щитами, в белых касках и начали орать, чтобы мы разошлись, толкали, оттесняли нас к стенам домов. Они не учли, что большинство ребят спортсмены. То ли такое несправедливое нападение возмутило, то ли сработала автоматическая реакция спортсменов, наверное, сыграло роль и то, что полицейских было мало — так или иначе, смотрю, одного швырнули, другого. Мой сосед — он чемпион университета по боксу — двоих сразу уложил, пока самому по башке не стукнули дубинкой.
Один здоровый, в белой каске, на меня уже дубинку поднял. Так я все-таки каратист или не каратист? Выбил у него ногой дубинку, сбил каску, только собрался еще ударить, мне самому по спине врезали. Прямо обожгло. Ну, тут у меня в глазах огнем заполыхало. Оборачиваюсь, вижу, он опять замахивается. Теперь я ударил по-настоящему. Попал по щиту, щит по нему — словом, упал как подрубленный.
А я уже за следующего взялся. Вот тут-то они на меня навалились, колотили по голове дубинками, надели наручники и в свой фургон — за углом стоял.
Человек десять арестовали. Пока везли в полицейское управление, я дал себе слово при каждой, при любой возможности давить этих черных тараканов. Господи, как я их ненавидел в этот момент! И их начальников, и всех этих мерзавцев, которые натравливают своих полицейских псов на нас! Гудрун права, убивать их надо! «Всякий полицейский — мишень для стрельбы», — читал я у одной журналистки. Правильно.
Привезли. Сфотографировали. Сняли отпечатки пальцев (будто я грабитель или убийца) и в камеру. В камере нас человек пять-шесть, в том числе Эстебан. Откуда он взялся? Я его что-то во время демонстрации не заметил.
Волынить не стали (надзиратель сказал, что в предвариловке мест не хватает). Наутро всех в суд. К тому времени я очухался, поспокойней стал. Ну что в конце концов произошло? Ну, прошлись на демонстрацию, ну, поцапались с полицейскими. Большое дело! На соревнованиях еще не так достается. Продержали нас в камере. Что ж из-за этого шум поднимать? Извиняться, конечно, они не будут. Понимаю. Ну и я тоже. Сейчас судья, этот старый болван, прочтет мне мораль, погрозит пальцем и скажет, чтоб я вел себя хорошо. Переживем.
Но все оказалось куда хуже.
Во-первых, судья не старый болван, а элегантный, лет сорока, здоровяк со злым лицом (или мне это показалось тогда). Сидит, смотрит волком, спрашивает: «Признаете себя виновным в нарушении порядка, сопротивлении полиции?» Ребята, кто поопытнее, отвечают: «Да». «Две недели тюрьмы! — рявкает. — Следующий!»
А следующий Эстебан.
«Нет, — он говорит, — не признаю. От адвоката отказываюсь, защитительную речь буду произносить сам».
И пошел, и пошел. Полицейские, мол, нарушили конституцию, свободу демонстраций, свободу волеизъявления, вообще демократию. Впрочем, в нашей стране демократия давно фикция. Как в том афоризме: «Демократия — это когда все говорят, что хотят, и делают то, что им говорят». Полицейский произвол. Старший инспектор Лойд установил слежку за прогрессивными студентами, их преследуют, фашистов поощряют, с уголовщиной не борются, а только с левыми...
И так и этак! Бумаги вынул, доказательств уйма. Только судья хочет его прервать, Эстебан ему статью кодекса под нос: нарушаете правила судебного процесса. «Я обращусь к прессе, — кричит. — Мы расскажем, как вы чините судебную расправу!»
И обратился-таки. Уж не знаю, как он все это откопал, но прямо целую хронику опубликовал. Там-то тогда-то полицейские сфотографировали на демонстрации молодого преподавателя университета, его уволили и теперь нигде на работу не берут — он в «черном списке». Двух студентов выгнали из университета, а когда они подняли шум, «неизвестные» хулиганы подкараулили их ночью в переулке и так избили, что они попали в больницу и неизвестно, когда оттуда выберутся.
Талантливого молодого профессора не взяли на работу, потому что двоюродная сестра прабабушки тетушки его соседа как-то раз улыбнулась, увидев красный флаг... И т. д. И пошел и пошел.
У дверей суда собралась молодежь. Кричали, требовали прекратить расправу, грозили, что займут университет.
Какой-то дошлый телевизионщик, «разгребатель грязи», взял у Эстебана несколько интервью. В первой же беседе Эстебан так дал по мозгам отцам нашего благопристойного города, особенно шефу полиции, что журналисту попало, следующие интервью отменили и вместо них передали «Советы хозяйкам»: «Как приготовить обед, если в холодильнике пусто».
Я смотрю, мой Эстебан превращается в авторитетную личность. Для многих его слово звучит убедительно. И главное, не один он. Его окружают такие же решительные ребята, им все нипочем.
