Грэм Джойс - Безмолвная земля
— Какая красота, Джейк! Давай…
— Хорошо.
— Что — хорошо? Ты даже не дослушал.
— Давай съедем до середины спуска. Свернем в лесок. Попробуем еще раз. Хорошо.
— В тот день я показала себя паршивой лыжницей. Хочу проверить, могу ли лучше.
Джейк усмехнулся:
— Отличный повод.
— Ведь сейчас нет такого напряга.
— Конечно. Передохнем в том же месте.
Оттолкнувшись, Джейк покатился вниз. Снег стал иным. По-прежнему глубокий, чистый, не потревоженный уборочными машинами, на солнце он слегка размяк, а потому лыжи скользили чуть медленнее и чуть громче шуршали.
Следом покатила Зоя. Изумительной синевы небо, мельканье сосен и лиственниц, дорогим зеленым бархатом окаймлявших восковую белизну склона, создавали ощущение полета.
Проваливаюсь сквозь небесные сферы.
Снег лишался девственности, уступая натиску лыж. Притормозив, Зоя обернулась: Джейк, в черном костюме похожий на симпатичную ворону, несся вниз; заложив вираж, он встал рядом.
— Я даже не заметила, что обогнала тебя.
— Витала в облаках.
— Точно. Как птица. Рядом с тобой.
— Через лесок?
— Ага.
Нынче одоление преград шло успешнее: заминки лишь порождали смех, пронзавший лесное безмолвие сродни церковной тишине, нарушать кою дозволено либо нет, по усмотренью твоего Бога. Зоя и Джейк перебирались через ледяные ручьи, обходили припорошенные камни, похожие на костяшки исполинских кулаков, подныривали под хвойные лапы в белых шапках, провожавшие снежным душем.
Нелегкий путь, в этот раз без падений, завершился на той же заснеженной просеке, что вела в поселок. Пара молча двинулась дальше в лес, однако новый петлистый маршрут вывел ее на край неодолимого крутого оврага. Покорившись неизбежному, просекой они вернулись в Сен-Бернар.
Следы предыдущей попытки распрощаться с поселком уже замело. На спуске Джейк дважды оглянулся. Такое чувство, сказал он, будто следом кто-то идет. Возможно, просто ему хотелось, чтобы кто-нибудь появился.
Никого не было. С чем вроде бы уже смирились.
Запустив все имевшиеся подъемники, они гоняли по всем склонам. Условия были идеальные. Солнышко, пригревавшее с божественно-голубых небес, позволило скинуть куртки.
— Никогда так лихо не ездила, — поделилась Зоя.
— Я тоже. Может, перекусим?
— Не хочется.
— Так и я не голоден, но хочу заглянуть в горный ресторанчик и расслабиться возле очага.
— Ты замерз?
— Вовсе нет. Но так хочу. Мы едим, не чувствуя голода, пьем, не испытывая жажды, и я хочу отдохнуть, ничуть не устав.
— Ладно. Погнали в «Сердцебиение». — Зоя ринулась вниз по склону.
Джейк подъехал, когда она, сняв лыжи, стояла у входа в ресторан.
— Копуша!
— Не понимаю, как ты это делаешь.
У бревенчатой стены покоились припорошенные снегом две пары лыж. Приладив свои лыжи в соседнюю стойку, Зоя и Джейк вошли в ресторан. В кухне горел свет, обеденный зал был темен. Возле большого каменного очага стояла корзина с поленьями. Отыскав спички и растопку, Джейк сноровисто развел огонь. Занимаясь, сосновые поленья сыпали искрами.
Джейк принюхался к дыму:
— Чуешь смолистый запах?
— Ага. Вот сейчас, когда ты сказал.
— С мороза входишь в тепло, пальцы рук и ног аж ломит; садишься к огню, лицо начинает пылать, ты оттаиваешь и погружаешься в истому. Помнишь?
Зоя ткнулась головой в его плечо:
— Помню. А теперь и чувствую.
— Вот то-то и оно, да? Мы вспоминаем и лишь потом чувствуем. Ты описываешь ощущение, и оно во мне возникает. Но не раньше. Не раньше.
Зоя расплакалась:
— Где мы? Что происходит?
— Не плачь, моя хорошая. Ответить не могу, но только знаю, что в одиночку этакое существование стало бы кошмаром. Вместе с тобой еще терпимо.
Зоя к нему прижалась:
— Я не горюю… только растеряна… и шибко напугана…
— Будем обо всем друг другу напоминать. Что бы ни было, так мы воссоздаем нашу жизнь, понимаешь?
— Кажется, да.
В баре Джейк выбрал бутылку красного вина и, откупорив, наполнил два бокала.
— Отведай. — Протянув Зое бокал, он глянул на этикетку: — Альбер Бишо, Жевре-Шамбертен ле Курве, две тысячи четвертый год, Бургундия. Хрен его знает, дорогущее иль дешевка. Сама реши и поделись впечатлением.
Зоя поднесла бокал к носу, точно дегустатор. Пригубила, подержала на языке, ополоснула рот. Прикинула сладость, кислость, вязкость; оценила оттенки привкуса и резкость. Затем проглотила, подмечая, хочется ли сделать еще глоток.
Джейк ждал, моргая все еще красноватыми глазами.
— Если честно, вино безвкусное. Никакое.
— Ага! Как и все прочее. А теперь я напомню тебе вкус хорошего красного вина. В нем чувствуешь пикантный оттенок вишни. Оно чуть отдает дубовой бочкой и, сообщив о своей сладости, кислости, сухости и плотности, оставляет приятное послевкусие.
— Да, теперь все это чувствую!
— Нет ли ассоциаций с кардинальской мантией или адовой печью?
— Ну вот, начал городить… Хотя, знаешь, вот ты сказал и…
— Грех и спасение?
— Мед и пламя?
— Придется еще налить. По-прежнему безвкусно?
— Нет, теперь есть все, о чем ты говорил. Ей-богу! Странно, правда?
— Тут все странно.
— Нет, я в том смысле, что вкус возникает, если о нем поговорить. Не знала, что ты так разбираешься в вине.
— Да нет, я сочинял. По крайней мере, старался. Но в том-то и соль, что можно сочинить свою нынешнюю жизнь. Не надо ждать чужих мнений… Ты слышала?
— Что?
Джейк подошел к окну:
— Готов поклясться, я слышал лай.
— Собачий?
— Да. Отчетливо гавкнула собака, а эхо откликнулось.
Зоя встала рядом:
— Я ничего не слышала.
— Я же не выдумал.
— Никто не говорит, что…
— Да понятно, я сам с собой.
— Никого не видно.
— Была собака. Во всяком случае, кто-то гавкнул. Пойду гляну.
Зоя поежилась, но безропотно села к очагу. Прихлебнула кардинальскую мантию. Оранжевые пальцы пламени нежно скользили по изгибам потрескивавших поленьев. Зоя вновь подошла к окну: увязая в снегу, Джейк возвращался.
— Никого, — упавшим голосом сообщил он.
— Ну и ладно.
— Я точно слышал.
— Выпей вина.
Прикончили бутылку. Теперь вино полнилось чудесным вкусом.
— Было б хорошо, — сказал Джейк.
— В смысле?
— Если б там оказалась собака.
Зоя ладонями накрыла его руку:
— Думаешь, это пройдет? Печаль, сожаление…
Осушив стакан, Джейк стукнул им по столу:
— Пошли развлекаться.
Бугелем забрались на длинный пологий склон, с которого съезжали задом наперед. На крутом спуске для уже опытных лыжников петляли гуськом, стараясь попадать в след друг друга. Обнаружив сноубордную площадку, попрыгали на досках. За все это время их горнолыжная техника невероятно улучшилась. В своем воображении лыжники всегда катаются лучше, чем в реальности, сказала Зоя. Согласен, ответил Джейк, однако не припомню, чтобы я настолько хорошо ездил. Все получалось без всяких усилий, собственная сноровка их удивляла.
Площадка была оборудована радиорубкой, оповещения которой доносили развешанные по склонам динамики. Джейк на полную мощь врубил диск Джими Хендрикса[4], и до самого вечера они с Зоей гоняли по хавпайпам и квотерпайпам, исполняя всевозможные трюки. Оба начинали как сноубордисты, но потом, в угоду скорости, переключились на горные лыжи.
Через пару часов стало смеркаться. Джейк хотел оставить музыку, но Зоя попросила выключить, дабы ничто не мешало слушать луну и звезды, всходившие над снежной пустыней. Просьба казалась вполне уместной. Лыжи плавно понесли их обратно к отелю.
Внизу спуска раздался отчетливый лай, будто зависший в морозном воздухе.
— Теперь и я слышу, Джейк!
— Туда, к деревьям.
— Вон он!
У подножия спуска, где жиденькая рощица разделяла трассы для начинающих, сидел средних размеров черный пес. Задрав морду и упершись передними лапами в снег, он вновь гавкнул; в студеных сумерках отрикошетило эхо. Пес облизнулся, в угасающем свете ярко сверкнул его красный язык.
— Иди сюда! — свистнул Джейк. — Псина!
Виляя хвостом, пес встал, но не выказал желания подойти. Джейк подъехал ближе, еще раз свистнул и позвал. Пес опять гавкнул.
Джейк расстегнул крепления, шагнул к собаке и вдруг замер.
— Господи! — выдохнул он.
— Что? — подъехала к нему Зоя. Пес радостно вилял хвостом. — Иди сюда, песик.
— Он не песик, — сказал Джейк. — Это сука. Моя собака Сэди.
Они вместе росли. В их доме Сэди появилась щенком и умерла, когда Джейку было восемнадцать — за несколько лет до его встречи с Зоей.
Услышав свое имя, собака пулей рванула к Джейку, повизгивая и виляя хвостом. Обезумевшая от радости, она скакала вокруг хозяина, прописывая в снегу желтые проталинки. Рухнув на колени, Джейк обнял собаку, подставляя лицо ее языку.
