Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
4 июня 1984 г., 2355. Дежурю в гараже.
Тоска временами накатывает. Куда подевалось чувство юмора и ирония? Время тянется как резина.
Читал Генриха Гейне: «Танцевальную поэму», «Доктор Фауст». «Из записок господина фон Шнабелевонского», «К истории религии и философии в Германии» и еще какие-то статьи. У Гейне мне нравятся мысли, легкость стиля и ирония. Приложение к журналу «Нива» за 1904 год, полное собрание сочинений — эту книгу я прибрал на макулатурном складе.
На книге надпись: Троцкий, Офицерская, 37. На Офицерской, 57 жил А. Блок. И был он женат на дочери Дмитрия Менделеева. И похоронили Блока первый раз на Смоленском кладбище. А потом перезахоронили, оставив на месте прежней могилы памятную доску. Это по-нашему.
Г. Гейне пишет: «Продолжительность существования учений всегда зависела от потребности в них». А примеры, товарищ Гейне?..
Г. Г.: «Где есть палка, там отечество раба».
Не согласен: Отечество одно, его не выбирают.
12 июня 1984 г. Зеленогорск.
Пишу «Мы строим дом» — нечто вроде семейной хроники. Сегодня начал. Задумал давно, после встречи с Конецким, но не решался — слишком личное, сердечное, просто так не отпишешься. И вот — взялся.
Обязательно перечитать В. Астафьева «Последний поклон»!
Вчера ездил в Ленинград. В команде юмористов старая суета. Юморески про стройотряды, культуру железнодорожных перевозок и прочую муру.
Я ехал на подножке их вагона и вот — спрыгнул. Счастливого пути, ребята! Иногда с вами было интересно. Вы неплохие парни. Удачи вам!
16 июня 1984 г. Гатчина, гараж.
Потеплело. В начале июня держалась лютая по летним меркам температура: +10…12.
Максим бомбит нас вопросами. Вчера в обувном ателье, где я забирал старые босоножки, он сказал одной бабушке, что он вырастет и будет большой, как дом или даже как мотоцикл.
Приготовил для него рулевое колесо от «камаза» — завтра отвезу в Зеленогорск и сделаю нечто вроде макета автомобильной кабины. С кнопочками, рычагами и фарой.
Сегодня составлял финансовый план на рассаду. Если теплицы делать из подручных материалов, то расходы не особенно велики. Семена требуют денег. И землю надо готовить из торфа и песка. Ящики для рассады — помидорные, летом валяются у каждого овощного магазина.
Ольга и слышать не хочет, чтобы торговать на рынке рассадой. Боится встретить знакомых. Я исключаюсь по той же причине. Но деньги могут быть очень неплохие.
Ольга, наверное, думает: обещал стать писателем, а теперь хочет стать колхозником… Н-да.
23 июня 1984 г. Дежурю в гараже.
Разбитость и уныние. Дочитал «Тараса Бульбу». Современная книга. Но, как сказали бы литературные критики, не раскрыт характер Андрея. Он задан. Дескать, продался парень из-за бабы, и всё тут. Хорошо сказано о товариществе.
Не пишется. Пробежал для разминки семь кругов по гаражу. Бодрости хватило на час.
Что такое «простые советские люди»?
Если бывают простые, то есть и непростые? И как на этот вопрос могут ответить наши простые советские социологи?
Большинство плакатных лозунгов стреляют мимо. Бессмысленная трата кумача и краски.
14 июля 1984 г., суббота. Дежурю в гараже.
Пишу понемногу «Дом», повесть о нашей семье.
В гараж заезжал сторож Дыня, бывший таксист. Выписался из больницы. Отравился водкой и грибами, четыре дня лежал в больнице под капельницей. Черти, размером с грудного ребенка, заглядывали к нему за ширму. А вначале пол и потолок поменялись местами, и он по потолку ходил к соседям, чтобы они вызвали скорую. Вдобавок временно ослеп на один глаз.
— Я когда поддам, кажусь себе умным, как академик Тимирязев, — сказал Дыня, попивая чай.
Прочитал «Отца Горио» Бальзака. Муть порядочная. Забавный, но угадываемый сюжет. Плохая техника. Много авторских сентенций — раздражает.
В моей дальней работе есть существенный плюс: много читаю в транспорте. Два с половиной часа туда, столько же обратно. Получается пять часов. А это не баран начихал. И на дежурстве можно читать, если все дела сделаны.
Бальзак устами одного из героев говорит, что счастье заключено в самом человеке, «от макушки до пяток», а не во внешнем мире. Сходная мысль у Л. Толстого.
Что нужно человеку для счастья? Я в «Феномене Крикушина» касался этой темы. И пришел к выводу: счастье, как здоровье — пока оно есть, его не замечаешь. Проще написать, какие обстоятельства делают любого из нас несчастным.
Я подумал, что пока есть волосы на голове, надо сфотографироваться для детей. Пусть радуются — какой волосатый у них был папка…
От моего отца остались сплошь лысые фотографии.
22 июля 1984 г. Дежурю в гараже.
Воскресенье! В гараже только автомобили, собаки и я.
За весь день произнес лишь несколько фраз, обращенных к собакам, два раза ответил на телефонные звонки и выпил три стакана крепкого чаю. Написал семь страниц от руки.
Привез из Ленинграда четыре томика Л. Н. Толстого, с ятями и ерами, прижизненное издание, типография Каспари. Ольгино наследство, от ее бабушки-артистки. Публицистика, статьи. Читал «Что такое искусство». Поразительно! Напишу отдельно.
28 июля 1984 г. У меня отпуск.
Из Владивостока прилетел брат Юра с сыном подростком Юрой. Мой племянник, помню его трехлетним. Синеглазый, черноволосый. Глаза от мамы, волосы и смуглость от отца. Бойкий парень. Сразу стал подбрасывать вверх Максима и называть его братаном. Максим в восторге. Ходит за ним по пятам.
Отпуск с приездом брата пошел набекрень. Суета, шум, зычные окрики сыну, дежурная выпивка с утра (пьет понемногу и не пьянеет; утренний стопарь — как фронтовые сто граммов перед атакой), транзистор на полную катушку, обед за столом на улице, воспоминания, рассказы о лихой жизни во «Владике», опять выпивка… Ольга в тихом ужасе. Подумывает о том, чтобы уехать с Максимом к родителям на «69-й километр».
Только сегодня взялся за перо. Сделал в предбаннике кабинет — положил лист толстой фанеры на стиральную машину, поставил настольную лампу, пепельницу — и работаю. Брату объявил, что больше не пью. Надеюсь прорваться.
18 августа 1984 г. Зеленогорск.
Брат уехал. Бутылок осталось, как после свадьбы. Племянники сдавали их два дня, но бутылки до сих пор обнаруживаются в самых неожиданных местах.
Сегодня бродил в лесу около горы Серенада, собирал понемногу грибы и обмозговывал весь этот шум, гам, ссоры, признания в любви и обильные возлияния на протяжении десяти дней.
«Никогда я не проводил свой отпуск так бездарно», — крутилась на языке первая фраза рассказа, который я мысленно начал писать в лесу. Назвать рассказ я так и решил — «Бездарный отпуск». Но чем дольше я размышлял о прошедших десяти днях, тем яснее понимал, что бездарными они были в смысле конкретной работы над повестью о семье, но не впечатлений. Да, я не отписался в том объеме, который намечал на отпуск, не отпечатал установленного числа страниц, но узнал ближе теперь уже единственного своего брата, от которого всегда был далек не только географически.
…Мы сидели с Юрой около нашего ручья с финским названием Тервайоки, и брат вспоминал разное. Потрескивал костерок, Юрка почесывал босые пятки, рвал со свисающего куста малину и рассказывал, как после войны ходил играть в футбол за команду пионерлагеря «Двигатель», который рядом, наискосок через шоссе, и оплата за один матч была установлена ему по высшей таксе — двойной обед и семь компотов. Пионеры кормили его до матча и после, и он всегда забивал несколько голов. Он хорошо играл в футбол.
Юра рассказывал, как дрался из-за сестры Веры в эвакуации. Ее звали коровой за то, что ее легко можно было отвлечь за столом и утащить еду из тарелки.
— Смотри! Смотри! Коров ведут! — показывал ей сосед за окно.
Она оборачивалась, и куска, как не бывало. Вера плакала, Юрка лез в драку.
Еще Юрка вспоминал, как Володя устроил драку в сестрорецком морге, когда начальник этого заведения отказался принять «труп», потому что бортовая машина (я помню эту машину, и матрас помню, на котором в кузове лежала мать), которую братья уговорили сделать этот рейс, в спешке проехала по газону. Шофер спешил. Так вот, Володя бил лысого глазастого санитара шваброй по голове, и тому пришлось запереться в кабинете и вызвать по телефону милицию. С приездом пожилого майора, который знал нашу семью, всё устроилось и успокоилось.
Я пришел из леса, начал разбирать грибы, вспомнил всё это, и сделалось невыносимо грустно.
Ушел в свой предбанник-кабинет и набил целую пепельницу окурками. Кабинет в предбаннике решил оставить: здесь мне никто не помешает.
12 сентября 1984 г. Гатчина.
