Радек Йон - Memento
В пятницу командир в наказание отменяет увольнение.
А мне до фонаря. Как и все остальное.
Впрочем, лучше делать вид, что злюсь, как все. Пусть не думают, будто я чокнутый.
Проблемы обыкновенной жизни. Все нормализуется, обещал доктор. Со временем. Два года — большой срок. Это точно.
Вот когда эта проклятая история могла закончиться, подумал сейчас Михал.
Неужели и впрямь во всем виноват случай?
А что же еще? Постоянно преследует ощущение, будто я скорее мертвый, нежели живой. Словно меня стерли резинкой. Все время страх, что никогда уже больше не испытаю радость, счастье, нежность… Что угодно, лишь бы чувствовать по-настоящему!
— Поедешь завтра старшим грузовика в Прешов. Вместо того чтобы тут бить баклуши, делать-то ведь все равно нечего, — ухмыляется командир роты.
— А что в Прешове?
— Отвезешь туда кое-какие медикаменты или что-то там еще.
Господи боже!
Рай для наркоманов.
Склад медикаментов возле изолятора, обычно закрытый на два замка, решетку и пломбу. Металлические ящики с запаянными крышками, даже пару упаковок морфия незаметно не вытащишь. Все или ничего. Но каждый ящик на строгом учете. А если он вдруг пропадет? Заведут уголовное дело. Один за другим сокровища покидают склад. Никаких шансов.
Гора чудесных ящиков, сваленных за грузовиком.
— Быстро вынести и снова закрыть! — командует военврач, нервный оттого, что два солдатика проникли в его зарешеченное королевство. — А потом грузите в кузов.
Не выкроить ни одной дозы из такого богатства?
Михала вдруг осенило.
— Эй, ты! Чего стал как пень посреди дороги. Подай-ка на тротуар, — приказал он шоферу.
Водитель что-то пробурчал, но приказ есть приказ. Выхлоп грузовика чихнул струйкой черного дыма.
— Давай на меня! — заорал Михал, перекрывая шум мотора. — Ну, давай, давай! Крути влево! Еще!
Скрип металла.
Из медпункта вылетел военврач.
— Дурачье зеленое! Расстрелять вас мало! Ужас какой! Вы что тут натворили, идиоты?!
Один из ящиков наполовину раздавлен задним колесом.
— Это я виноват… А то мы всю дорогу перегородили, — на лице Михала искреннее раскаяние.
— Да кому это мешало, черт возьми!
Врач пнул ногой искалеченное железо.
— Ты понимаешь, что значит списать такой ящик, тут каждая ампула на строгом учете! — Он покачал головой и вдруг заорал на водителя: — Проваливай в задницу со своей колымагой!
Дыра в сплющенной жести. За всю службу Михал не видел никого таким расстроенным, как этого начальника медпункта.
— Придется все списать в присутствии комиссии. Найти аптекаря, свидетелей. Как положено по инструкции.
— А хотите, я раздобуду запальный шнур, какую-нибудь взрывчатку и грохну. От вашего ящика только пыль останется!
— Ты что, сапер?
Михал кивнул.
— Головой мне за это ручаешься!
Это уж точно, подумал Михал.
— И передай командиру роты, чтобы впредь он таких старших посылал куда подальше! Я к нему приду с актом о ликвидации, пусть подпишется как свидетель.
Значит, не будет увольнительных, сообразил Михал. И чуть не расхохотался. Вытащил из прохода двухколесную тележку, на которой возили в изолятор термосы с едой. Осторожно водрузил туда смятый ящик. В роте выписал требование на получение тринитротолуола, детонатора и запального шнура. Доложил командиру о случившемся, подписал бумаги, провез тележку через двор казармы, на складе боеприпасов получил все необходимое и направился к плацу.
Только бы пронесло, подумал он.
Быстро втащил ящик в кусты. Хорошо еще, что уже выросли листья. Снова весна. Он сорвал жестяную крышку. От первых двадцати упаковок — одни осколки.
Черт, неужели все было напрасно, помертвел Михал.
Наконец показались коробки с треснутыми, но не раздавленными ампулами. Под их поврежденными горлышками было то, что он искал. Остается только вытянуть шприцем. Михал внимательно осматривал упаковку за упаковкой. Из одиннадцати еще удастся вытянуть немного морфия. Ну, может, кубиков сто сорок. И ампул девяносто совсем целых. Фантастическая добыча! Он спрятал свои сокровища в траве среди кустов.
Потом вывез полупустой ящик на самую середину плаца. Вложил туда взрывчатку, вставил детонатор, прикрепил шнур, установил время. И с пустой тележкой направился к командиру.
— Младший сержант Отава. Разрешите доложить, ликвидация поврежденного ящика произойдет через шестьдесят секунд.
Командир любил подобные донесения. Он встал, отдернул занавеску и взглянул на часы.
— Разрешите позвонить в медпункт?
Командир кивнул.
Михал повторил свое сообщение военврачу. И только потом подошел к окну. Посмотреть на небо. Не подмокли бы мои сокровища, озабоченно подумал он. Даст бог, до вечера погода не испортится.
На плацу рвануло. Секунды через две донесся отзвук. Столб пыли на месте взрыва.
— В порядке, — сказал командир. — Еще раз осмотрите место взрыва. А что касается предыдущего задания — месяц без увольнительных.
Так был ликвидирован «комиссией» ящик с опиатами.
К счастью, я знаю и другие прогулки, мысленно ухмыльнулся Михал. Неважно, где при этом человек находится физически.
Одноразовые шприцы он нашел в урне у изолятора, когда ходил возвращать тележку. Просить в медпункте машинку в тот же день, когда раздолбали ящик с морфием, слишком уж большая наглость.
— Пан Отава… Пан Отава…
Сколько же я валяюсь на этой проклятой койке? Ну когда все это кончится? Так хреново мне еще не было.
Он чувствовал, как трясутся руки, дрожит все тело. Ужасающий жар и сразу же озноб. Он все время звал сестру — то откинуть пропотевшее одеяло, то прикрыть себя до самого носа. Выходит, это и есть конец? Эпилог. И виновник всего я сам.
Жажда. Жуткая жажда. Но стоит напиться, как тут же тянет рвать.
— Это ничего, — опять улыбается сестричка, снова перестилая ему постель. Провалиться бы со стыда.
Он лежал с открытым ртом, лихорадочно вдыхая и выдыхая воздух, будто его только что вытащили из воды. Сердце бешено скачет. Торопится навстречу концу? И вдруг Михал замечает вокруг постели какие-то новые лица.
Сменяются сестры? Который вообще-то час?
Сестра стягивает с Михала одеяло.
В такой холод? Не трогайте меня! Да оставьте же вы меня наконец в покое, хочется крикнуть ему. Но не удается выдавить ни звука. Все тело до боли стянуто иссохшей кожей.
— А-а-а! — прорывается наконец звериный вопль.
Нога в огне, залп боли, простреливающий насквозь.
— Пусть она не трогает! — Слишком сложная фраза, такую не произнести.
Сестра потихоньку, осторожно-осторожно разматывает повязку.
Медленно или быстро, какая разница — рана болит невыносимо. Да разве это рана? Живое кровавое месиво от бедра до щиколотки. Кожа давно сгнила, или что там с ней. К черту!
— Селезенка? — спрашивает врач с сурово поджатыми губами.
— Увеличена и мягкая, — отвечает докторша с сетью морщинок возле глаз и рта.
— Запущенный гнойный тромбофлебит, — доносится до Михала.
Внезапно над ним склоняется чье-то новое лицо. Волосы тщательно спрятаны под зеленой докторской шапочкой, внимательные зеленые глаза, веснушки на носу и щеках. Наконец глаза перемещаются в сторону уже знакомых Михалу глаз.
— Как же попасть в вену? — произносят невыразительные губы без следов помады.
— Это и в самом деле сложно, — улыбается старая знакомая сетью морщинок.
— Яна! — кричит она в глубину комнаты.
Только теперь Михал замечает, что его кровать отгорожена белыми полотнищами простыней.
Чтобы не видели другие больные? Или чтоб я на них не смотрел?
Еще одна девчонка, для которой я всего-навсего непонятное явление природы.
— Попробуй взять у него кровь, — просит докторша.
Он знал, что за этим последует. Несколько напрасных попыток найти вену. Михал закрыл глаза.
И тут же напряг мускулы от страшной боли. Где они хотят вколоть? На правой руке исключено. А где еще? На ногах определенно нельзя. И с левой рукой, похоже, то же самое, что с правой. Я давно уже умею колоться обеими руками.
— А-а-а! — Снова эта тупая боль.
И в третий раз.
— Ну потерпите чуть-чуть, — донесся тихий, смущенный голос.
Бедняжка. Больше всего, наверное, ей хотелось бы очутиться километрах в ста отсюда. Мне тоже. Впрочем, я вообще тут не должен был быть. Если бы…
Он почувствовал, что игла проткнула вену.
Вот это да. Эта девчонка со своей сноровкой могла бы стать королевой любой наркоманской команды.
Он открыл глаза. Сестра сосредоточенно вливала его кровь в сосуды с желтой жидкостью, которые подавала та новенькая, с волосами, тщательно забранными под зеленую шапочку.
Приехали. Влип по самые уши.
