Сара Уинман - Дивная книга истин
Спички в самом низу, напомнил Фредди.
Ах да.
Она порылась в глубине чемодана и нашла коробок, засунутый за подкладку. Там же обнаружился грязный потрепанный конверт, адресованный доктору Джеймсу Арнольду.
Монаший Пригорок, Чепел-стрит, Труро, Корнуолл, прочла она вслух. Только представь себе жизнь в месте под названием Монаший Пригорок. Звучит мило, не так ли? Зачем это тебе?
Я обещал доставить письмо по адресу. Вот почему я был на вокзале, когда тебя заметил. Я покупал билет.
До Корнуолла?
Да.
Фредди поправил подушки и сел на постели.
От кого письмо?
От его сына.
Он погиб?
Да.
Он был твоим другом?
Нет. Я случайно с ним встретился.
И он отдал письмо случайному знакомому?
Так уж вышло. Он был смертельно ранен, мы немного поговорили, вот и все. Думаю, он знал, что не выживет. Хотел, чтобы письмо наверняка дошло до его отца. Потому и попросил меня.
Отправить его с почтой?
Нет, доставить лично.
А что в письме?
Понятия не имею.
Разве тебе не хочется узнать?
Это личное.
Ты должен доставить его поскорее, сказала Мисси.
Да, я выезжаю завтра.
Это правильно.
Или послезавтра. А может, в понедельник. Да, я отправлюсь в понедельник, сказал он, спуская ноги с кровати и приглаживая рукой волосы.
А это что такое? – спросила Мисси.
Фредди взглянул на картинку, которую она показывала. Это был коллаж: губы, глаза, нос, борода и шевелюра, вырезанные из разных журналов и наклеенные на лист бумаги так, чтобы сформировать мужское лицо.
Аккуратнее с этим, Мисси.
Кто это?
Никто конкретно. Но имеет большое значение.
Слегка смахивает на тебя.
Теперь уже ты говоришь глупости.
Мисси внимательно разглядывала картинку.
Это похоже на плакат «Объявлен в розыск» из какого-нибудь ковбойского фильма. Руки вверх, мистер!
Он поднял руки, но почувствовал себя неловко, когда она расхохоталась.
Это всего-навсего нелепая картинка, сказал он, улыбаясь. Один маленький мальчик сделал это много лет назад. И я повсюду ношу ее с собой как талисман. Так уж повелось. Пожалуйста, верни ее на место.
Я и не знала, что ты так суеверен.
Теперь будешь знать.
А кто этот мальчик?
Сейчас уже не важно. Его давно нет.
Извини, сказала она, протягивая ему картинку.
Фредди бережно сложил ее и поместил в чемодан. А когда обернулся, ее лицо было совсем рядом, их губы почти соприкасались.
Мне очень жаль, Фредди.
Он потянулся к ней с поцелуем, но Мисси вдруг отстранилась с таким видом, слово это был ничего не значащий секундный порыв.
Ужинали при свечах. Их мерцающий свет изменил облик неряшливой комнаты; и они сами изменились в полумраке. В окружении теней они сидели за столом и ели обжаренную в сухарях ветчину с отварным картофелем и зеленым горошком – никаких кулинарных изысков. Однако Фредди подчистил свою тарелку вплоть до последней горошины.
Настоящее пиршество! Я мог бы еще раз съесть столько же, сказал он.
И поцеловал ей руку, которую она не отняла, поскольку это вышло очень мило и как-то по-мальчишески.
Фредди убрал со стола и занялся мытьем посуды в раковине. Мисси включила радио, настроив его на малую громкость.
Потанцуй со мной, сказала она.
Я никудышный танцор.
Да мы будем просто раскачиваться из стороны в сторону. Все умеют раскачиваться, даже ты.
Она вытянула его руки из мыльной воды и положила их на свою талию, при этом безжалостно запятнав платье. И они начали раскачиваться. Из стороны в сторону. Под песню о глупых вещах, пробуждающих воспоминания. И Мисси мурлыкала в унисон с Билли Холидей[16].
Я никогда не забывала о тебе, Фредди.
Я никогда не забывал о тебе, Мисси.
Они продолжали качаться, с закрытыми глазами вдыхая и вспоминая запах друг друга. Внезапно раздался стук в дверь, и они застыли как вкопанные. Мисси приложила палец к его губам.
У вас там опять кто-то есть, мисс Холл?
Никого, мисс Каджеон, просто я танцую со своими воспоминаниями. Вы же знаете, как это бывает.
Мисс Каджеон действительно знала, как это бывает, ибо ее саму иногда по ночам преследовали неугомонные воспоминания. Именно тогда – то есть именно поэтому – она напивалась в отчаянной попытке их приглушить.
11
Взрыв прогремел незадолго до полуночи. Фредди спросонок подскочил, больно ударился локтем о пол и вполголоса выругался. Сердце бешено колотилось. В первый момент он не мог сообразить, где находится, – такая потеря ориентации была обычным делом, когда он просыпался на полу каких-то комнат в каких-то городах. Он сел и протер глаза. Снаружи доносились звуки фейерверка. Он нашарил пачку сигарет, поискал зажигалку в карманах брюк, но нашел только пригоршню медяков. Спички обнаружились на подоконнике. Сквозь шторы россыпь зеленых и синих огней высвечивала контуры церковного шпиля. Он с удовольствием сделал первую затяжку и заметил, что рука опять дрожит. Взял газету, чтобы проверить, какая нынче дата. До Дня памяти[17] оставалось еще десять дней. Очередная ракета взорвалась в ночном небе, заставив его вздрогнуть.
Не бойся, Бадди, это скоро закончится, сказал он птице и накрыл клетку кухонным полотенцем.
Подойдя к кровати, он посмотрел, как вздымается и опадает грудь спящей Мисси, прислушался к ее ровному дыханию. Она спала на спине, заложив руки за голову. Фредди вгляделся в ее лицо. Глубокие морщины рассекали лоб, и каждая из них служила указателем на То, Что Могло Бы Быть. И он знал, что она это знает. По задержке руки, убирающей волосы с нахмуренного лба, можно было судить о ее внутренних терзаниях и замешательстве. На лице ее, сколько он помнил, всегда лежала печать провидческого знания – как будто она с самого рождения знала наперед историю своей жизни и не предвидела на этом пути каких-то особых сюрпризов. Красота ее осталась прежней и вовсе не собиралась увядать, но сейчас, после всех жизненных перипетий, светлые мечты юных лет потускнели под хмурым небом реальности.
Интересно, знает ли она действительный финал своей истории? – подумал Фредди. Знает ли, что там не будет прекрасного принца, а только злосчастный солдат с пустотой вместо сердца?
Но я позабочусь о тебе, если ты только позволишь, прошептал он.
Мисси повернулась на бок, потягиваясь.
Что такое? – спросила она.
Все в порядке, просто я не мог уснуть. Пожалуй, пройдусь немного, сказал он, надевая и застегивая брюки.
Куда ты пойдешь?
Куда-нибудь, сказал он и погасил сигарету в пепельнице. Кто-то на улице запускает фейерверки. Возможно, соседские дети. Мне не помешает немного проветриться.
Я с тобой, сказала она.
Он зажег лампу, разыскивая свои ботинки, и через пару секунд заметил, что ее пижама уже снята и комом брошена на пол, а потом краем глаза увидел ее наготу, отразившуюся в полированном металле. Так же искоса он наблюдал за тем, как она надевает просторные синие штаны и серый свитер крупной вязки, сняв его со спинки кровати.
Мисси кашлянула. Он поднялся с колен и застегнул пуговицы рубашки.
Теперь уже нет смысла подглядывать, сказала она с улыбкой, проводя помадой по губам. Ты покраснел как рак, Фредди Дрейк. Да, я же вижу. Ну вот, я готова, идем. Прихвати бутылку и постарайся не шуметь.
Взяв свое пальто и фонарик, она направилась к двери. Фредди сделал глоток из горлышка, прежде чем последовать за ней. Он чувствовал себя совершенно разбитым, что в равной мере касалось и ума, и сердца.
С ноябрьского неба сыпал мелкий дождь. Они сидели на крыше, потерянно съежившись, как детишки, сбежавшие из дому, сами не зная куда. Бутылка переходила туда и обратно, донося до губ Мисси его слова и тепло его дыхания. На востоке в знакомом беспорядке дыбились коньки крыш и печные трубы. Кое-где среди них зияли пустоты, в которых кружили вихри с неприкаянными призраками жильцов, сгинувших под этими руинами. Над крышами взлетела ракета и взорвалась, рассыпаясь белыми огнями.
Какого хрена, люди тут пытаются заснуть! – пронесся вдоль кирпичных стен одинокий гневный возглас.
Фредди запахнул плащ – не из-за холода, а чтобы хоть как-то приглушить стук собственного сердца. Мисси прильнула к нему, и пахло от нее очень приятно.
Во время войны я часто сюда приходила. И вот что скажу тебе, Фредди: это было красиво. Безумие, верно? Пожары сплошной полосой в районе доков напоминали восход солнца. И можно было почувствовать их запах, если ветер дул с той стороны. Запах жженого сахара, а однажды даже запах плавленого сыра. Самолеты над головой, лучи прожекторов крест-накрест, пальба зениток – это воспринималось как что-то среднее между киносеансом и рождественским гуляньем. Однажды мы пересидели здесь бомбежку с моей подругой Джини – она назвала это «испытанием веры», – совершенно очумевшие от какого-то зверского самогона, однако живые. И невредимые. И я была счастлива. Казалось, все, о чем я мечтала, вот-вот сбудется. Словно я была спасена для чего-то важного. А когда дали отбой воздушной тревоги, возникло такое фантастическое чувство! Мне было все нипочем. В самом деле. Джини говорила, что у меня девять жизней, как у кошки.
