Марк Леви - Каждый хочет любить…
Из-за витринного стекла Софи смотрела, как они поднимаются по Бьют-стрит: два ребенка держались за полы пиджака Антуана. С противоположного тротуара он послал ей воздушный поцелуй.
– А где папа? – спросила Эмили, увидев закрытый книжный магазин.
– На моем родительском собрании, – заявил Луи, пожимая плечами.
* * *Из листвы возникло лицо Одри.
– Сделаем, как в прошлый раз? – успокаивающим голосом спросила она у Матиаса.
– Мы сейчас куда выше, да?
– Методика та же: переставляете одну ногу за другой и ни в коем случае не смотрите вниз, обещаете?
В это мгновение своей жизни Матиас пообещал бы луну любому, кто ее попросил. А Одри добавила:
– Когда в следующий раз вы захотите со мной повидаться, не надо лезть из кожи и забираться так высоко.
Они сделали передышку на двадцатой перекладине, потом еще одну на десятой. Когда их ноги наконец коснулись земли, двор уже опустел. Было почти восемь часов.
Одри предложила Матиасу проводить его до площади. Сторож запер за ними решетку.
– Уж на этот раз я действительно выставил себя дураком. Верно?
– Нет, вы были смелым…
– Когда мне было пять лет, я соскользнул с крыши.
– Правда? – спросила Одри.
– Нет… неправда.
На его лицо вернулись краски. Она долго смотрела на него, ничего не говоря.
– Я даже не знаю, как вас благодарить.
– Вы только что это сделали. Порыв ветра заставил ее поежиться.
– Ступайте, вы простудитесь, – пробормотал Матиас.
– Вы тоже простудитесь, – ответила она.
Она уходила, а Матиасу хотелось, чтобы время остановилось. На этом пустынном тротуаре, сам не зная почему, он уже скучал по ней. Когда он окликнул ее, она успела сделать двенадцать шагов – и никогда не признается, что считала каждый шаг.
– Кажется, у меня есть издание XX века Лагар-да и Мишара!
Одри обернулась.
– А мне кажется, что я проголодалась, – ответила она.
Они утверждали, что голодны, но, убирая со стола, Ивонна забеспокоилась, увидев, что их тарелки почти нетронуты. Наблюдая из-за своей стойки за тем, какими глазами Матиас следил за движением губ Одри, она поняла, что качество ее стряпни тут ни при чем. Весь вечер они рассказывали друг другу о своих увлечениях: Одри – о любви к фотографии, Матиас – о страсти к старинным рукописям. В прошлом году он приобрел письмо, написанное Сент-Экзюпери. Это была всего лишь записка, нацарапанная пилотом перед тем, как отправиться в полет, но для настоящего коллекционера, каким являлся Матиас, держать ее в руках было несказанным удовольствием. Он признался, что в одиночестве своей парижской квартиры доставал записку из конверта, с бесконечными предосторожностями разворачивал листок, потом закрывал глаза, и воображение переносило его на взлетную полосу где-то в Африке. Он слышал голос механика, который кричал: «Есть контакт!», склоняясь к лопасти винта, чтобы запустить мотор. Двигатель урчал, и ему достаточно было откинуть голову, чтобы почувствовать, как ветры пустыни секут песчинками его щеки. Одри понимала, что чувствовал Матиас. Когда она перебирала старые фотографии, ей тоже случалось ощутить себя в 1920-х годах, почувствовать, что она идет по улочкам Чикаго. Устроившись в глубине бара, она выпивала рюмочку с молодым трубачом, гениальным музыкантом, которого приятели называли Сэчмо [12].
А когда выдавалась спокойная ночь, она ставила пластинку и Сэчмо вел ее по нотным строчкам старых партитур. В иные вечера другие фотографии погружали ее в раскаленную атмосферу джазовых клубов; она отплясывала бешеный регтайм и пряталась от полицейских рейдов.
Часами разглядывая фотографии, сделанные Уильямом Клакстоном [13], она открыла для себя историю музыканта сколь красивого, столько же и страстного, что влюбилась в него. Уловив в голосе Матиаса нотки ревности, она добавила, что Чет Бейкер [14] погиб, выпав из окна своего номера гостиницы в Амстердаме. Это произошло в 1988 году, а было тогда музыканту пятьдесят девять лет.
Ивонна слегка покашляла из-за стойки, давая понять, что ресторан уже закрывается. Зал был пуст. Матиас расплатился по счету, и оба оказались на Бьют-стрит. Витрина позади них погасла. Матиасу захотелось прогуляться вдоль реки. Было уже поздно, ей пора возвращаться. Завтра предстоял тяжелый день, у нее много работы. Оба осознали, что за весь вечер они ни словом не обмолвились ни об их жизни, ни о прошлом, ни о работе. Но они разделили мечты и полет воображения; для первого раза это был чудесный разговор. Они обменялись телефонами. Провожая ее до Южного Кингстона, Матиас пел дифирамбы профессии учителя: посвятить свою жизнь детям – это свидетельство невероятной душевной щедрости; а что касается родительского собрания, он разберется. Придется что-нибудь придумать, когда Антуан станет его расспрашивать. Одри не понимала ни слова из того, что он говорил, но ей было хорошо, и она со всем соглашалась. Он неловко протянул ей руку, она легким поцелуем прикоснулась к его губам; и вот такси уже везет ее в квартал Брик-Лэйн. С легким сердцем Матиас направился в Олд Бромптон.
Когда он свернул на Клервил-гроув, то мог бы поклясться, что деревья, склоняющиеся под ветром, приветственно кивают ему. Каким бы глупым это ни выглядело, счастливый и трогательно открытый, он кивнул им в ответ. На крыльцо он поднялся крадучись; ключ медленно повернулся в замке, дверь еле слышно скрипнула, и он вошел в гостиную.
Экран компьютера освещал кабинет, где работал Антуан. С тысячью предосторожностей Матиас снял плащ. Держа башмаки в руке, он двинулся к лестнице, когда голос соседа по дому заставил его подскочить.
– Ты на часы смотришь?
Антуан испепелил его взглядом. Матиас развернулся и отправился в кабинет. Взял с письменного стола бутылку воды, выпил ее залпом и поставил на место, изобразив зевок.
– Ладно, я пошел, – сказал он, потирая руки. – Я совсем умотался.
– А куда именно ты пошел? – поинтересовался Антуан.
– Ну, к себе, – пояснил Матиас, указывая на второй этаж.
Он снова надел плащ и направился к лестнице, но Антуан снова его окликнул.
– Как все прошло?
– Хорошо, мне кажется, – ответил он с видом человека, не совсем понимающего, о чем идет речь.
– Ты видел мадам Морель?
С напряженным лицом Матиас застегнул верхнюю пуговицу плаща.
– Откуда ты знаешь?
– Ты был на родительском собрании, да или нет?
– Разумеется! – уверенно заявил тот.
– Значит, ты видел мадам Морель?
– Ну разумеется, я видел мадам… Морель!
– Отлично! А поскольку ты задал вопрос, отвечаю: я знал об этом, поскольку сам попросил тебя с ней повидаться, – продолжил Антуан нарочито рассудительным голосом.
– Конечно! Вот именно, ты меня об этом попросил! – воскликнул Матиас, с облегчением уловив свет в конце длинного темного туннеля.
Антуан встал и принялся расхаживать по кабинету; сцепленные за спиной руки придавали ему профессорский вид, что вызывало у его друга очевидное беспокойство.
– Итак, ты виделся с учительницей моего сына, и это хорошо; теперь давай сосредоточимся, сделай еще одно, последнее, усилие и изложи мне, о чем же говорилось на родительском собрании.
– А-а… Так ты для этого меня ждал? – с невинным видом спросил Матиас.
По взгляду, который бросил на него Антуан, Матиас понял, что времени для импровизаций у него практически не осталось, спокойствия Антуана надолго не хватит, а как известно, нападение является лучшим способом защиты.
– Скажите на милость, я отправился выполнять твое же задание, так с какой стати ты тут распетушился? Что ты хочешь, чтоб я тебе сказал?
– Для начала неплохо бы услышать, что именно тебе говорила учительница, да и для конца тоже… учитывая, который теперь час.
– Он просто образцовый ученик! У твоего сына отличная успеваемость по всем предметам. Его учительница даже немного опасалась в начале года, что он окажется вундеркиндом. Это лестно для родителей, но довольно сложно для учителей. Но могу тебя успокоить, Луи просто великолепный ученик. Вот, теперь я все сказал, и ты знаешь столько же, сколько я. Я был так горд, что даже намекнул ей, что я его дядя. Ты доволен?
– Просто на седьмом небе! – заверил Антуан, в ярости усаживаясь обратно.
– Невероятно! Я говорю тебе, что твой сын один из лучших в школе, а ты дуешься… тебе не просто угодить, старина.
Антуан открыл ящик, достал оттуда листок бумаги и принялся вертеть его в пальцах.
– Я в себя не приду от радости! Я – отец ребенка, у которого «неуд» по истории и географии, еле-еле натянутые 11 баллов по французскому и ровно 10 баллов по арифметике, так что я действительно удивлен и польщен тем, какие комментарии это вызвало у его учительницы.
Антуан положил школьный дневник Луи на стол и подтолкнул его в сторону Матиаса, который задумчиво взял его в руки, полистал и тут же положил обратно.
