Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
Разбудил настойчивый требовательный посвист. Пора подниматься, кормить попрошайку.
— Ладно, ладно, — брюзжу добродушно, вылезая из спальника и дрожа мелкой дрожью. — Хорошо тебе: спальник на себе носишь, а меня холодрыга до посинения прохватила, того и гляди насморк схвачу. — Пошёл за палатку, высморкался, ещё кое-что сделал. Полегчало. Туман медленно уползал, истаивая, вверх по ручью, огибая гору. Деревья и кусты плакали. Вернулся, выговариваю в воспитательных целях: — Вишь, какой Плюшкин нашёлся! Погоди, Плюха, сейчас что-нибудь сварганим, не есть же тебе всё время всухомятку? Схлопочешь какой-нибудь гастрит, а я виноват буду. — Кое-как разжёг костёр из оставшегося мешка и заготовленных Сашкой щепочек, что лежали в палатке. Подвесил на таганок чайник, кастрюлю с водой, вторую — семья-то выросла вдвое, много чего надо, не в рот, так в загашник. Посмотрел на небо — тучи на ясном поджаренные уже торопились на юг, так незаметно и все туда подадутся, кроме меня. Надо поджимать. Сижу у костра, варю чай, горошницу с тушёнкой и компот, грею поочерёдно старенькие поизносившиеся бока, спину, грудь, а приёмыш шастает в нетерпении почти под ногами, напоминает о родительских обязанностях. Не выдержал, насыпал в двух шагах от себя жменю камнефруков, а он еле дождался, всё утащил. Ведёт себя как в собственном дому, ноль внимания на хозяина. Улыбчиво мне с ним, тепло изнутри, как бы не разрюмиться от полноты чувств.
Не успели сварить и в тесной компании насладиться аппетитным варевом, как подвалили ещё нахлебники. Сашка, конечно, с ленками, а Горюн — со всеобщим пламенным приветом. Диетики вылили кипяток в ведро, чёрный компот с коричневым оттенком — в освободившийся чайник, а в кастрюле заварили порядком поднадоевшую уху. Плюха не стал испытывать судьбу в незнакомой стае двуногих и, особенно, четвероногих, уюркнул в кусты и оттуда напоминал, чтобы и ему на зубок и на щёчки оставили. Когда все всласть налопались и напились, подаю профессору, чтобы потом не забыть, записку с надписью: «Наисрочнейшая депеша» — сгоряча вместо «о» написал «а», но заметил и исправил — «старшему геологу Рябовскому А.М. от начальника наипередовейшего отряда Лопухова В.И.» и объясняю, что прошу Адика сделать спектральные анализы моих проб вне очереди и как можно скорее. А за это обязуюсь клятвенно за зиму решить все до одной контрольные по физике и математике. Вот такую непосильную нагрузочку беру на себя в очередной раз, не задумываясь, как сделаю, лишь бы поскорее развязаться с Уголком. Прошу профессора, чтобы упросил шофёра непременно передать цидулю в собственные руки адресата.
— Вам, — спрашивает Радомир Викентьевич, — очень нужны эти анализы?
— Без них, — объясняю, — мои геофизические данные для необразованных геологов ничего не значат.
— Тогда, — говорит он, — грузим, и я пойду.
Как ни уговаривал, как ни упрашивал подождать до утра, ничто не помогло, и профессор, не отдохнув как следует, ушёл с нагруженным караваном к перевал-избушке. Было немножко стыдно, но одновременно и радостно, что пробы уехали. Сразу и Плюха объявился, требует своей доли. Щедро положил ему на бумагу всего понемногу — выбирай, кроха! — даже рыбы, но она ему не понравилась. Сашку признал сходу и принял в нашу семью, и вообще они скоро так подружились, что один малец кормил другого прямо с руки.
Со следующего дня принялись за знакомое дело. За плечами — никаких рюкзаков, только — давай бог ноги. Каждый день по возвращении с удовольствием считаю поле, строю графики и выношу на схему главные геомагнитные неоднородности — дайки основного состава и скрытый интрузив. Возвращались поздно. Плюха где-то давно сопел в две дырочки, а я только-только успевал, клюя носом, затолкать в глотку что-то сваренное адъютантом, обработать дневные наблюдения и бросить кости в спальник. Как-то, засыпая, дал очередную священную клятву о том, что никуда не уйду с участка до тех пор, пока не измерю последнюю точку и не обработаю последнее наблюдение. В подтверждение царапнул ногтем большого пальца по нижнему переднему зубу. После этого отступать некуда, и гори всё остальное синим пламенем.
И утром не заспишься — «жаворонок» полосатый с раннего рассвета шебуршит, свистит: соскучился. Как-то поднял такую заполошную беготню и свистопляску, что пришлось срочно вставать на помощь. А он как оглашенный наскакивает на единственную приличную ближайшую кедрину. Смотрим, а высоко в ветвях мечется и тоже верещит на чём свет стоит, не иначе как звериным матом кроет, белка. Длинный хвост распушила, подёргивает в ярости, всё старается задрать по-боевому повыше, большие чёрные глаза солнечными искрами мечут ярость, небольшие закруглённые ушки с уморительным пучком чёрных волосиков то прижмёт, чтобы не слышать хая снизу, то распрямит, чтобы насладиться тем, как честят. Увидела нас и мигом спрятала за ствол пепельно-серое туловище с белым брюхом, только чёрные голова и хвост выглядывают. И чего сварятся с утра? Оказывается, не поделили нашу утреннюю кашу. Крышка с кастрюли сброшена, и один из претендентов уже побывал внутри, готовый защищать завтрак до последнего писка. «Нельзя так», — уговариваю, — «всё-таки гостья». Зачерпнул хорошую ложку с небоскрёбным верхом и положил на корень под деревом. Только успели с Сашкой спрятаться в брезентовую нору, а сверху уже сыплется кора из-под когтей, и Сварля стремительно спускается вниз, чтобы опередить соперника и проверить, стоит ли овчинка выделки. Плюха рывками наскакивает на неё, но от решительных мер воздерживается. Так у нас появились уже два постоянно ссорящихся нахлебника. Оно и понятно: где еда, там дружбе места нет.
— Как жид с хохлом, — определил многоопытный Сашка.
— Это почему ты так думаешь? — смеюсь неожиданно удачному сравнению.
— Так жид, — объясняет зоркий наблюдатель, — всегда вокруг денег крутится, а хохол — около казённого имущества. Воруют и ненавидят друг друга за то, что другой больше стянет.
— А тебе завидно? — подначиваю русича.
— Не, — отвечает равнодушно, — противно. — И он прав: так и я чувствую.
Как-то невзначай, не очень напрягаясь, закончили повторную магниторазведку. Чем ближе к концу, тем больше нетерпения и меньше хочется заканчивать. У меня всё, как не у людей. Так и мерещится, что не случится того, что ожидаю, во что безоглядно верю. И как тогда дальше жить-быть? На луну выть? Сашка опять умотал на рыбалку, а заодно и за Горюном, чтобы перевезти Суллу с Бугаёвым, а я лениво маюсь с заготовкой основ для графиков электропрофилирования и корреляционной схемы да переругиваюсь с многочисленной живностью. Совсем озверели пушистые прихлебатели: каши, мерзавцы, не едят даже с тушёнкой, подавай им, видите ли, белые сухари, размоченные в воде со сгущёнкой и распаренные сухофрукты. А их осталось-то с гулькин нос, почти всё оглоеды подобрали. У Плюшки, небось, запасы сделаны на целую нашу бригаду, да и Сварля не отстаёт от конкурента. Погода стоит: работай — не хочу! Иногда ещё прорываются редкие дождички, короткие и как из ведра, а так вовсю веет осенней свежестью, особенно по утрам. Туманы у нас собираются не очень густо, воздух напоён пьянящей прозрачной сухостью: дыши — не надышишься. Скоро, скоро золотая приморская осень всерьёз возьмётся за природу и настроение, не зря торопятся с запасами наши питомцы, не зря. Иногда ещё слабеющее солнце взъяривается так, что вблизи повторно цветущего багульника голова кружится от обильно выделяемых эфирных масел. Надо и нам торопиться. Осталось сделать главное — то, что решит судьбу Уголка, Хозяйки и мою.
С появлением многочисленной шумной банды, да к тому же со страшными четверокопытными храпами, Плюшка и Сварля исчезли, а жаль — я так привык к живому будильнику, что утрами по нескольку раз открывал и закрывал глаза, тщетно ожидая призывного свиста. Друзья исчезли, обидевшись, что их променяли на других. Так и в жизни часто бывает, когда хорошие ненавязчивые друзья тушуются, уступая место напористым горластым негодяям.
Спервоначала, втягиваясь и настраиваясь, работали медленно. Да ещё оператор попался никудышный — я сам гонористо встал у потенциометра и для надёжности делал по нескольку измерений на точке, тормозя движение. Надолго, однако, меня не хватило. И половины не сделали, когда я, изнервничавшись, с облегчением уступил святое место Михаилу, а сам занялся составлением нарядов и актов. На следующий день под жалобные причитания оставленного Сашки помчался за тем же к забытым маршрутникам. Рву когти мимо бурвышки, оглушённый рёвом дизеля, и даже не заглянул к Кузнецову. А вдруг выбурили классное месторождение и дырки для орденов в пиджаках вертят, сдохну тогда от огорчения. И на обратном пути не остановился, не заглянул, пересилил сильное желание. Оглядываю территорию, вроде бы признаков успешного сверления нет: ни флагов, ни транспарантов, ни праздношатающихся фраеров в цивильной одежде, — значит, нет ни фигушки. Так, глядишь, мы раньше кончим, выложим на стол неопровержимые факты — вот, любуйтесь, где надо было бурить, и все закусают локти, а Коган станет ещё меньше и перестанет мыслить не в ту сторону. Причухал на Угол. Работают парни, смотреть любо-дорого, только и слышно: «Вперёд, вперёд, вперёд!…». Числу к 10-му октября — тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, никогда не загадывай вперёд, дубина! — может, и кончим. Сам, чтобы сохранить нервную энергию и не мешаться без толку, к прибору не лез. Засел за обработку сделанных наблюдений — накопилось уже о-ё-ёй! А сердце то бухнет, словно молотком, по рёбрам, то замрёт от пугающей мысли, что ничего не выйдет.
