Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
Киона обняла Адель и погладила ее волосы – шелковистые и вьющиеся. Томас к тому моменту уже придумал для себя развлечение: он стал собирать гальку и бросать ее в воду.
– Мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, когда моя мама тоже умерла, – стала рассказывать Киона. – Всего лишь на год больше… Я тогда была не рядом с ней: меня упрятали в жуткое место. Там я попала к очень злым людям, которые причинили мне так много вреда, что я отнеслась к смерти своей мамы спокойно. Единственное, что меня тогда волновало, – так это как бы удрать из того жуткого места и найти Мин, которую я тогда уже очень любила. Она сама приехала меня спасти. Она взяла меня к себе и стала растить меня так, как будто я была ее собственным ребенком. Мне очень не хватало моей мамы, но зато я играла с близняшками – Лоранс и Нуттой – и со своим сводным братом Луи. Я поняла, что самое главное – это то, что я жива и что мне не причиняют больше зла… Я обещаю тебе, что мы будем о тебе заботиться. Мне хотелось бы взять тебя к себе и растить так, как Мин растила меня, делать тебе другие домики для кукол, водить тебя в школу, шить платья и петь колыбельные.
Адель, внимательно выслушав эти слова, приподняла нос, посмотрела на красивое лицо Кионы и сказала:
– Ты очень добрая. Но почему ты плачешь?
– Я плачу, потому что и у меня тоже горе. А еще потому, что я тебя очень люблю.
– Мама как-то раз сказала мне, что люди не будут меня любить и будут считать мерзкой, потому что я хромаю.
– Она в самом деле так сказала?
– Да. Она тогда на что-то рассердилась. Там, в Германии, она часто сердилась. Папа ей говорил, что она недобрая ко мне.
Киона почувствовала, как сжалось ее сердце, и не знала, что и сказать. Она поцеловала Адель в лоб и в щеки.
– На самом деле она так не думала, уверяю тебя, моя дорогая, – сказала наконец Киона уверенным тоном. – Ты ведь сама сказала, что она на что-то рассердилась, а когда люди сердятся, они зачастую ведут себя очень глупо.
– Можно я пойду побросаю камешки вместе с Томасом? – спросила девочка. – Ты видела, это очень забавно, когда они падают в воду и получаются брызги!
– Ну конечно, давай, иди!
Адель пошла, хромая, к своему братику. Она была очаровательной в своем платье из серого шелка, которое ей купила Лора в связи с похоронами. Киона стала разглядывать этих двоих детей издали. Она услышала, что они стали о чем-то разговаривать.
– Киона! – раздался рядом хорошо знакомый ей голос.
Она оглянулась, но никого не увидела. Тогда она поняла, что ее позвала Шарлотта.
– Я должна была с тобой попрощаться, – снова послышался голос усопшей, который был отрывистым, с легким местным акцентом. – Я поднимаюсь высоко, очень высоко – туда, где окажусь среди света и успокоюсь. Наконец-то успокоюсь. Меня возьмут туда, хотя я этого и не заслуживаю.
– Шарлотта! Мне очень жаль! – пробормотала Киона.
– Но почему? Мне совсем не хотелось жить без Людвига, то есть без его любви ко мне. А еще я не могу бросать моего последнего малыша – Виктора. Это имя для него выбрал его папа. Имя, какое было у того малыша Мимин, который тоже вознесся на небо. Виктор будет рядом со мной.
Киона, чувствуя, что ее охватывает озноб, а кровь бешено пульсирует в висках, делала сверхчеловеческие усилия для того, чтобы увидеть Шарлотту и убедиться, что ей не мерещится, будто кто-то произносит здесь, на берегу озера, эти слова. Наконец она различила блеклый – в пастельных тонах – силуэт Шарлотты. Та была одета в зеленое платье, широкий подол которого был абсолютно неподвижным. Это было странно, поскольку дул довольно сильный для этого времени года северный ветер. Несмотря на ветер, материя платья, надетого на стройное тело с едва уловимыми контурами, даже не шевелилась.
– У меня мало времени, Киона, – сказал призрак. – Мне хотелось поговорить с тобой. С тобой одной. Я прошу тебя позаботиться о моих детях – Адели и Томасе. У тебя очень доброе сердце. Ты сможешь их полюбить. Я также прошу тебя позаботиться об их отце. Позаботься о Людвиге, прошу тебя. Знаешь, я уже больше никогда не появлюсь. Никогда. Капризная Лолотта, которая всегда всем была недовольна, больше не будет докучать никому из вас. У меня, черт возьми, теперь есть дела поважнее.
Все еще сидя на берегу, Киона едва не потеряла сознание: ей попеременно становилось то ужасно холодно, то невыносимо жарко. Она напряженно всматривалась в облик Шарлотты, которая уже не казалась ей худой и изможденной. Шарлотта выглядела такой молодой и красивой, какой она была в свои двадцать лет. Ее щеки были круглыми, а губы – пухлыми.
– Ты скажешь им всем, что я их очень любила, но так и не нашла того, что искала, здесь, на земле. Там я видела свою маму – мою мамочку, которая красивая-прекрасивая. Так что там у меня прекрасная компания.
Киона, тяжело дыша, бросила ошалелый взгляд на Адель и Томаса. Они все еще играли, но теперь уже с волнами: когда очередная волна медленно накатывалась на песчаный берег, они, стоя неподалеку, отскакивали от нее назад, держась за руки и громко смеясь.
– Шарлотта, обо всем, что ты мне сказала, я могла бы догадаться и сама. Ты, возможно, всего лишь галлюцинация. Когда я была ребенком, я ни в чем не сомневалась. Я стала задавать себе вопросы где-то в возрасте тринадцати лет. Возможно, я сейчас нахожусь здесь в полном одиночестве и лишь выдумываю все то, что якобы вижу и слышу, только ради того, чтобы ослабить свою душевную боль. Докажи мне, что это и в самом деле ты, прошу тебя. Скажи мне что-нибудь такое, что ты знаешь, а я – не знаю, но могу проверить.
Видение, казалось, начало постепенно исчезать в ярком свете дневного солнца, однако Кионе усилием воли удалось снова сделать его более-менее четким.
– Не уходи! Мне нужно, чтобы ты доказала мне, что это именно ты!
– Бабушка Одина догадалась о том, что я сделала, еще до того, как ты приехала вместе с медсестрой. Она пришла в ярость. Спроси ее об этом. Она стала говорить, что я порочная бледнолицая женщина. Не будь такой грустной, Киона! Я все равно умерла бы при родах. Мне так сказали. Какая разница – чуть раньше или чуть позже… Прощай. Не забывай о том, что я попросила тебя позаботиться о моих детях и моем муже.
После этих слов воцарилась полная тишина. На лбу у Кионы выступил пот, ее начало тошнить. Ее видение трансформировалось в множество малюсеньких коричневых точек, а ее тело вдруг резко откинулось назад. Она потеряла сознание. Однако вскоре она услышала испуганные крики:
– Киона, Киона, проснись!
Ее лица касались маленькие влажные пальцы: это Адель, только что опускавшая ладошки в воду озера, стала легонько шлепать Киону по щекам.
– Ты спишь или ты умерла? – пролепетал Томас, дергая Киону за руку.
