Людмила Улицкая - Люди города и предместья (сборник)
Опять подумал о Нойгаузе: весь мир так прекрасно согласован, и только его сердце запинается, забыв о священном порядке — систола-диастола, невидимый водитель в синусно-предсердном узле сбивается, и ритмичная волна не гонит возбуждение через предсердия к желудочкам, и не совершается то, что совершалось многие годы из минуты в минуту, в глубокой тайне от того, кто носит сердце в груди и совершенно не задумывается об этом непрекращающемся всю жизнь биении…
Он давно уже проехал Тель-Авив, сделал резкий поворот вверх по горе к Бейт-Орену. Дорога была однорядная, узкая, и хотя встречных машин не было, он сбавил скорость. От этого налаженный ритм немного сбился, потому что мотор заурчал на более низких нотах. На резком подъеме мотор напрягся, чихнул и собрался было заглохнуть. Но не заглох, и машина поползла дальше. Небольшой перевал был совсем рядом, и вот он открылся темным простором с далекими огнями и береговой полосой, окантованной двойной цепью фонарей. Дальше дорога шла под уклон, довольно плоско, но извилисто. Даниэль придерживал, слегка подтормаживал, пока вдруг не почувствовал, что тормоз плохо слушает, и он нажал его до отказа, но машина все ускорялась под горку. Дорога вильнула, он ловко вписался в поворот. Хотя он включил первую скорость, но машина разгонялась все сильней и в следующий поворот уже не вписалась… Сбив ограждение, как легкую веточку, она полетела вниз метров десять и грохнулась о каменистый склон. Огонь взмыл вверх двумя густыми рукавами, машина медленно повернулась, нашла единственный провал между двумя каменными грядами и загрохотала вниз, вильнув красным шлейфом. От места ее приземления вверх, к дороге, побежал огонь — вспыхнула сухая трава, и через мгновение огонь добрался до дороги. Теперь он шел только вширь — дорога образовывала естественную преграду, за ней была круча, на которой никакой травы не росло…. Ниже дороги по обе стороны разбегался огонь. Было очень красиво и очень жутко.
Хильда проснулась среди ночи, как по будильнику — пора вставать. Посмотрела на часы — половина второго. Спать не хотелось. Вышла во дворик, села в садовое кресло. Странное ощущение — холодное ожидание события, как будто должно совершиться что-то страшное и величественное. На пластиковом столе лежали забытые кем-то спички. Она зажгла одну, посмотрела на разгорающийся конус голубого пламени и вдруг посожалела, что не курит. Спичка погасла, догорев до пальцев. Тревога не отпускала, но ничего не случалось.
Хильда подошла к изгороди крошечного садика и задохнулась — вдали горел Кармель. Огненный клин бежал по горе, от гребня хребта вниз. Он был ярко-алый, светлый и живой. Хильда вернулась в дом, позвонила в пожарную службу. Там было занято. Значит, уже кто-то дозвонился, подумала она и догадалась, что именно ее разбудило: пожар. Она легла на свою узкую походную койку и сразу же заснула.
20
Декабрь, 1995 г., Хайфа.
Храм Илии у Источника
Из корреспонденции, пришедшей на имя брата Даниэля Штайна.
5 декабря 1995 г.
Патеру Даниэлю Штайну
от генерала Ордена босых кармелитов
Решением генерала Ордена босых кармелитов член Ордена священник Даниэль Штайн ЗАПРЕЩАЕТСЯ к служению. К 31 декабря сего года предписывается сдать всю документацию, касающуюся аренды и эксплуатации храма Илии у Источника комиссии, состоящей из представителя Ордена кармелитов, представителя Римской курии и представителя Иерусалимского Патриархата.
Генерал Ордена босых кармелитов
Письмо не было получено адресатом, поскольку было доставлено после его гибели в автокатастрофе 17 декабря 1995 года.
21
14 декабря 1995 г. Окрестности Кумрана.
Храм Илии у Источника
Над заваленным входом в пещеру Федор высек небольшой крест, под ним ивритскими буквами, но слева направо, имя АБУН, а ниже — маленькую «Ф». Кириллицей.
Наконец ему стало легко. И эта легкость и парение указывали ему, что все он сделал правильно. Он простился с могилой и ушел с горы.
Шел пешком вдоль дороги. Несколько раз останавливались машины, чтобы его подвезти, и тогда он свернул с дороги и, где возможно, шел по горам. Когда тропа прерывалась или уводила в сторону, он снова возвращался к дороге. Двигался на север, пока не добрался до Иерихо. Прошел часть пути по Иорданской долине и возле Джифтлика свернул на запад, на Самарию. Не торопясь, пересек Самарию и вышел к морю возле Нетании. Он шел с удовольствием. Ночевал где придется: то на куче высохших веток, то на скамье на детской площадке в безымянном поселке. Один раз его покормили в кафе какие-то подгулявшие ребята, другой раз арабский торговец дал питу. В полях можно было поживиться виноградом.
Федор давно уже привык мало есть, голода почти не испытывал. Черный подрясник побелел от солнца, за спиной болтался мешок с тремя книгами и бутылью воды. Еще там лежало кадило и небольшой запас ладана. В сухих руках зажаты длинные шерстяные четки.
От Нетании он пошел в сторону Хайфы, по пути крестоносцев и паломников.
Теперь он познал всю глубину обмана. Они, евреи, обманули весь мир, бросили миру пустышку христианства, оставив у себя и великую тайну, и истинную веру. Нет в мире Бога, кроме еврейского. И они будут хранить его вечно, пока силой не вырвут у них тайну. И этот маленький еврей, прикидывающийся христианином, знает тайну. И Абун говорил — у них тайное знание, они владеют Богом, Бог их слушает. И все равно, самое главное — не тайное знание, которым они завладели, а кража. Они украли нашего Бога, бросили миру пустышку. Абун все понял — крашеные картинки они нам оставили, сказку о Деве, святцы и тысячи заумных книг, а Бога оставили у себя!
Федор споткнулся, ремень сандалии оторвался от подошвы, он сбросил рваную сандалию и пошел в одной. От моря дул ветерок, но побережье было, не в пример Афонскому, плоским и невыразительным, и море не имело того сильного спиртового запаха, как в Греции. Одну ночь и половину дня он провел в музейных развалинах Кесарии. Утром вдруг заленился и пролежал в тени древней стены, продремал до полудня. И снова пошел. На третий день он подошел к Хайфе. Отсюда было совсем недалеко.
К церкви Илии у Источника он поднялся под вечер. Никого, кроме сторожа, не было. Сторож был араб Юсуф, нанятый Хильдой лет восемь тому назад, какой-то дальний родственник Мусы и тоже садовник. Он был глух — и Даниэль посмеивался, что у Хильды особое дарование находить профессионалов: сторож у нее глухой, курьер хромой, а посудомой он лучше будет сам, потому что Хильда непременно наймет однорукого…
