Дина Рубина - Синдикат
— Ну да, понимаю, — усмехнулась я, — кому через тысячи лет будет интересно — из какого сброда в конце шестого тысячелетия от Сотворения Мира человек Ной возродил десять утерянных израильских колен?
Он осекся, замолчал… Опустился вновь на диван.
— Вы ошибаетесь… — проговорил он. — Не через тысячи, а уже через десятки лет. Лет через сорок-пятьдесят внуки этих людей станут рассказывать, что деды их взошли на корабль, и из далекой России… Станут сочинять про это книги, делать фильмы… писать учебники, наконец…
Я вздохнула, отвернулась к окну, через которое никто так и не выстрелил мне в затылок за все эти три года… И вдруг удивилась все тому же рекламному щиту, словно ожидала увидеть уже за спиной Масличную гору и прочерк шатуна коршуна на пустынном небе…
— Ной Рувимыч, — прервала я его. — Я скоро уезжаю… Давно хотела спросить: ваша редкая фамилия, по крайней мере я не встречала никого еще с такой, — откуда она? Ведь уж вы-то наверняка первым прошли все знаменитые анализы на принадлежность к коленам?
В моем голосе не было ни капли насмешки. Но Клещатик замкнулся, нахмурился, откинулся к спинке дивана.
— Охотно, — отозвался он с вызовом. — Могу рассказать, хоть и знаю, что вы, с присущей вам иронией…
— Никакой иронии! — возразила я. — Более того: хотела вам кое-что показать.
Я развернула листок, который столько времени лежал между страниц ежедневника, кочуя из недели в неделю, из месяца в месяц, из лета в зиму, из осени в весну; старинный брачный контракт, в котором жених посвящал невесте все прелестнейшие имения свои под небом и даже мантию на своих плечах… а я все не решалась свести праправнука с прапрадедом… И вот наконец выпал срок, и подошла тема, — вот как тесто подходит для выпечки хлеба… Или не успевает оно подойти, и тогда мы бежим с ним в другие земли, в другие пустыни, преломляя сухие опресноки и ежегодно обещая себе преломить их в будущем году в отстроенном Иерусалиме, и все-таки вновь и вновь ускользая на обходные тропинки и окольные пути…
— Что это? — спросил Ной Рувимыч, по-прежнему хмурясь, но бумагу взял.
И я, сцепив руки и упершись в них подбородком, принялась жадно рассматривать его лицо, отмечая, следя, ловя эту великую перемену, эту внезапную бледность и разом опавшие щеки, и брови, взлетевшие на лоб, и трепыхание листа в пальцах…
«принялъ все это на себя жених сей въ… звуковъ чистого серебра… чтоб было уточено со всъхъ наилучшихъ и прелестнъйшихь имънiй и прiобрътенiй, который есть у меня подъ небомъ… даже съ мантiи, что на плечахъ моихъ, как при жизни моей, такъ и по смерти моей отъ нынъшняго дня вовъки…»
— Ради Бога… — наконец хрипло выдавил он… — Откуда это у вас? Из какого архива?!
Я сокрушенно развела руками:
— Боюсь, что не смогу вам сказать… Могу лишь подарить, — этот документ случайно оказался в моей электронной почте.
— Вы… вы не представляете… — он достал платок и высморкался. Прокашлялся. — Это ктуба моего предка… Моей семье принадлежала чуть не треть Киева… И есть даже семейная легенда, по которой улица Крещатик… Но… неважно… Все было потеряно. Впрочем, моя семья теряла свои богатства не единожды… Моим предком, не удивляйтесь, был дон Абарбанель, да-да, тот самый, что бросил в Испании все свои земли, дома, виноградники да что там — половина Гранады ему принадлежала! — и первым взошел на корабль, уводя свой народ в изгнание… Он уводил в изгнание свой народ!!!.. Так почему же, почему другой человек, в другое время не может собрать на совсем другом корабле… и вернуть, вернуть даже тех, кто все позабыл!.. — Он опять высморкался. — Неважно! Не в этом дело! Я потрясен… Вы не знаете, как я умею благодарить!..
— Ну что вы! — вздохнула я, — какая там благодарность! Я ведь этот листок долго держала у себя… как некое даже оружие против вас, в случае, если…
— Понимаю, вы не обязаны объяснять… И все-таки, — что я могу для вас сделать?
— ой Рувимыч… — я помедлила. — Я все равно скоро уезжаю… и сейчас узнала, что кошелек моего департамента пуст.
Клещатик подался вперед, словно желая мне что-то разъяснить или оправдаться, но я остановила его:
— Не желаю напоследок пускаться в разыскания, хотя считаю, что правда интересует не только следователей. Я прошу вас об одном: оплатите Сереже Лохману издание альбома старинных еврейских надгробий Украины и Беларуси. Это последний наш проект… Альбом немедленно станет редкостью — ведь эти кладбища скоро придут в полное разрушение, и не останется никого, кто бы…
— Разумеется, разумеется! — воскликнул он.
— …я просто знаю, что Сережа все равно издаст альбом, — продолжала я, — но останется без штанов, это ведь штука недешевая.
— Ради Бога, не беспокойтесь! Пусть только позвонит мне.
— Он не позвонит. У него нет на все это терпения.
— Хорошо, черкните его телефон…
И глядя, как я разыскиваю на столе хоть клочок бумаги, проговорил:
— Признаться, думал, что вы раньше выскажетесь… Ждал даже, на перекличках был готов к отпору… Почему вы молчали?
— Видите ли… — пробормотала я, — на третьем году службы в Синдикате «все слова утомляют»…
Записала на листке телефон Лохмана, отдала Клещатику и встала из-за стола. И он поднялся с дивана. И где-то там, высоко над нами, с облегчением зашевелились наши охранители, вздохнули, размяли затекшие ладони, вложили в ножны клинки…
— Мне жаль… — сказал Ной Рувимыч, приоткрыв дверь и, видимо, не решаясь протянуть руку. — Жаль, что за эти три года мы не сблизились. Но мне кажется, что вы бы этого и не допустили. Я прав?
Я засмеялась и кивнула. Мне было все легче, все легче дышать. Хамсин сломался…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда этой же ночью позвонил Яша, мы минут пять не брали трубки и даже голов не отрывали от подушек, абсолютно уверенные, что звонит наш дуся Ревердатто. Обычно тому надоедало трезвонить на третью минуту, а тут звонки все летели и летели из кухни к нам в спальню, словно пытались убедить меня подняться. Я поднялась и, чертыхаясь, побрела на кухню. Определитель показывал Яшин номер. Я испугалась.
— Умоляю, — проговорил в трубке его хриплый голос. — Приезжай немедленно. Тебя они уважают…
— Что случилось?!
— Возьми такси, я тут один с ними с ума сойду…
— Борю захватить?
— Не надо, они говорить откажутся…
Девицы сидели на диване в столовой, в одинаковых желтых пижамках, тесно прижавшись друг к другу… Интересно, как это у рослого широкоплечего Яши получились такие щуплые дети. В Маню, наверное…
