Эльмира Нетесова - Клевые
Нинка уже подходила к гостинице, когда ее нагнала импортная "Вольво".
— Вас подвезти? — улыбнулся человек.
И на ломаном русском объяснил, что он живет в гостинице.
Нинка усмехнулась. Объяснила, зачем она направляется туда же. Человек открыл дверцу машины, пригласил ее, а вскоре привел в номер.
Баба забылась с ним на три дня.
Повезло! Но что будет завтра? — задумалась, едва оказавшись на улице. Она решила пересчитать деньги. Их было много. Здесь хватало на оплату жилья и на месяц жизни. А-дальше?
Белый лоскуток бумаги выпал из кармана. Нинка подняла. Смоленский адрес. Она совсем забыла о встрече в метро.
— Не медли! Может, у нас твоя судьба? — вспомнила и улыбнулась невесело.
— Где она, эта судьба? Давно не жду от нее ничего хорошего! Нет ничего у меня! Ни в прошлом, ни нынче, а и от завтра добра не жду. Сама от себя устала! — плетется домой, не оглядываясь по сторонам.
И только вошла в коридор, увидела свои чемоданы. Их уже выставила Антонина, не стала ждать. Как и обещала.
Нинка дернула двери в дом. Заперты. Постучала. Открыл Егор, провел на кухню. Виновато опустил голову:
— Твое место уже занято! Прости меня, Нинуля! Ты мне очень дорога! Почему ты не моя сестра? Как не хочу отпускать тебя! Да и идти тебе некуда…
— Не надо, Егор! Есть куда пойти! Пока зовут. Видно, мой час настал. Надо отрываться, пока не поздно и не все потеряно. Может, там повезет?..
— Куда ты?
— В Смоленск! Говорят, там еще есть люди! Там можно встретить судьбу и начать жизнь заново. Глядишь, не выгонят, приживусь. Возьми вот деньги за жилье! — поспешила Нина.
— Не надо денег! Оставь себе! Понадобятся, пригодятся. Обойдется змеюка без твоих. Ты на меня не сердись, не держи обиду! Будь моя воля, выкинул бы всех клевых, оставил бы тебя и мать. Жили бы спокойно. Пусть не каждый день ели бы мясо, зато спокойно спали бы. И никто не плевал бы нам вслед. Но я не один! И не могу распоряжаться по-своему. Есть сестра! Но если можно, оставь адрес!
— Когда устроюсь, позвоню тебе! — спрятала деньги, взяв чемоданы, вышла на улицу, не оглядываясь, не жалея ни о чем.
Вскоре Нинка приехала на Белорусский вокзал. А когда совсем стемнело, подошла к поезду, отправляющемуся в Смоленск.
Всю ночь лежала, не сомкнув глаза. Думала, взвешивала, ругала себя, что не ушла от Тоньки раньше, не искала, не имела запасных вариантов и осталась на улице, как состарившаяся дворняжка, изгнанная за непригодность жестоким хозяином.
Ранним утром она приехала в Смоленск, нашла Надюху. Та, накормив, вскоре отвезла ее к бабе Дусе. А через день Нинку взяли работать телефонисткой.
— Ничего, девонька! У тебя все наладится. Ты вон какая краси
вая, молодая! Погоди, попривыкнешь к нашей жизни, не захочешь вспоминать Москву! — утешала старушка.
— Век бы ее, проклятую, не знать! — сорвалось у Нинки невольное.
— Видно, всю душу тебе там изгадили! Но ничего, пройдет зима и в твоей душе. Даже старый клен каждой весной в женихи рядится! А уж возле березоньки, такой, как ты, обязательно тополь появится! Помяни мое слово, девонька! — говорила бабка, улыбаясь светло.
Нинка быстро освоилась на работе. И ей она пришлась по душе. Девчата-телефонистки сразу признали и через месяц перестали считать приезжей.
— Летом на Днепре купаться будем! В лес с нами сходишь за грибами. У нас здорово! Весь город весной в сирени утопает!
— Я летом к матери поеду хоть на три дня. Так давно ее не видела! — отвечала Нинка.
— Что ж это ты такая невеселая? Почему никуда не ходишь с подружками? Гляди, сколько ребят по тебе сохнут! А ты их замечать не хочешь. Иль есть у тебя сердешный? — спрашивала бабка Нинку.
— Никто мне не нужен! Все эти мальчишки еще не стали взрослыми! Им нужна баба! Чтобы прыть согнать! О серьезном с ними даже думать нечего! У меня эта пора прошла. Я свое отгуляла! Семью хочу. Но с мужчиной! С пацанами не буду связываться! — отвечала Нинка, и баба Дуся на неделю умолкала.
Нинка пришлась по душе старушке. Они вместе коротали вечера за неспешными делами. Девка сама удивлялась, что так легко и безболезненно отошла от разгульной, бесшабашной жизни. Ее не тянуло к возврату в нее. Она не реагировала на восторженные комплименты. И торопливо проскакивала мимо гостиниц, словно стыдясь своего прошлого. Она становилась иною, спокойной, ровной, приветливой, но очень сдержанной женщиной. Она не верила словам. И к людям относилась настороженно, не доверяя, не распахивая, как прежде, душу настежь…
…Егор с того дня, как Нина ушла из его дома, почти не разговаривал с сестрой. Редко выходил на кухню, да и то лишь перекинуться несколькими словами с матерью и Алешкой. Но однажды не рассчитал. И, свернув из коридора, столкнулся с Антониной лицом к лицу. Та несла в кастрюле кипяток и от внезапности выронила. Закричала от боли.
Егор тоже не успел увернуться. И вошел на кухню, чтобы снять носки.
— Дохляк вонючий! Все ноги ошпарил. Черт тебя поднес, ублюдок! — орала Тонька.
— Еще и я виноват! Ты же кастрюлю выронила! Меня обожгла!
— Ты посмотри, что с моими ногами сделал? Чего выполз? Кто тебя сюда звал? Сидел бы в своей комнате, козел!
— Что ты сказала! — встал со стула, забыв, зачем оказался на кухне.
— Что слышал! Одно горе от тебя! Живешь, как домовой! Никакого толку! Одна видимость от мужика! Неужели до старости на моей шее сидеть будешь!? — плакала Тонька, натирая ноги сырым белком яйца.
— Спасибо, сестричка, что призналась! Век не забуду лютости твоей. Одного не пойму, с чего срываешься? Что нужно, чего хочешь? Чтоб я ушел из дома?
— Если б было куда сплавить тебя, сегодня в твою комнату четверых баб поселила! От них доход! От тебя одни убытки!
— Да провались ты, стерва! Довела! Все тебе мало! Не нажрешься никак! На доме красный фонарь горит! Скоро у себя на заднице повесишь! Не стыдишься Алешки, матери! Имей возможность, и нас продала бы!
— Тебя даром никто не возьмет! Никому говно не нужно!
— Подавись своими деньгами, змея подколодная! — выскочил в комнату, оделся наспех, сунул в карман остатки пенсии, документы и выскочил из дома, хлопнув дверью. Он решил никогда не возвращаться сюда. Его обидело молчание матери. Она не одернула Тоньку, не пристыдила, не попыталась успокоить и остановить его. А значит, согласна с дочерью.
— Надоел всем! Обузой стал. Кому я помешал? Что сделал плохого? — шел, не разбирая дороги, не глядя под ноги.
Как оказался на Белорусском вокзале, сам не мог понять.
— Вы в Смоленск? — спросил его седой старичок- попутчик.
— Да! Там, я слышал, еще есть люди…
