Василий Аксенов - Скажи изюм
Огородникова снова стали продирать приступы рыданий. Ой, подожди, дружок, не оставляй! Видишь, огромное истечение влаги из глаз началось у меня. Бесповоротное излияние слезы.
– Это, пожалуй, хорошо, – сказал Раскладушкин. – Из всех человеческих влаг слеза, как говорят, ближе всего к корням души. То есть слеза, как иные тут считают, входит в состав мирового океана. Речь идет, по мнению определенных кругов, не об океане бурь и борьбы, а об океане греха и горя.
С этими словами он снял руку с головы Огородникова и удалился. Слышно было, как он закладывает снаружи чеку и навешивает замок. Огородников закрыл мокрое лицо ладонями и позволил слезе бурно катиться меж пальцев в сопровождении пузырьков, вызванных одновременным исходом слюны и сопли. Он молился с дикостью, присущей всякому человеку, получившему советское воспитание.
Господь Создатель, Более Правый,
и ты, Блаженный Николай,
провижу я, как встанут травы
над нашим пеплом и золой.
Ловил я мимолетный образ
и в этом, грешный, был ретив
и не заметил, что обобран
размахом рук, рычаньем ртов,
полетом ног, сдвиженъем чресел.
Увидев все, слетел с рессор,
как будто с бочек Красной Пресни
скатился сбитый комиссар.
Господи, правда ли, что в прохождении звездных путей
скрыт и проход в зазвездность?
Милостивый, поделись секретом темных пространств!
Место, которое мы здесь называем Россией,
нечто существенней, чем геологический шлак?
Детские вечера,
лепет сиреневых душ,
но принимать пора
таинств свирепых душ.
Юности тихий мед,
запахи крымских слив…
время шагнуть вперед
в грозных теорий слив.
Вечный птенячий писк,
краткий слоновий рев.
Время… монах Франциск
Тащится через ров.
Господи, просвети, где разместимся с друзьями в сонме далеких душ?
Все эти комбинации, именуемые поколениями, правда ли не случайны?
Господи милостивый, единый в трех образах Отца, Сына и Духа Святого,
вспомни о малых своих посреди материализма!
Не дай предстать, Милосерд, перед Твоим отсутствием!
Господи, чудо яви и посрами атеизм!
II
К тому времени, когда Вадим Раскладушкин покинул часовню Святого Николая, в округе было уже темно. Неподалеку по стенам и низким крышам бараков проплывали фары сыскного автомобиля. Раскладушкин вышел на завиток шоссе и поднял руку. Сыскная тут же остановилась. Подбросишь до электрички, Володя? Об чем разговор, садись, Вадим!
Сканщин в машине был один. Он ехал медленно и сокрушенно мотал головой, явно хотелось человеку чем-то важным с попутчиком поделиться. Прямо беда, Вадим, всякую надежду уже потерял найти Огорода, а найти надо, живым или мертвым.
– Зачем он тебе, Володя? – поинтересовался Раскладушкин.
Хорошее любопытство какое-то светится в глазах у этого недюжинного юноши. Повестку, Вадим, мне надо ему вручить на допрос по делу Жеребятникова. Матерого врага недавно взяли.
Вот какая странная жестикуляция. Пальцы пианиста берут наше ухо и перебирают его, будто это листок капусты. По телу проходит освежающий жар.
– Там у вас злодеяние готовится, Володя.
Разве? Какая-то все-таки формулировка, прости, Вадим, ненаучная. Там у нас акция проводится с одобрения вышестоящих «желез». Палец пианиста – вот как раз такие участвуют в выколачивании сонаты «Апассионаты», этой, по словам великого Ленина, «нечеловеческой музыки», лезет в глубину ушной раковины и извлекает на конце ногтя плотный клубень слежавшейся серы. Вот и «дорогая» вчерась говорили: вам нужно прочищать сокровенные места, капитан! Согласен, пользу такого дела под вопрос не поставишь. По-новому задрожала слуховая мембрана, резко усилился, процесс насыщения кислородом клеток гемоглобина, о которых немало было сказано хороших слов в средней школе.
– Ты лучше не ищи Огородникова, Володя, – посоветовал Раскладушкин. – Не участвуй в дурном деле.
Серная пробка под давлением свежего воздуха вылетает из левого уха даже без вмешательства музыкального пальца. Да ведь риск же огромный, Вадим! Из «желез» же вылечу! Больше того – из партии же почистят!
– Зато не попадешь в злодеи, Володя!
От хороших этих слов зазвенели ушные мембраны, как в пионерском детстве! Гарантируешь, Вадик? Ручаешься? – Приехали, Вова! Пока и будь здоров!
III
Утро следующего дня оказалось кристально прозрачным и свежим. За ночь как-то сбалансировалось атмосферное давление, так что можно было, по мнению Раскладушкина, исключить большое число негативных сосудистых реакций, что ведут нередко к принятию дурацких партийных и правительственных решений.
Вадим ехал на велосипеде к Миусской площади и, чтобы скоротать время, читал вслух кое-что из молодых стихов Пастернака. «Пью горечь тубероз, небес осенних горечь»… «под ней проталины чернеют, и ветер криками изрыт, и чем случайней, тем вернее»… «я рос, меня, как Ганимеда, несли ненастья, сны несли»… А ведь неплохо, думал Раскладушкин, не так уж далеко от того, что именуется истиной.
В Союзе фотографов в этот час начался закрытый секретариат, который должен был подвести итог борьбе боевого отряда «объективов партии» за сплоченность своих рядов перед лицом очередной провокационной попытки спецслужб Запада. «Изюмовская» кампания всех уже основательно измочалила. Творческие показатели за истекший период значительно снизились. Ну, вот сегодня подведем итоги, и – в заслуженные, очень даже заслуженные загранкомандировки!
Нужно было вынести резолюцию, одобряющую арест «железами» ГФИ псевдофотографов Жеребятникова и Ури. Затем предполагалось одобрение текста статьи «Чужой» – о предательстве Огородникова. В тексте высказывалось пожелание общественности СФ СССР о привлечении предателя к уголовной ответственности. Далее ожидалось условное исключение из союза всех «изюмовцев», как подавших заявления о самовыходе, так и колеблющихся. Из союза, как и из Партии, самому выйти нельзя, как нельзя одной отдельно взятой личности возвыситься над народом! Условный срок – один год. За это время здоровые элементы одумаются, гнилье – будет отсечено!
