Донна Тартт - Щегол
— Ты поэтому мальтийца выбрал? Потому что порода древняя?
— Эхммм… — я давился кашлем.
Она что-то еще стала говорить — не мне, собаке, но меня скрутил очередной приступ, чихания. Хоби быстро нашарил первое, что под руку попалось — полотняную салфетку со стола, — и сунул ее мне.
— Так, ну хватит, — сказал он. — Марш обратно в кровать. Не надо, не надо, — отмахнулся он, когда я попытался вернуть ему салфетку, — оставь себе. И скажи-ка, — он оглядел мою жалкую тарелку: пролитый чай и разбухший тост, — что тебе приготовить на завтрак?
В перерывах между чихами я выразительно, по-русски, в Борисовом духе передернул плечами: да что угодно.
— Ладно, тогда, если не возражаешь, сварю тебе овсянки. Она для горла полегче. А носков у тебя, что, нет?
— Эээ… — Пиппа — горчично-желтый свитер, волосы цвета осенней листвы — была поглощена собакой, и цвета ее смешивались и мешались с яркими красками кухни: сияют в желтой миске полосатые яблоки, посверкивает игольчатым серебром жестянка из-под кофе, куда Хоби ставит кисти.
— А пижама? — спрашивал Хоби. — Тоже нет? Ладно, поищем что-нибудь у Велти. Когда переоденешься, я это все в стирку брошу. Так, иди, давай-ка, — сказал он, хлопнув меня по плечу так неожиданно, что я аж подпрыгнул.
— Я…
— Можешь здесь оставаться. Столько, сколько захочешь. И не волнуйся, к поверенному твоему я с тобой схожу, все будет хорошо.
2Дрожа, с гудящей головой, я прошагал обратно по темному коридору и залез под тяжелые ледяные одеяла. В комнате пахло сыростью, и хотя там было на что посмотреть — пара терракотовых грифонов, викторианские вышивки стеклярусом и даже хрустальный шар, — темно-коричневые стены и их глубокая, сухая, будто какао-порошок, гладь до краев пропитали меня памятью о голосе Хоби и еще — о Велти; радушная коричневость, которая просочилась в меня до самого нутра и обращалась ко мне любезным старомодным тоном, так что, пока меня носило по свинцовым волнам лихорадки, само присутствие этих стен обволакивало меня, успокаивало, и еще Пиппа — Пиппа отбрасывала собственный переменчивый, разноцветный отсверк, и у себя в голове я мешал рдяные листья со взлетающими во тьму искрами костра и примерял к этому мою картину — как она будет смотреться на таком густом, мрачном, скрадывающем свет фоне. Желтые перья. Вспышки багряного. Блестящие черные глазки.
Дернувшись, я проснулся, засучил в панике ногами, руками — я снова ехал в автобусе, а кто-то тянул картину у меня из рюкзака — и увидел, как Пиппа поднимает на руки сонного пса и волосы у нее ярче всего, что есть в комнате.
— Извини, просто его надо выгулять, — сказала она. — Смотри, не чихни на меня.
Я задвигал локтями, приподнялся.
— Прости, привет, — как дурак, сказал я, мазнув по лицу рукой, и потом добавил: — Мне уже получше.
Ее тревожащие коричнево-золотые глаза оглядывали комнату.
— Скучно тебе? Хочешь, принесу цветных карандашей?
— Цветных карандашей? — растерялся я. — Зачем?
— Эээ, чтобы порисовать?
— Ну-у…
— Неважно, забудь, — сказала она. — Нет так нет.
И она упорхнула, оставив после себя аромат коричной жвачки, Попчик посеменил за ней следом, а я, придавленный собственной тупостью, зарылся лицом в подушку. Я, конечно, скорее бы умер, чем хоть кому-нибудь в том признался, но я страшно боялся, что у меня из-за щедрой моей любви к наркотикам поражены теперь и мозг, и нервная система, и, может, даже душа — и нанесенный урон уже не исправишь, а то и не всегда постигнешь.
Пока я там лежал и переживал из-за всего этого, гуднул мобильник: «ПРИКИНЬ Я ГДЕ? У БАСЕЙНА @MGM GRAND!!!!!!»
Я заморгал.
«БОРИС?» — эсэмэснул я в ответ.
«ДА, Я!»
Что он там делает?
«ТЫ ОК?» — написал я.
«ДА ТОКА СПАТЬ ХОЧУ! ГАСИМСЯ ТЕМИ ГРАМАМИ, ППЦ!:-)»
Еще гудок.
«*МЕГА*ЖЫР. УГАР-УГАР! А ТЫ? ЖИВЕШ ПОД МОСТОМ?»
«НЙ, — написал я в ответ, — ЛЕЖУ, БОЛЕЮ, ПОЧЕМУ ТЫ В MGM?» «Я ТУТ С КТ И ЭМБЕР И СО ВСЕМИ!!!!»
И через секунду еще одно сообщение: «ЗНАЕШ КОКТЕЛЬ БЕЛЫЙ РУССКИЙ? ОЧ.ВКУСНО, ДУРАКИ ТОКА КТО ТАК КОКТЕЛЬ НАЗВ.»
Стук в дверь.
— Ты как тут? — Хоби просунул голову в дверь. — Принести тебе чего-нибудь?
Я отложил телефон.
— Нет, спасибо.
— Ну, скажешь тогда, как проголодаешься. Еды просто горы, холодильник ломится, аж дверь не закроешь, у нас на День благодарения были гости… а это что за шум? — спросил он, заоглядывавшись.
— Это телефон.
Борис писал:
«КАК МЫ ГАСИМ, НЕПОВЕРИШ!»
— Ладно, тогда я тебя оставлю. Скажи, если что-нибудь понадобится.
Когда он ушел, я перекатился к стене лицом и ответил ему:
«ТЫ B MGM? С КТ БИРМАН?»
Ответная эсэмэска пришла почти мгновенно:
«ДА! ЕЩЕ ЭМБЕР&МИМИ& ДЖЕСИКА& ДЖОРДАН СЕСТРА КТ ОНА В К0ЛЕДЖЕ:-D»
«ФИГАСЕ!»
«НЕВОВРЕМЯ ТЫ СВАЛИЛ!!!:-D»
И почти сразу, я и ответить не успел:
«ЭМБЕР ПРОСИТ ТЛФ НАЗАД, ПАКА»
«ПОЗВОНИ ПОТОМ», — написал я. Но он ничего не ответил, и пройдет еще много, очень много времени, прежде чем Борис снова появится в моей жизни.
3Еще пару дней, пока я бултыхался в неприлично мягкой старой пижаме Велти, от температуры все так спуталось и свихнулось, что я то и дело переносился в Порт-Аторити — убегал от кого-то, протискивался через толпу, заныривал в туннели, где на меня с потолка срывались масляные капли воды — или снова ехал по Вегасу на городском автобусе мимо продуваемых насквозь промзон, в окна стучит песок, а у меня нет денег на проезд. Время выскальзывало у меня из-под ног круговертью, ледяными наносами на шоссе, искрило пунктиром, когда вязли колеса и меня выкидывало обратно в настоящее: Хоби носит мне аспирин и имбирный эль со льдом, Попчик — выкупанный, пушистый, белоснежный — вспрыгивает на спинку кровати и марширует туда-сюда мне по ногам.
— Ну-ка, — сказала подошедшая к кровати Пиппа и пихнула меня в бок, чтоб ей было куда усесться, — двигайся.
Я сел, нашарил очки. Мне снилась картина — я ее вытащил, я ее рассматривал — или нет? — и потому беспокойно заозирался кругом, чтобы убедиться, что, перед тем как уснуть, я ее спрятал.
— Что такое?
Я заставил себя взглянуть ей в лицо.
— Ничего.
Несколько раз я залезал под кровать, только чтобы потрогать наволочку, и теперь думал, а вдруг я недоглядел и оставил ее торчать из-под кровати. Не смотри вниз, велел я себе. Смотри на нее.
— Вот, — говорила Пиппа, — сделала тебе кое-что. Дай руку.
— Ух ты, — сказал я, разглядывая остроконечное травянисто-зеленое оригами, — спасибо.
