Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке
Доминик и Патрис Арно держались вместе. Год они проработали в ресторане «Авалон», однако Арно постоянно говорил повару, что они «выжидают». Патрису хотелось вновь открыть собственный ресторан, и в девяносто седьмом он купил помещение разорившегося ресторана в районе Саммерхилла. Здесь к ним пришел Сильвестро. Итальянец, уроженец Калабрии, он работал в Милане, потом в Лондоне. («Это значит, что человек способен учиться новому», — сказал Доминику Патрис. Он сделал молодого Сильвестро вторым шеф-поваром.)
Свой новый ресторан Арно решил назвать «Патрис», и в этом не было ничего удивительного.
— Ты это заработал, — сказал ему тогда Доминик. — И не смущайся собственного имени на вывеске.
Несколько первых лет дела в ресторане шли сносно. Арно и Доминик обучали Сильвестро фирменным блюдам уехавшего Марселя. Молодой итальянец учился готовить омара в горчичном сабайоне, рыбный суп по-бретонски, паштет из утиной печени в винном желе, палтус en papillote[186], côte de bouef[187] на двоих, жареную говяжью печенку с ломтиками сала, многоярусным луком и нежным бульонным соусом. Естественно, Сильвестро добавил в меню ресторана и свои любимые рецепты: равиоли с улитками и чесночным маслом, в которое добавлялась смесь трав, говяжьи эскалопы с лимонным соусом, домашнюю лапшу тальятелле с маринованной уткой и белыми грибами, кролика с пшеничными клецками. (Доминик тоже сделал кое-какие добавления в меню.) Ресторан в доме 1158 по Янг-стрит был новым, но он не был чисто французским. И вопреки надеждам Арно его заведение не стало модным.
— Дело, конечно, не в названии, хотя и название тоже влияет, — сказал Патрис Доминику и Сильвестро. — Я слишком превратно представлял себе запросы Роуздейла. В этом районе не нужен дорогой французский ресторан. Нам нужно заведение попроще и подешевле! Мы ведь хотим, чтобы посетители приходили к нам два-три раза в неделю, а не раз в два месяца.
В рождественские праздники ресторан «Патрис» обычно был закрыт. Персонал отдыхал. Но на этот раз самому Арно было не до отдыха. Время с двадцать четвертого декабря до второго января он использовал для обновления своего заведения. Стулья он решил заменить банкетками светлых тонов, лимонно-желтые стены — зашпаклевать, где это требуется, и заново покрасить. Их предстояло украсить плакатами, воспроизводящими рекламные афиши старой французской пароходной линии «Генеральной Трансатлантической компании»[188] и ее знаменитого пассажирского маршрута: Гавр — Саутхемптон — Нью-Йорк. Патрису удалось разыскать репринтные издания афиш парижского кабаре «Мулен-Руж», сделанных Тулуз-Лотреком. На одной из них была изображена танцовщица Ля Гулю[189], а на другой — Жанна Авриль[190]. В меню появлялись рыба с чипсами и рубленый бифштекс с жареным картофелем. Цены на еду и выпивку снижались на двадцать пять процентов. Казалось, Арно решил вернуться к временам «Бастринга» и превратить свой ресторан в бистро. Однако самого слова «бистро» владелец тщательно избегал. («Слово затертое, оно давно утратило смысл!» — так объявил своему персоналу Арно.)
Обновление было обычной уловкой, к которой прибегали владельцы ресторанов, чтобы увеличить число посетителей.
— А как насчет названия? — спросил Сильвестро.
Доминик догадался, что молодой калабриец уже придумал свое.
— Я понял, что «Патрис» — это слишком старомодно. Эта эпоха ушла, и нечего насильно возвращать ее. Название тоже придется сменить.
Арно был умен и тонок. Он говорил с оттенком легкомыслия, но держался очень учтиво, никого не задевая и не обижая. Доминик любил этого человека и восхищался им. Однако хромого повара страшила перемена названия ради того, чтобы понравиться горделивым роуздейлским снобам.
— Друзья, вы знаете, о чем я думаю, — начал Сильвестро.
Он тоже держался с наигранным легкомыслием. Неискренность ощущалась, но парень был обаятельным и уверенным в себе. Словом, таким, каким каждый отец хотел бы видеть своего сына.
Молодого повара вдохновил эффект матированного стекла в нижней части большой витрины, выходящей на Янг-стрит. Для прохожих стекло было непроницаемым, и интерьера зала они не видели. Зато верхняя часть витрины оставалась прозрачной. Посетителям ресторана открывался вид на канадский флаг с красным кленовым листом, развевающийся над Саммерхиллским винным магазином. Вскоре к этому зрелищу добавятся новые детали — два строящихся кондоминиума на Скривнер-сквер. Словом, нижняя часть служила своеобразным занавесом.
— Я предлагаю назвать обновленный ресторан «La Tenda», — с чувством произнес Сильвестро. — В переводе с итальянского — «Занавес».
— Для меня звучит мрачновато, — признался Доминик. — Не хотел бы я ужинать в ресторане с таким названием.
— Сильвестро, я думаю, тебе стоит приберечь это название для первого собственного ресторана, который у тебя обязательно будет, — подсластил пилюлю Арно.
— «La Tenda», — с упрямством ребенка повторил Сильвестро, и в его теплых карих глазах блеснули слезы.
— Пойми ты, это название — слишком итальянское, — сказал Доминик Бачагалупо, пытаясь успокоить эмоционального парня. — Ресторан имеет французский оттенок и вдруг — итальянское название.
Если бы Патрис согласился на такое название, что сказал бы Кетчум? Раздумывая над этим, Доминик сознавал полную абсурдность своего аргумента. После рождественских каникул в удешевленном меню ресторана должны появиться блюда по его рецептам: сицилийский мясной хлеб и макароны alla puttanesca[191].
Ошеломленный Патрис и шокированный Сильвестро недоверчиво смотрели на старого повара. «Мы зашли в тупик», — подумал Доминик. Сейчас здесь очень пригодилась бы писательская фантазия Дэниела.
— В таком случае, Доминик, почему бы не назвать ресторан «Бачагалупо»? — с некоторым вызовом спросил молодой повар.
— Только не «Бачагалупо»! — испуганно воскликнул повар.
(Если Ковбой его не прикончит, это сделает Кетчум!)
— Но и это тоже слишком итальянское название! — уже более эмоционально напомнил им Арно.
— Я говорю об английском переводе этой фамилии, — пояснил Сильвестро.
Арно не разгадал ее смысла, хотя слово по звучанию было очень близко к французскому.
— «Поцелуй волка», — медленно произнес Сильвестро, делая ударение на обоих словах.
Арно невольно вздрогнул. Он был невысоким, крепко сбитым, с коротко подстриженными седыми волосами и улыбкой мудреца. Он всегда носил черные, тщательно отутюженные брюки и элегантную, но с открытым воротом рубашку. Этот человек умел придать церемониям оттенок естественности. Можно сказать, он был ресторатором старой школы: вежливым, философичным; он ценил традиции, но мгновенно понимал, когда нужно поменять стиль.
