Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)
— Если бы не сгорела моя фирма, — неожиданно для себя проговорил Андрей, — я бы вам дачу выстроил за копейки.
— Все вы! — махнула рукой врач. — Пока ребенок болен, на руках носите. А как выздоровел, так и до свидания. На улице встретят и не здороваются! Не помнят! В упор не видят. Но я уже давно привыкла, не в претензии. Главное — малыш растет здоровеньким.
— Есть вариант для вашей внучки поступить на экономический факультет и стать продюсером.
— Продюсер — это нынче круто, — заверил Андрей.
И он, и Мария Ивановна, да и Клавдия Тимофеевна имели весьма смутное представление, что это за профессия. Но звучала она многообещающе.
Андрей был готов снять последнюю рубаху и отдать врачу за ее подвиг. У него, кроме последней рубахи, ничего и не осталось. Минуточку! А деньги Мариванны, заметно подтаявшие, из-за постоянных покупок в аптеке? Долларов триста или четыреста есть.
Он вышел из комнаты, уже прочно именуемой «детской», зашел в свою, выгреб из коробки доллары. Четыреста — отлично! Вернулся и протянул купюры Клавдии Тимофеевне:
— Пожалуйста, примите нашу благодарность! Пожалуйста, не отказывайтесь!
Она и не думала отказываться, только изумилась сумме:
— Куда столько много?
«Завтра нам не на что будет купить хлеб, — подумала Мария Ивановна. — Впрочем, это мелочи. У Петечки еды достаточно. Ах, как благороден Андрей! Какой широкий жест!»
— Это не последние наши деньги, — легко соврал Андрей, — и даже не предпоследние. На репетиторов для внучки пригодятся. Воспринимайте их круговоротом дензнаков в обществе, как бывает круговорот воды в природе.
— Вроде коробок конфет? — Довольная Клавдия Тимофеевна убрала деньги в сумочку. — Вы не поверите, но у меня несколько раз было. Принесет пациент конфеты, а мы их — учительнице или внучкиному тренеру передариваем. И через некоторое время снова ко мне возвращаются, опять пациент дарит. Вот уж точно — круговорот. Все запомнили, что я сказала по режиму и лечению Пети? Ну, бог даст, выкарабкается! Звоните в любое время суток.
Через несколько часов Мария Ивановна, на которую произвел большое впечатление и жест Андрея, и то, что доктор взяла деньги (Мария Ивановна была абсолютно уверена — откажется), обдумав ситуацию, поделилась с Андреем:
— Она приняла плату ради нас! Не из корысти! Потому что понимала: для нас большое облегчение заплатить за услугу, как бы избавить себя от моральной зависимости и гнета нравственного долга.
У Андрея не было ни сил, ни желания вникать в мудреный ход благородных мыслей Марии Ивановны.
Потому что несколько минут назад позвонила Марина…
Он только буркнул:
— Если бы сейчас у кого-то возникла потребность облагодетельствовать меня на несколько сот долларов из-за нравственной чесотки, я бы не отказался. Мариванна, ингаляцию с Петькой сделаете? У меня от пара, кажется, плесень по телу вырастет.
— Конечно!
Погруженные в Петькину болезнь, они не оставались изолированными. Телефон — великое приобретение цивилизации — звонил постоянно. Держала руку на пульсе Ольга, которая сама и ее дети грипповали. Андрей запретил являться — вдруг у вас иной вирус, отличный от Петькиного! (Теперь Андрей был медицински подкован.) Принесешь нам инфекцию, от которой нет иммунитета, Петька не сдюжит микробного гербария. Звонили подруги Мариванны. Их участие раздражало бы Андрея, если бы Мариванна не сворачивала быстро разговоры, ограничившись кратким бюллетенем Петькиного состояния. Все что-то советовали! Все были опытными выхаживателями больных младенцев. Андрей ничьим, кроме Клавдии Тимофеевны, советам не следовал и запрещал Мариванне самодеятельность. Обрывали телефон коллеги по сгоревшей работе, подчиненные, друзья, приятели, прослышавшие о банкротстве. Общаться с ними было недосуг…
Андрей поднял трубку, будучи уверенным, что звонит кто-то из общего списка: Ольга, подруги Мариванны, его приятели… Но это была Марина.
— Привет!
— Здравствуй!
— Это я, Марина.
— Узнал.
— Кажется, ты мне звонил?
— Нет, не звонил, — честно ответил Андрей.
Если бы он не был чертовски вымотан, если бы три последних ночи спал по-человечески, а не клевал носом в кресле с Петькой на плече, если бы не боялся, что каждый приступ кашля станет для мальчишки последним… Тогда бы он наверняка понял, что Марина делает первый шаг навстречу, дает ему подсказку, за которую нужно немедленно хвататься.
— Значит, у меня барахлит сотовый телефон, твой номер высветился в неотвеченных звонках, — торопливо проговорила Марина.
— Бывает.
— Ну… как… ты…. вообще?
— Нормально.
— А твой ребенок? Кстати, это мальчик или девочка?
В списке тех, кому бы Андрей поплакался, рассказал о кошмарных семидесяти двух часах непрерывного стресса, чье сочувствие и понимание было бы для него глотком живой воды, Марина стояла на первом месте. Но рассказывать ей, как заморозил младенца, чуть не угробил его, потом выходил с помощью прекрасного врача и преданной няни? Это добрых полчаса немужской болтовни, сетования на судьбу и напрашивания на сострадание. Задави в себе нытика! Не смей пускать слезу перед девушкой, которую потерял.
— Мальчик, Петька, семи месяцев от роду.
Андрей мог бы порадоваться тому, что ему удалось придать своему голосу равнодушные интонации. Точно разговаривает с терпимостью воспитанного человека, которому собеседник сто лет не нужен.
Марина отлично уловила нотки деланой вежливости. И в свою очередь нашла силы беспечно попрощаться:
— Желаю вам здравствовать!
— И тебе того же!
Он слушал короткие гудки в трубке и боролся с желанием запустить телефон в стену, чтобы рассыпался на мелкие кусочки… Или совершить иной акт вандализма: сбросить телевизор на пол и растоптать, повалить книжные полки, торшером расколошматить музыкальную систему…
— Андрей! Андрей! Вы слышите меня? — звала Мариванна. — Мы идем с Петей в ванну на ингаляцию.
— Да, конечно. Идите, я все подготовлю.
После паровой ингаляции Петьку следовало быстро переодевать в несырое теплое белье, подогрев его на батарее.
Марина сжимала телефонную трубку, точно пластмасса была живой и ее можно задушить как гидру. Пальцы побелели от напряжения. Хорошо бы трубка треснула, осколки впились в ладонь, потекла кровь… Любая физическая боль лучше душевной, которая навалилась.
Андрей не любит ее! Вычеркнул из своей жизни легко и быстро. Стер из памяти дружбу и то духовное, что ей казалось прекрасным. Было ли оно? Или их связывала только постель? Возрастная физиологическая потребность совокупления самца и самки. Из нас, моногамных женщин, лучшие самки — проститутки. Он и меня будет вспоминать как проститутку?
