Юрий Герман - Дорогой мой человек
Невилл хотел что-то сказать, но Устименко не стал слушать его.
— В рентгеновский кабинет лейтенанта Невилла, — велел Володя сестре и пошел вперед к рентгенологу капитану Субботину, всегда печально и едва слышно напевающему арии из опер. И сейчас, раздумывая над снимками, он тоже напевал из «Онегина».
— Так он же у меня был, — сказал Субботин, когда Володя назвал ему Невилла. — Или вы желаете посмотреть его сами?
И Лайонел тоже удивился, когда его привезли на каталке в рентгеновский кабинет.
— Все с начала, — сказал он сердито. — Зачем?
— Затем, чтобы содрать с вас побольше ваших фунтов стерлингов, объяснил ему Устименко. — Это же войдет в счет, как вы не понимаете!
Субботин выключил нормальное освещение — надо было адаптироваться. Минуты две-три прошло в молчании, потом Невилл сказал:
— За это время, что мы сидим в темноте без всякого дела, я не заплачу ни пенса! Вы слышите, док!
Володя улыбался. Хитрый пятый граф Невилл понял, что со счетами попал в глупое положение, и теперь делал вид, что это просто игра. Ничего, он его еще допечет по-настоящему, этого сэра!
— Поверните мне его больше направо, — попросил Устименко. — Еще больше, еще чуть-чуть!
Невилл коротко застонал. Конечно, ему было больно, очень больно. Врачи в таких случаях деликатно выражаются, что больному «неудобно». Но Володя знал, как ему больно: кроме пули, которую он отчетливо видел, видны были и сломанные ребра — третье и четвертое.
— Придется потерпеть, сэр Лайонел, — попросил Володя. — Пожалуйста! Тут ничего не поделаешь, мне надо самому все увидеть.
— А что вы видите?
— Я вижу, например, ваше сердце.
— И как оно?
— Тысяча лошадиных сил и тянет великолепно.
— Зато ребра ни к черту? Да, док?
— Ребра мы вам склеим очень просто.
— А пулю этого чертова боша вы видите?
— Вижу, вижу!
И по-русски Володя сказал Субботину:
— Вблизи от корня правого легкого, больше сверху, верно?
Субботин задумчиво напевал.
— Слишком вблизи, очень уж вблизи, — ответил он не торопясь, словно отвечая на мысли Устименки. — Совсем вблизи. И кстати, Владимир Афанасьевич, кровь в полости плевры…
Володя разогнулся, попросил сделать снимки и вышел из рентгеновского кабинета. В коридоре с сигаретой в зубах стоял Уорд.
— Еще вчера вы сами опасались кровотечения, а сегодня вертите его для ваших проекций, — корректно улыбаясь, но грубым голосом сказал Уорд. — Это небезопасно, док.
— Мы поговорим попозже, с вашего разрешения, — ответил Устименко. Это «с вашего разрешения» должно было означать язык дипломата.
Из рентгеновского кабинета Невилла привезли в операционную. Лицо летчика было мокрым от пота, но он все еще пытался шутить.
— Вы здорово взяли меня в оборот, — сказал он, облизывая губы. — Стоило мне посулить вам деньги, как лечение пошло по-настоящему. Американцы-то правы!
— Да, — подтвердил Устименко, — деньги делают все. Я слышал, что за них можно даже купить себе титул. Вот я и стану маркизом, например…
Невилл вздрогнул. Игла вошла сразу, Володя медленно потянул к себе поршень.
— Вы меня оперируете, док?
— Нисколько! У вас в плевре скопилась кровь — я ее убираю.
— Это будет дорого стоить?
— По-божески возьмем! — сказал Володя. — Люди свои, союзники! А можем, как и вы, в кредит!
Потом Устименко занялся перевязкой, это тоже было достаточно мучительно для Невилла, но он держался, хоть слезы и вскипали в его нарочно широко раскрытых глазах.
И только в палате он пожаловался:
— Здорово вы меня намучили сегодня, док!
— Я не мог иначе, — сказал Володя. — Я должен был во всем разобраться.
— И разобрались?
— Я теперь подумаю.
— А я выпью. Хотите виски, док? У меня тут отличное, шотландское…
Виски Устименко пить не стал. Ему предстоял еще разговор с Уордом. Разговор, судя по вчерашнему началу, безнадежный, но Володя не мог его не продолжить, не имел на это права.
— Сигару, чашку кофе? — спросил Уорд, когда Устименко вошел к нему в кабинетик.
Еще мокрые рентгеновские снимки висели перед экраном — Володя догадался, что сюда их принес Субботин.
— Это Невилл, — с приличным случаю вздохом произнес Уорд и протянул Устименке большую чашку черного кофе. — По-моему, ничего хорошего!
Устименко разглядывал снимки по очереди — все три: да, ничего хорошего!
— Неприятные снимки, — произнес Уорд, но по выражению его голоса можно было предположить совершенно обратное: именно такие снимки его устраивали — они укладывались в его концепцию. — Разумеется, жалко мальчика. Чрезвычайно богатые люди. Было пятеро сыновей — Лайонел последний. Единственный наследник крупного состояния…
Вдруг Володя различил глаза Уорда под очками: в глазах застыло мечтательное выражение.
— Богатые люди, — лаская голосом это такое недостижимое для него богатство, сказал Уорд. — И мать, которая совсем ничего не ценит и не понимает, бедняжка почти помешалась от горя. К ленчу накрывают пять приборов — как будто все они живы и все сидят с ней за столом. Отец покойный бригадный генерал — давно забыт, а мертвые мальчики с ней всегда. Понимаете, войну эти ребята восприняли как большой спорт, как олимпиаду или еще что-то в этом роде. Немного бренди, док?
Бренди Володя не хотел.
За окном все сыпался и сыпался мелкий, унылый весенний дождь, колотил в фанеру, заменяющую стекла. Поэтому и тихо так, что все затянуло дождем и туманом, иначе бы немцы показали себя. Весенний дождь, летний, осенний! Здесь всегда дожди…
— Ладно, — после паузы сказал Устименко. — Перейдем к делу. Я думаю, что Невилла все-таки нужно оперировать!
— Ни в коем случае! — воскликнул Уорд.
— Сначала вы все-таки меня послушайте!
— Я не располагаю полномочиями! — веско сказал Уорд. — Я не могу решать эти вопросы.
— Но если я приглашен к больному, то вы обязаны знать мою точку зрения, — неприязненно и жестко сказал Устименко. — Понимаете?
Уорд сделал смиренное лицо. Смиренное и все-таки немножко независимое. Он заранее возражал, — не имея решительно никакого взгляда на вещи, он, на всякий случай, возражал. И всем своим видом он утверждал независимость своего образа мыслей и своей отсутствующей точки зрения.
— Пуля у самого корня легкого, — держа рентгеновский снимок так, чтобы расположение крупнокалиберной пули было видно и Уорду, медленно и старательно заговорил Володя. — Вы видите? Детям известно, что чем ближе инородное тело лежит к корню легкого, тем опаснее и сложнее операция. Но опять-таки местоположение пули в данном случае колоссально увеличивает опасность вторичного кровотечения. Вы согласны?
