Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.
Пушкин и для нашего героя, как для всякого русского, был продолжением слова, продолжением песни, сказки, былины. Великий поэт был как бы внуком князя Игоря, Дмитрия Донского и Ломоносова.
Точно близкие родственники, стоят они рядком с тремя богатырями — сами богатыри. Богатыри ратные, богатыри науки и слова.
Но Пушкин все же — наособицу.
Пушкин собой, кажется, все вобрал — и слово, и историю, и мечту.
Вот война с ворогом — кого в ратные дружки позвать? Пушкина. А кто первым пойдет помочь русскому Икару? Тоже Пушкин.
И сам, будь он в те поры на свете, и стихом своим, коли стих этот жив.
И в прошлом он, до своего рождения, и в будущем, когда его нет, а слово его волшебное живо, неукротимо, весело, а еще и серьезно, раздумчиво, пламенно, трепетно, так что томик стихов пушкинских всегда у нас под рукой. И в дальнюю дорогу первый спутник.
Пушкин!
При слове этом, как всякий и любой, улыбался своей неповторимой улыбкой наш герой.
И приведись случиться чуду — ах, как крепко обнял бы его Александр Сергеевич, как прижал бы к себе, одарив ответной лаской, искренним дружеством!
ОКТЯБРЬВсе великое творимо народом.
Даже созданное одним — мыслителем, ученым, поэтом — в конце концов есть сотворенное народом. Пушкин — один. Был и будет. Но сам он — вершина народной духовности. Как Ломоносов. Как наш герой.
Народ творит людей.
Народ творит бури.
Сродни волне, сметающей на своем пути гниль, весенней грозе, омывающей раннюю зелень, молнии, разрывающей тьму, — пронеслась над Россией Октябрьская революция.
Сравнения эти неточны. Волна и гроза стихийны, революция Ленина ведома его гением и его партией. Подготовлена. Организована. Реализована. Буря народная направлена в точное русло, поток снес плотину.
Только у нашей революции чудесная особинка. Сметая, она созидала. Разрушая, строила.
Широки крылья мечты. А еще шире — крылья реальности. То там, то тут, то в одном, то в другом мечта даже для глаза невидимо становилась жизнью, правдой, делом.
Сын крестьян, поколениями неграмотных, стал инженером. Дочь рабочих, племени униженных и оскорбленных при старом порядке, стала летчицей. Бывшее чьим-то стало общим. Как удивительный цветок, расцветала, сияла ярким светом народная сила, народная воля, народный почин, народный энтузиазм.
Являлось доселе невиданное, слыхом не слыханное: государством правил народ, исчезла бедность, каждый был равен другому, и каждый отвечал за страну.
Время рождало новые понятия: коммунист, комсомолец.
Время рождало новых людей, новую мораль, новое сознание.
Революция, сотворенная народом, стала его достоянием, его честью, его совестью.
Можно сказать: он рожден революцией.
ЦИОЛКОВСКИЙМир мечтаний дарит человечеству гениев. Их не узнать. Они рядятся в другие одежды.
Их считают сумасшедшими.
Их признают чудаками.
И упорно не хотят наречь великими. Великое кажется чем-то значительным. Особым. Необыкновенным. Живущим вдали от этих мест.
Но где же живет великое, коли мы отказываем ему в соседстве рядом с нами? Не в небе же оно витает? Тут.
В Калуге жил учитель. Вечерами разглядывал небо в особую трубу. И хотя только в этом еще нет ничего странного, его считали странным. Чудаком. И признали бы сумасшедшим, если бы он рассказал соседям о своих великих вычислениях, о своих расчетах.
А расчеты были: как запустить искусственный спутник Земли, как полететь на Луну, как преодолеть земное притяжение.
Он печатал свои работы, не имевшие большого успеха. В своем сегодняшнем он жил будущим, а это не всегда понятно.
Но судьбу Циолковского как бы надвое рассекла революция. Калужский чудак стал интересен стране. Нужен людям.
Их было сперва не так много — любопытных, любознательных, беспокойных. Но — чудо! — их становилось все больше и больше. Полет на Луну волновал пионеров, машинистов паровозов, свинарок, планеристов.
На закате жизни Циолковский почувствовал, что не зря слыл чудаком много долгих лет. Чудачество пригодилось.
Стало серьезным. Важным. Великим. Звездный старец оставил тетрадки с расчетами тем, кто шел за ним, молодым, белозубым, отчаянным.
Тем, кто чтил его великим учителем, веруя в силу человеческой мысли, духа, решимости.
Но как далеко пока это — дело, задуманное старцем!
ЧКАЛОВОн появился и стал символом своего времени — красивый, отчаянно смелый.
Человек, который овладевал любой техникой, запущенной в небо. Человек, которому выпала совершенно новая доля — вынести небывало тяжкий груз славы, подаренной ему целым народом, от мала до велика.
Все было новым в его судьбе.
Новые рекорды. Новые трассы. Новые проявления духа. Испытания на нравственную прочность.
И весь мир увидел: поддержанный страной, воспетый ею, доверенный ее честью, человек способен на чудеса, на подвиг, совершенный при жизни и повторенный столько раз, сколько потребуется стране.
Славу Чкалов понимал как доверие, как не свою собственность, а принадлежность народа. Награды понимал как данное наперед, которое следует отработать. Почет понимал как уважение к достигнутому авиацией.
Все это предстоит и нашему герою, но пока он лишь улыбается, увидев фотографию Валерия Чкалова, как улыбается всякий, глядя на славу и гордость Отечества.
Приняв честь князя Дмитрия Донского, труды Ломоносова, песни Пушкина, расчеты Циолковского — приняв это как силу русского ума и духа, дарованного историей, — советские люди торопились делать собственную историю, и каждая строка ее очень нужна была новому Отечеству.
Сливаясь с прошлым, новая жизнь рождала новые представления — советский героизм, советский патриотизм, советский интернационализм.
Новое время рождало новые слова.
Высокие слова.
И новых героев рождало новое время.
Героев, достойных прошлого.
Героев, достойных будущего.
СИЛАНаш герой силен духом. Славен предтечами.
Но чтобы совершить подвиг, мало самого сильного духа, нужна основа. Нужен фундамент. Нужен тот самый сплав достижений, рождаемых духом народа, который зовется материальной основой.
Сила слова сильна лишь тогда, когда она крепится силой дела.
Жаль мужества солдата, который лишен оружия, достойного его мужества. Страна сродни солдату. Страну надо одеть. Обуть. Накормить. А для этого построить фабрики и заводы. Вырастить хлеб.
Открываются месторождения. По трубам течет нефть — кровь индустрии. По проводам льется ток — энергия рождения.
И все это руками рабочих, потом крестьян. Чтобы жить, мало работать. Чтобы жить, надо думать. Наука, соединясь с трудом рабочих и крестьян, рождает новые идеи. Страна крепчает.
От лопат на Волховстрое — к экскаваторам Магнитки. От станка — к десяткам для одной ткачихи в Иванове. От нескольких тонн в шахте Стаханова — к стахановскому движению.
«Норма — не предел!», «План — перевыполнить!», «Даешь рекорд!».
Лозунги рождала душа, а выплескивались они делом, создавшим фундамент страны, ее экономику.
Революция в энергетике. Переворот в металлургии. Завоевания в машиностроении. Рывок на транспорте.
Один за одним росли гиганты-домны, гиганты-заводы, гиганты-электростанции.
Теперь мы можем сказать, что страна жила в огромном напряжении.
Но напряжение было обоснованным.
Без напряжения первых пятилеток не было бы того, что зовется материальной базой социализма.
Не было бы силы, которая пригодится так скоро…
Страна писала своими мозолями строчку в истории, которая войдет в сердце нашего героя мажорной нотой великого шага.
ЕГО СУДЬБА
А наш герой?
Он уже родился, он уже растет, известный пока только своим родителям, матери и отцу, и они тетешкаются с ним, как возятся со всеми детьми все родители.
Мать! Сколько добрых неистраченных слов задолжало тебе человечество! И сказано немало, а все мало, потому как никакими самыми светлыми и святыми словами не отдарится тебе род людской, начало всех начал, суть человеческая, продолжательница всего сущего!
Вот склонилась ты к своему младенцу, кормишь самым чистым молоком, какое только бывает, улыбка блуждает по лицу — счастливая, самозабвенная улыбка, песенку поешь — без слов, из одних только звуков нежности и любви, и в миг этот таинственный передаешь ребенку не плоть свою, нет, а сердце.
Это ты, мать, поддерживая чадо свое за руки, точно за неокрепшие крылья, делаешь вместе с ним первый его шаг по земле.
Это ты говоришь ему сказку, учишь слову — непременно доброму, — это ты поешь с ним первую в жизни его песню.
Говорят, есть и злые матери, случаются, но сознание наше решительно выметает такое из возможного, соединяя со святым именем «мать» только доброе, чистое, ласковое, бесконечно прощающее, предельно возвышенное, благородно-надежное.
