Владимир Орлов - Лягушки
— А козлоногий со свирелью вовсе не пользуется обувью, — сказал Ковригин. — Как и некоторые иные существа…
— Что ещё за козлоногий? — насторожился Эсмеральдыч. — И что это — за иные существа? У нас все нуждаются в обуви. Даже ваша Древеснова!
— Что вам далась эта Древеснова? И с чего вы взяли, что она — моя? — обиделся Ковригин. — И чем она так напугала город?
— Всё, — сказал Эсмеральдыч. — Лавка закрывается. Замечу лишь, что серные бани в "Лягушках" радуют любителей не каждый день. Да и то — не всех. Адью…
И железная будка (не исключено, что и чугунная) гуталинщика мгновенно сложилась, вмялась в землю и исчезла, оставив на городской проплешине в примятых обесцвеченных травинках жирного дождевого червяка. Червяк полежал под снежной крупой, выразил неудовольствие, убрался под травинки и пропал. На месте его пропажи не ко времени зажелтел пышно-крепкий пока, с сентябрьской клумбы, цветок ноготка.
55
Стало быть, серные бани в "Лягушках" не для всех и не каждый вечер.
Об этом было сообщено в конце разговора.
В начале же его Эсмеральдыч не делал никаких оговорок. Мол, есть хорошие серные бани после девяти вечера. То есть рекомендовал их в связи с интересом Ковригина к баням и парным. И никакого раздражения появлением проезжего не выказывал. Но потом стал вредничать. Из-за чего? Из-за Древесновой? Однако шипение было произведено Эсмеральдычем (или кем там?) не в связи со словами о Древесновой.
Эсмеральдычем было высказано пожелание Ковригину быть повнимательнее. Ковригин якобы ощутил всего две мелкие подсказки. О серных купальнях. И о коротком дне в парных. А Эсмеральдыч, по его мнению, одарил Ковригина более важными подсказками и предостережениями. Чёрные шнурки. Древеснова и ставки на неё. Растерянность при упоминании о дирижаблях. Шипение Эсмеральдыча. Дождевой червяк, умелец щекотки. Неряшливость обуви Ковригина, вынужденного ползать подземными ходами и напугавшего город. Поедание гуталина столовой ложкой. И прочее, и прочее. Куча этого прочего. И что было вывалено Эсмеральдычем без всякого смысла, а что, напротив, искривлено со значением, — поди разберись! В прошлый раз Эсмеральдыч отнёсся к проезжему человеку со вниманием, даже будто бы с симпатией (имел информацию или поставленную кем-то задачу?). Сейчас же Ковригин почувствовал озабоченность гуталинных дел мастера и явные его подозрения. Совет был даден ему банальный — ехать в Москву, там Ковригину место, там — его пост. И это при знании того, что он в половине первого ночи в Москву отъезжает. Билет в кармане.
Неужели у кого-то возникли опасения, что билет билетом, а в Москву Ковригин отъезд отменит, задержится в Синежтуре (или его что-то здесь задержит, скажем, приключение нечаянное в "Лягушках") и продолжит нервировать в городе некие силы. Теперь Ковригин вообразил (фантазий у него хватало), что в Синежтуре происходит столкновение нескольких партий (впрочем, слово "партий" вряд ли было уместно, оно у нас по традиции обозначает нечто громоздко-дисциплинарное, с жёсткой конструкцией, затянутое корсетом), а потому, скажем так — столкновение нескольких сил. И даже обострение этих столкновений. Он же, Ковригин, с неразъясненной Древесновой остаётся для неведомых ему сил фигурой загадочной, ожидать от него можно чего хочешь и чего не хочешь, а потому пусть катится отсюда подальше.
Мысль такая, повторюсь, возникла в воображении Ковригина.
И порождена она была отчасти искренним или мнимо-игровым недоброжелательством Эсмеральдыча.
"А проверим! — сказал себе Ковригин. — А проверим!" С дерзостью сказал. С вызовом.
Ресторан "Лягушки" работал, и Ковригина впустили в него с улыбками доброжелательства. Ответственный гарсон-консультант Дантон-Гарик будто бы только для того и существовал в мироздании, чтобы ожидать при входе в зал Тортиллы именно Ковригина. Дантон-Гарик деликатными словами позволил себе напомнить о подвигах Ковригина в усадьбе Журино, о них в Синежтуре уже слагались легенды ("Хорошо хоть, не былины, — подумал Ковригин. — И не песни о конноармейцах…"). При этом в словах и в глазах гарсона-консультанта не было иронии и соблюдалось служебное отдаление мелкого чина ("знаем свой вершок…") от личности значительной.
Ковригин расслабился. И зря. Но об этом — так, мимоходом…
Угадывалось желание Дантона-Гарика спросить о чем-то для него важном, не исключено, что о приме Хмелёвой или о Древесновой, но никакими вопросами гарсон Ковригина не затруднил.
И Ковригин был препровождён к известному столику у известного ему фонтана.
— Кухню нашу, Александр Андреевич, вы знаете, — сказал гарсон. — Но если пожелаете заказать нечто особенное, из любых кухонь мира, то для вас… Для вас всё явится, пусть и с небольшой задержкой, но в наилучшем виде и из свежайших продуктов… Хоть бы и из только что пойманного на Карибах тунца… Такое получено распоряжение…
— Спасибо. Заранее спасибо. Что-нибудь придумаю… Озадачу вас, озадачу! — возрадовался Ковригин. Но вспомнил. Спросил уже с опасениями: — Это не к меню. Это на всякий случай… Серные бани у вас сегодня как?
— В порядке. Но нынче особенно хороши восточные бани! — сказал гарсон.
— Ну и слава Богу! — заключил Ковригин.
— Какова сегодня ваша культурная программа? — поинтересовался Дантон-Гарик. — Времени у вас немного. А в Синежтур вас, к нашему огорчению, может, более и не занесёт. Итак — бани, шахматный клуб, прогулка с факелом мимо привидений, удовольствия за столом? В каком сюжетном порядке вы пожелаете провести вечер?
"Этак и впрямь не сядешь в поезд…" — обеспокоился Ковригин.
— Начнём с удовольствий за столом, — сказал Ковригин. — И на часок — в бани! Факелы с привидениями отменяются. Ужо нагулялись в подземельях. Ну, может быть, минут на пятнадцать загляну в шахматный отсек. К лягушкам местного подвида.
— Разумно, — кивнул гарсон. — Принято.
— А то, может, и вовсе исключу из интересов шахматные баталии и болота с номерами, — раздумывал вслух Ковригин. — Там ведь, небось, у лягушек никаких новых затей не прибавилось…
— Как сказать… — произнёс гарсон.
— Что вы имеете в виду? — спросил Ковригин.
— Новые поступления, — сказал гарсон. — Затей-то, возможно, и не прибавилось… Но вот особым интересом пользуется одно из новых поступлений. Вернее, одна из поступивших…
— У вас расширение штата? — спросил Ковригин.
— Замена выбывших, — сказал гарсон.
— И кто же эти и в связи с чем выбывшие?
— Посетителям ресторана не обязательно знать о внутренних ситуациях заведения, — строго и с укором произнёс гарсон. — Полезно ли забивать голову лишними сведениями? И разрешите, Александр Андреевич, мне отправиться за вашими закусками и начальными напитками. А то как бы нам в приятных разговорах не забыть о времени отправления вашего поезда.
— Резонно, — согласился Ковригин. — Тем более что мне всё же потребуется пятнадцать минут для экскурсии в шахматный отсек.
— Это как посчитаете нужным…
Через пять минут столик Ковригина был накрыт и приготовлен к благоудовольствиям уважаемого посетителя. Исходил пар от только что сваренных раков, от вынутых из горячей кухонной кастрюли картофелин, оказавшихся на блюде соседями как ломтиков малосольной сосьвинской селёдки, так и (на любителя) цельных, неочищенных её экземпляров. В начальные напитки Ковригину Дантон-Гарик определил две кружки синежтурского пива, явно не разбавленного, и в графине — на опытный глаз — двести граммов прозрачной жидкости, способной снять напряжения дня.
— Я ничего не напутал? — поинтересовался гарсон. — Не испортил ли чего?
— Что вы! — воскликнул Ковригин. — Всё именно в наилучшем виде! Вы — кудесник! Вы уловили не только мои желания, но и, простите за вульгаризм, мельчайшие бурчания в моем организме.
— Это не я… — будто бы засмущался гарсон. — Это Распоряжение…
Ковригину бы сейчас же вызнать, чьё это распоряжение и чем оно вызвано, а он уже поднёс ко рту рюмку (вилкой был прихвачен ломтик селёдки) и произнёс:
— Чтоб и вам хотелось!
И пока Ковригин отправлял жидкость в пищевод, гарсон, пожелав гостю тихонравного отдыха и напомнив о возможности особенного блюда, от его столика удалился. Сейчас же ожил фонтан Тортиллы, взыграли подсвеченные струи и отвлекли Ковригина от земных забот. "А теперь переходим к водным процедурам", — будто кто-то прошептал ему. От земных — к водным. Может, к земноводным? Тут, естественно, уместны были раки с пивом. Или лягушки? Но лягушками здешняя кухня не занималась. Так называемые лягушки играли в шахматы и шахбоксинг "по-калмыцки" в своём отсеке, там же имели водоёмы и болота для приватных общений, о чём Ковригин не без удовольствий вспоминал. Значит, в игровом отсеке появились новые шахматистки (их спорт-искусство пока не запретили), и одна из них взволновала умы и чувства. Не Древеснова ли была ею? Или не на место ли Древесновой, исполнившей свою функцию и получившей за старания, как бы выразилась барышня Долли, преференции в судьбе, была приглашена (вывезена из Парижа) прекрасная шахматистка (хотя какие могут быть в Париже шахматистки?)? При этом Ковригин не был убеждён, что он и в самом деле наблюдал прежде в шахматном отсеке Древеснову и уж тем более нырял именно с ней в молочные воды болота № 16. Просто она была похожа на одну из здешних Лягушек в одеяниях-кожах с блёстками. А может, из-за особенностей и вкусовых привязанностей художника по костюмам, и на всех здешних Лягушек? Так, задумался Ковригин, а не за участие ли в судьбе Древесновой (то есть и за участие в чужой игре) он поощрен нынче некиим Распоряжением, по какому, в частности, для него сейчас же добудут в карибских водах тунца или же наловят под Бангкоком крупных тараканов для горячего блюда?
