Филипп Майер - Сын
Когда юный вакеро узнал, как страстно жаждет его избранница этого скакуна, он решил сделать ей подарок. Месяцами он выслеживал животное, изучал его привычки и тайны. И однажды ночью он засел у дальнего озера, куда мустанг ходил на водопой, и заарканил его. Много недель кормил он мустанга сливами, хурмой и ломтями piloncillo[129], пока жеребец не позволил наконец погладить себя, а потом подпустил с уздечкой, а потом разрешил оседлать. Но и тогда вакеро не пытался сесть в седло, лишь одной ногой вставал в стремя, пока не понял, что конь принял его.
Он учил его скакать под седлом, не покоряя и не надламывая дух мустанга.
Объездив коня, вакеро вычистил его, расчесал гриву и прискакал на белоснежном мустанге к дому техасского ранчеро. Он тихонько позвал дочь хозяина. Отворив окно, девушка сразу узнала юного вакеро и, конечно, его скакуна и поняла, что именно за этого человека она выйдет замуж. Они нежно и целомудренно поцеловались, но решили не заходить дальше, пока не найдут священника.
К сожалению, за ними следили. Их видел жирный сынок ранчеро-американца; когда не удавалось насиловать служанок, он прятался в кустах под окном красавицы и, подглядывая, как она раздевается, занимался непотребными вещами.
«Это мама так рассказывала?» — поинтересовался я.
Она проигнорировала вопрос.
…Жирняй помчался к своему папаше с новостью, что самая прекрасная девушка на свете собирается выйти замуж за простого вакеро. И вдвоем они устроили засаду.
Они подстерегли его и убили из особых дальнобойных ружей выстрелом в спину, а потом рассказывали дружкам, как метко они стреляют, как сумели прикончить мексиканца с такого расстояния.
Но когда они добрались до тела юноши, белый мустанг вернулся, чтобы защитить его. Он взвивался на дыбы, бил копытами, и ранчеро с сыном пришлось убить и его тоже. А потом они отрезали голову вакеро.
Девушка, когда ее возлюбленный не вернулся, взяла ружье своего отца и покончила с собой. Но Господь воссоединил благородные создания, и каждое полнолуние можно увидеть вакеро верхом на его призрачно-белом скакуне — держа голову в руках, он скачет, сопровождаемый табуном мустангов, в поисках души суженой.
«Думаю, это неправильная история», — сказал я.
«Как так?»
«У нас тоже есть такая легенда».
Жил на свете черный, а не белый мустанг, носивший призрачного всадника. При виде призрака мустанги обращались в паническое бегство, и таким образом люди узнавали о приближении черного мустанга: грохот копыт тысяч мустангов, подобный грохоту торнадо в прерии, сопровождал его появление.
Немногие видели коня и всадника вблизи, но те, кто видел, рассказывали, что головы у седока нет. Вернее, есть, но она приторочена к седлу, вместе с сомбреро. Много лет ковбои стреляли в таинственного всадника, но пули проходили сквозь него, как сквозь бумажную мишень, не причиняя вреда.
И вот несколько ковбоев решили разгадать эту тайну. Они подкараулили черного мустанга ночью на водопое и пристрелили коня.
К седлу великолепного скакуна был привязан старый высохший труп, а голова покойника приторочена сбоку. Много месяцев шло расследование, прежде чем выяснилось, что такую жуткую смерть встретил молодой мексиканец по имени Видаль, знаменитый бабник и конокрад.
А поймали его Крид Тейлор и Бигфут Уоллес, легендарные техасцы, о которых написано множество книг. Они были известными шутниками и, чтоб другим неповадно было, отрезали вору голову и привязали вместе с телом к спине необъезженного мустанга, которого как раз по случаю отловили. А потом выпустили мустанга вместе с его безголовым всадником, и тот больше десяти лет пугал и сбивал с толку народ.
— Твоя история, конечно, правдива, — недовольно буркнула она.
— Это старая история, широко известная.
— Ну разумеется. И столько убедительных подробностей. Во-первых, мертвый мексиканец, оказавшийся конокрадом, как и все мертвые мексиканцы. Во-вторых, два знаменитых техасца, которые, убив человека, решают ради смеха отрезать ему голову. В-третьих, простое обезглавливание, по их мнению, недостаточно забавно. Будет совсем весело, если не похоронить тело, а привязать его к дикой лошади.
— Хм. — На большее меня не хватило.
— И самая убедительная деталь: когда лихие американские ковбои решают поймать легендарного черного мустанга, они не пользуются для этого лассо, не сооружают ловушку — нет, они просто стреляют в него, потому что это не требует никаких усилий.
— Вот поэтому я не люблю рассказывать.
— Отчего же, это было поучительно.
— Наши дети будут слушать твою версию.
— Нет. Наши дети должны знать правду. — Взъерошив мне волосы, она поцеловала меня в лоб, как ребенка.
Сорок девять
Илай Маккаллоу
1864 год
В начале года случились волнения, и большинство НБЛ-парней отправили на Восток. Меня уговаривали записаться в Пограничный полк, но противна была сама мысль о войне с команчами, да и МакКорд мне не нравился, так что в качестве наказания меня отправили на Индейские территории. Белые, как правило, не хотели работать с индейцами — они же лишь на полступеньки выше негров, — но я был уверен, что меня ждет роскошная жизнь, и не ошибся.
Из пяти цивилизованных племен два — крики и семинолы — выступали на стороне Союза. Остальные — чероки, чикасо и чокто — воевали за Конфедерацию. Бригада чероки подчинялась их собственному генералу, Стойкому Вати, а бригадой чокто командовал Тенди Уокер. Меня временно повысили до полковника и поставили над батальоном чахлых чероки. Они подписывали такие же контракты, как бледнолицые, но не признавали ни обуви, ни формы, не помнили своих обязанностей и не собирались сражаться с противником, превосходящим по численности. Они просто хотели хорошей кормежки и спокойной безопасной жизни, что с точки зрения армии делало их абсолютно бесполезными.
Большую часть снаряжения мы получали из обозов Союза. Нам нужны были пистолеты их производства, со стальным механизмом, а не медным, и многозарядные винтовки Генри и Спенсера, хотя «энфилды» тоже годились. Мы хотели иметь их шерстяные штаны и одеяла, полевые бинокли, седла и сбрую, их лошадей и амуницию, консервированное мясо, кофе и соль, хинин, фабричного шитья рубахи, бумагу и иголки.
Нам поручали только громить тылы противника, то есть совершать набеги на Канзас и Миссури, сжигать склады, амбары и мосты или просто воровать цыплят. Но со временем, когда животы наши становились пусты, как сердца банкиров, и у местных жителей нечего было отобрать, мы перемещались к югу пополнить запасы.
