Канта Ибрагимов - Седой Кавказ
– Что это у тебя за прическа? – стал резко развязным Арзо. – «Я у мамы дурочка!»
– Да что ты понимаешь?! – насупилась Букаева, на ее маленький смуглый лоб набежали складки. – Это последняя парижская мода – «Гаврош».
– А я слышал, что тебя обрили?
– Неправда, у меня болели волосы… и все из-за тебя, на нервной почве. Ты такие гадости писал, – она с непередаваемой печалью склонила голову, прикрыла глаза рукой, послышались всхлипы. – Я хотела уйти от светской жизни, как Наташа Ростова у Пушкина, но в нашей дикости нет женских монастырей.
– Так у мусульман вообще нет монастырей, тем более женских, есть мечети, а для женщин – гаремы.
– Вот-вот, все вы дикари!
– Почему дикари? Например, знаем, что Наташа Ростова не у Пушкина, а у Толстого, и ни в какой монастырь она не стремилась, даже наоборот – жила полной жизнью.
– Ой, Самбиев! – свирепость моментально сменилась слащавой улыбкой. – Если честно, я так взволнована, столько переживаний связано с тобой, что я все понапутала… Просто два вечера подряд смотрела постановки Пушкина и Толстого в Большом театре, а это – такая красота, зрелищность! Ну сам понимаешь – классика! Кстати, только у главной солистки балета такая прическа, у нас один мастер, а остальные так, – и она небрежно сморщила лицо.
– Да, она очень идет, – он хотел продолжить «твоей лошадиной морде», но вовремя осекся и сказал: – Твоей прекрасной фигуре.
– Да, – кокетливо смущаясь, потупила глаза Марина, – в академии говорят, что такой фигуры во всем вузе нет.
– И хорошо они глядели? – пытаясь быть серьезным, съязвил Арзо.
– Бессовестный. Разве кроме тебя есть у меня кто?
– Насчет «есть» – не знаю, а то что был – верно.
– Сплетни! – еще больше вздулись растопыренные ноздри Букаевой, выпуклые темно-карие глаза вонзились в него. – Это Лариса Валерьевна тебе наболтала. Я знаю. Она ненавидит меня из-за того, что я более грамотный, современный юрист – нежели она – старая дура… Да и вообще, она всех чеченцев не любит. Знаю я ее.
– Но-но, – остегнул ее Самбиев, – ты особо не завирайся. Лариса Валерьевна здесь не при чем, весь город знает о твоем романе, – врал Арзо, – и о том, как отец тебя обрил.
– Неправда! – вскочила Марина и, крупными конечностями задев стол, опрокинула стаканы с чаем. – Это ложь, – трясла она кулаками, слезы появились на ее глазах. – Ты не знаешь всей правды. Мой отец случайно обнаружил твою расписку с обещанием на мне жениться и понял все.
– Что все? – стоял напротив Арзо. – У нас ничего не было.
– Как это не было? Ты нахал! Ты забыл, какие синяки ты на моей груди, шее оставлял, ты и дальше лез, обещая, что на мне женишься, но я знала…
В это время зазвенели частые гудки междугородней связи, и Арзо бросился в зал к телефону. Звонил Дмитрий, сообщил, что выслал телеграфом деньги, и Арзо должен в пятницу, вечерним рейсом вылететь в Москву. На ближайшую субботу назначена регистрация брака в ЗАГСе, потом свадьба в ресторане, и Арзо будет шафером Россошанского.
Вдоволь наговорившись, Арзо в веселом настроении вернулся на кухню и видит: стол завален всякой едой, даже икра черная блестит зернышками.
– Это ты принесла? – удивился Самбиев. – Так Лариса Валерьевна полный холодильник мне оставила.
– Может быть, – спокойно проговорила Букаева, – просто это свежеприготовленная… Садись. Давай поедим… Я-то на ночь не ем, но с тобой – хоть ты и противный – можно.
Самбиев голодным не был, все его мысли были поглощены предстоящей поездкой в Москву. За три дня до отъезда необходимо было решить кое-какие дела, приобрести соответствующий костюм, поехать в Ники-Хита и предупредить мать.
Зная, что Букаева просто так не отстанет, он без всякого аппетита принялся за еду.
– Ты машину водить умеешь? – вдруг спросила Марина и следом. – Не мог бы меня завтра повозить по моим делам? А то машину купила, а ездить не умею.
– Ты купила машину? – с набитым ртом спросил Арзо.
– А что? Я ведь юристом работала, а не тем, чем ты думаешь, занималась.
Дальше она вела себя строго, официально. Договорились о встрече на завтра, Марина собрала свою посуду, пожелала Самбиеву спокойной ночи. В коридоре несдержанный молодой человек попытался ощупать позабытую контурность фигуры, но получил отпор.
По уговору, встретились в полдень следующего дня. Самбиев без спросу покинул работу. На такси добрались до гаражного кооператива, и Арзо увидел новенькие «Жигули», оформленные на имя Марины. Сразу же поехали к знакомому нотариусу Букаевой, и Самбиев получил генеральную доверенность на автомобиль.
До окончания рабочего дня он возил Букаеву по народным судам города. Когда Марина надолго пропадала, он под звуки модных мелодий, ласково гладил руль, в который раз протирал то блестящую панель, то наружные стекла, то фары. А при езде получал истинное наслаждение.
Вечером поехали за город в селение Урус-Мартан, к родственникам Букаевой. Возвращались поздно. По незагруженной, сухой по морозу дороге Арзо прилично разогнался, и при ярком свете дальних фар и громко звучащей музыки воскликнул:
– Отличная у тебя машина!
– Теперь она больше твоя, чем моя, – не глядя в сторону водителя, постановила юрист.
Самбиев в ответ промолчал, только не без удовольствия почувствовал, что с каждым поворотом руля, он все больше и больше восхищается ездой, машиной, сладостно притягивается к ней, и… не только к ней.
Неодушевленная машина его чувств не воспринимала, и тогда Арзо, припарковав машину, в темном гараже бросился с ласками к Марине.
– Нет, нет, – прятала она лицо, – ты так обманул меня, ты бросил меня, ты мучаешь меня, я не вынесу этого, – тут ее рот стал занят другим и, освободившись: – Как я истосковалась по тебе! Ты так больше не поступишь?… Хоть ворота запри.
То же самое было в подъезде, и на просьбу вконец возбужденного Арзо зайти хоть на минуту в квартиру Россошанских, Марина категорически отказала, пообещав позвонить.
Более часа ждал Арзо ее звонка, не вытерпев, позвонил сам и узнал, что Марина спит. А Самбиев, напротив, потерял покой, под утро забывшись, все равно ему грезилась езда на машине.
На следующий день все повторилось, только под конец Марина согласилась зайти на стакан чая. Прямо в коридоре Россошанских проявилась несдержанность Арзо.
– Нет, нет, только не это, только не так, – испуганно, изо всех сил сопротивлялась Букаева.
– Мне надоели эти школьные поцелуи, – задыхался в страсти Арзо.
– Потерпи, потерпи дорогой. Я люблю тебя. Я ведь достойная дочь почтенных родителей. Вот узаконим все, и тогда… – она с силой прижала его. – Когда?… Когда ты хочешь? – и не услышав вразумительный ответ, продолжила. – Может, этой весной?
