Джон Ирвинг - Молитва об Оуэне Мини
— МОЙ ОТЕЦ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ТЫ СПЕРВА ПОРАБОТАЛ В МАСТЕРСКОЙ, — сказал он мне. — ТЫ НАЧНЕШЬ С ТОГО, ЧТО БУДЕШЬ ОСВАИВАТЬСЯ С КОНЕЧНЫМ ПРОДУКТОМ — В ЭТОМ ДЕЛЕ НАЧИНАТЬ ЛЕГЧЕ С МЕЛКОЙ ДОВОДКИ. ВЫТАСКИВАТЬ КУСКИ ГРАНИТА ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ — ЭТО ИНОГДА ДОВОЛЬНО КАВЕРЗНАЯ РАБОТА. Я НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ДУМАЕШЬ, БУДТО Я ТУТ ПЕРЕД ТОБОЙ ВАЖНИЧАЮ, НО РАБОТАТЬ С ГРАНИТОМ — ЭТО КАК ПИСАТЬ ТРИМЕСТРОВУЮ РАБОТУ: БОЛЬШЕ ВСЕГО ТЕБЯ ВЫМАТЫВАЕТ ЧЕРНОВИК. КОГДА В МАСТЕРСКОЙ ЕСТЬ ХОРОШИЙ МАТЕРИАЛ, ТОНКУЮ РАБОТУ ДЕЛАТЬ ЛЕГКО: РАЗРЕЗАЕШЬ КАМЕНЬ, ОБТАЧИВАЕШЬ ЕГО, ВЫРЕЗАЕШЬ НАДПИСИ — ТУТ ПРОСТО НУЖНА АККУРАТНОСТЬ. ТЫ ТОЛЬКО ПОЛИРУЕШЬ И ВЫРАВНИВАЕШЬ, ПОЛИРУЕШЬ И ВЫРАВНИВАЕШЬ — ВАЖНО НЕ ТОРОПИТЬСЯ, ВОТ И ВСЕ.
НЕ СПЕШИ РАБОТАТЬ В КАРЬЕРЕ. В МАСТЕРСКОЙ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, РАЗМЕРЫ И ВЕС КАМНЯ ТАКИЕ, ЧТО С НИМ МОЖНО УПРАВИТЬСЯ — ТУТ И ИНСТРУМЕНТЫ, И ЗАГОТОВКИ ПОМЕНЬШЕ. К ТОМУ ЖЕ В МАСТЕРСКОЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НЕ ПОХОЖ НА ДРУГОЙ; ТЫ НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, СИЛЬНО БУДЕШЬ ЗАНЯТ ИЛИ НЕТ — БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ УМИРАЕТ НЕ ПО РАСПИСАНИЮ, И БОЛЬШИНСТВО РОДСТВЕННИКОВ НЕ ЗАКАЗЫВАЮТ НАДГРОБИЯ ЗАРАНЕЕ.
Не сомневаюсь, он искренне заботился о моей безопасности, и я уверен, он знал про гранит все, что только возможно. Это и вправду разумно — научиться чувствовать камень в более мелких и тонких операциях, прежде чем столкнешься с его пугающими размерами и весом в карьере. Все рабочие карьера — сигнальщик, крановщик, операторы врубовой машины, подрывники и даже каменотесы, которым приходилось работать с гранитной глыбой до того, как она превратится в пригодные для памятника заготовки, — все эти люди, работающие в карьере, не могли себе позволить такого допуска на ошибку, как те из нас, кто работал в мастерской. Но, несмотря на все это, мне казалось, что оставить меня работать в мастерской до конца лета 63-го года Оуэна побуждало нечто большее, чем просто осторожность. Мне же, во-первых, хотелось накачать мускулы — а физические нагрузки в гранитной мастерской оказались куда менее тяжелыми, чем на лесозаготовках у дяди Алфреда. Во-вторых, я завидовал загару Оуэна — он целыми днями работал в карьерах, если только не шел дождь (в дождливые дни он работал в мастерской вместе со мной). А еще мы вызывали его из карьера, когда приходил клиент с заказом на надгробие. Оуэн настаивал, что заниматься с клиентом должен именно он; и когда заказ поступал не через похоронную контору, а приходил родственник или близкий друг покойного, мы всякий раз испытывали облегчение оттого, что Оуэн брал все на себя.
Он беседовал с клиентом очень профессионально — очень уважительно к чужому горю, очень тактично, ухитряясь в то же время подходить к делу весьма конкретно. Он не только выяснял, как правильно пишется имя, и тщательно перепроверял даты рождения и даты смерти; в такой беседе подробно обсуждалась личность покойного, его характер и привычки — Оуэн стремился сделать ни много ни мало ПРИЛИЧНЫЙ памятник, памятник, ДОСТОЙНЫЙ усопшего. Учитывались вкусы покойного; размер, форма и цвет камня служили лишь некими отправными точками. Оуэн хотел знать также о предпочтениях скорбящих, которым придется видеть надгробие больше одного раза. Я не помню заказчика, что остался бы недоволен изделием; к сожалению (разумеется, для процветания «Гранитной компании Мини»), я не помню и того, чтобы заказчиков было особенно много.
— НЕ СУЕТИСЬ, — поморщился Оуэн, когда я пожаловался, что мое обучение в мастерской слишком затянулось. — ЕСЛИ ТЫ НА САМОМ ДНЕ КАРЬЕРА БУДЕШЬ ДУМАТЬ О ЗАГАРЕ ИЛИ О СВОИХ ДУРАЦКИХ МУСКУЛАХ, ТО, МОЖЕШЬ НЕ СОМНЕВАТЬСЯ, В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ ТЕБЯ ПОХОРОНИТ ПОД ДЕСЯТЬЮ ТОННАМИ ГРАНИТА. МЕЖДУ ПРОЧИМ, МОЙ ОТЕЦ СЧИТАЕТ, ЧТО ТЫ ОЧЕНЬ ЗДОРОВО СПРАВЛЯЕШЬСЯ С НАДГРОБИЯМИ.
По-моему, мистер Мини вообще не заметил, что я работаю с памятниками. В то лето я впервые встретился с мистером Мини в мастерской только в августе, и он словно бы даже удивился, увидев меня, — правда, он всегда говорил одно и то же, где бы и когда меня ни встречал: «Надо же, да это ведь Джонни Уилрайт!»
Когда не было дождя, а Оуэн не беседовал с заказчиком, он заходил в мастерскую, лишь если имелся особенно трудный заказ: замысловатая форма надгробия, много мелких завитушек, острых углов и так далее. Но, как правило, большинство грейвсендцев перед лицом смерти сохраняли простоту и суровость. Нам редко заказывали плиты необычного силуэта, еще реже — арки с колоннами, и никогда — ангелов, съезжающих вниз по витым столбикам. Об этом можно было только пожалеть, потому что видеть, как Оуэн обращается с алмазным диском, означало присутствовать при работе профессионала с самым современным оборудованием по изготовлению памятников. Никто не умел управляться с алмазным диском точнее Оуэна Мини.
Алмазный диск похож на круглопильный отрезной станок, которым распиливают бревна, — такой был у дяди на лесопилке. Алмазный диск — это тот же отрезной станок со столом, только диск полотна у него не крепится прямо к станине, а опускается на стол в специальной раме. Диаметром оно фута два, в его режущую часть — сегменты в полдюйма длиной и четверть дюйма шириной — запрессованы кусочки алмаза. Когда лезвие опускается на гранитную глыбу, оно прорезает ее под строго заданным углом, пока не достигнет деревянной колоды, подложенной снизу. Это очень острое лезвие делает очень точный и гладкий разрез; получаются аккуратные полированные грани наверху и по бокам надгробия — подобно скальпелю, алмазный диск действует безошибочно, если только не ошибется тот, кто им управляет. По сравнению с другими пилами, что применяются в гранитном деле, этот инструмент до того тонкий и чувствительный, что его даже не называют пилой, а всегда только «алмазным диском». Он проникает в гранит с такой легкостью, что звук при этом совсем не похож на рык не менее мощных пил по дереву. Алмазный диск издает однотонный, пронзительный и очень жалобный стон. Оуэн Мини как-то сказал: «АЛМАЗНЫЙ ДИСК ЗАСТАВЛЯЕТ НАДГРОБИЕ ЗВУЧАТЬ ТАК, БУДТО КАМЕНЬ САМ ПЛАЧЕТ ПО ПОКОЙНИКУ».
Если подумать, сколько времени он провел в этой жуткой мастерской по изготовлению памятников на Уотер-стрит в окружении неоконченных надписей с именами покойников, стоит ли удивляться тому, что он ВИДЕЛ свое собственное имя и дату смерти на могиле Скруджа? Наоборот, удивительно, что он НЕ ВИДЕЛ подобных ужасов каждый день! А когда он надевал свои идиотские защитные очки и опускал алмазный диск в рабочее положение, этот леденящий кровь неизменно ровный стон, издаваемый лезвием, должно быть, напоминал ему собственный голос — «постоянный крик», как выразился мистер Максуини. После лета, проведенного в мастерской, я хорошо понял, что так привлекает Оуэна Мини в тишине церквей, в умиротворении молитвы, в легких каденциях гимнов и литаний — и даже в незамысловатом спортивном ритуале с отработкой «броска».
Из других событий лета 1963 года — когда буддисты во Вьетнаме устроили самосожжение и когда истекали сроки всего клана Кеннеди — надо упомянуть, что Хестер снова работала официанткой в приморском ресторане.
— Вот все, на что способен бакалавр искусств по музыке, — ехидничала она.
Теперь я, по крайней мере, мог оценить, что имел в виду Оуэн Мини, когда сказал как-то о Рэнди Уайте: «ПОЛОЖИТЬ БЫ ЕГО ПОД АЛМАЗНЫЙ ДИСК — Я БЫ УПРАВИЛСЯ ЗА ПАРУ СЕКУНД. ПОЛОЖИТЬ БЫ ПОД АЛМАЗНЫЙ ДИСК ЕГО ЧЛЕН».
Что касается членов — в частности, моего, — то у меня выдалось очередное безрезультатное лето. Католическая церковь имела все основания гордиться несокрушимой добродетелью Кэролайн О'Дэй, независимо от того, была та одета в католическую форму школы Святого Михаила или нет, — да и все остальные церкви могли гордиться добродетелью бесчисленного множества других девушек; со мной они все оставались добродетельными. Мне удалось лишь мимоходом пощупать голую девичью грудь — всего один раз, да и то случайно — теплой ночью, когда мы поехали купаться на пляж у Кабаньей Головы и фосфоресцирующие вспышки в воде, как мне казалось, особенно располагали к соблазну. Та девушка была подружкой Хестер по музыкальному отделению, и, когда мы возвращались в Дарем в красном пикапе, Хестер вызвалась сесть ко мне на колени, потому что моей даме здорово не понравились мои неуклюжие, неумелые ухаживания.
— Ладно, садись посредине, а на него сяду я, — сказала Хестер своей подружке. — Я уже как-то раз почувствовала, как у него стоит, и мне на это наплевать.
— ТОЛЬКО НЕ НАДО ТАК ГРУБО, — сказал Оуэн Мини.
Так я и доехал от Кабаньей Головы до Дарема с Хестер на коленях, снова испытав унижение от того, что у меня встал член. Я подумал, что мне-то уж точно хватит каких-нибудь пары секунд под алмазным диском: если кто-нибудь положит под этот диск мой член, я не сочту это такой уж большой потерей.
Мне исполнился двадцать один год, а я по-прежнему оставался целомудренным, как Иосиф. Я был «Иосифом» тогда, и сейчас я тоже всего лишь «Иосиф».
