Юрий Коротков - Виллиса (Танцующие призраки)
— Не надо, Ген.
Демин отпустил ее, усмехнулся:
— Послушный у тебя брат. Спокойной ночи, сестричка! — и пошел по карнизу, бодро напевая: «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…».
Юлька снова забралась в постель. Ее слегка знобило — наверное, выстудило комнату. А может, слишком много событий было для одного дня. Раньше день шел за днем, неотличимый один от другого, а если и случалось что-то из ряда вон, то было достаточно времени вспомнить, подумать, разобраться. И вдруг — все понеслось кувырком.
Как, оказывается, тягостно признание нелюбимого человека… Юлька только сейчас поняла весь ужас Генкиного положения: они встретятся завтра утром и сделают вид, что ничего не было. И послезавтра, и еще два месяца они будут вместе каждый день, с утра до вечера — и не разбежаться по сторонам, и не помочь как-то друг другу…
Юлька подумала, что уже наверняка не сумеет заснуть этой ночью — и через минуту спала.
Лунные квадраты, меняя форму, вытягиваясь по диагонали, медленно плыли по комнате, добрались до Юлькиной кровати. Она спала, подложив ладонь под щеку. Глубокие тени скрыли разбитую скулу. Юлька была удивительно красива сейчас, с почти прозрачным в лунном свете, детским еще лицом, приоткрытыми пухлыми губами.
Под одеялом угадывалось узкое, гибкое детское тело. Внизу сбившийся край одеяла обнажил тонкие лодыжки и грубые, изуродованные ступни, окостеневшие от мозолей, местами покрытые запекшейся коркой сукровицы и стрептоцида.
Время от времени Юлька вздрагивала во сне п судорожно тянула носок, выгибая крутой подъем…
Игорь появился неожиданно, без звонка.
Юлькин синяк уже рассасывался, осталось только сине-желтое окружье под глазом, которое Ильинская быстро, со знанием дела, замазала крем-пудрой.
Медленно спускаясь в вестибюль, Юлька представляла, как начнется разговор. Например, Игорь спросит: «Почему ты не звонишь?». Она ответит: «А Лариса звонит регулярно?». Или что-то в том же роде.
Но Игорь сказал:
— Привет. Одевайся.
— Куда?
— Увидишь.
И Юлька побежала одеваться и брать увольнительную…
В темном гулком подъезде старого арбатского дома Юлька уперлась:
— Не пойду!
Игорь терпеливо вздохнул:
— Что опять? Здесь все нормально. Можешь делать все, что хочешь. Хочешь на столе танцевать — танцуй!
— Не хочу.
— Не хочешь — не танцуй, — Игорь распахнул дверь и втащил Юльку в длинный коридор, заваленный куртками и шубами. Квартира была титаническая, комнат на десять — наверное, выселенная коммуналка.
— Ребята из Литературного дворниками устроились, — пояснил Игорь. — Служебная площадь.
В центральной комнате на диване, в креслах, на полу расположилась компания, точнее, несколько маленьких компаний. Гремела музыка, кто-то танцевал, обнявшись, говорили все разом, нисколько не мешая друг другу. На Игоря и Юльку внимания никто не обратил — видно было, что гости здесь приходят и уходят, когда захотят.
Игорь усадил Юльку в кресло, которое очень кстати покинула парочка, сам сел на подлокотник.
— А-а! — завопил вдруг долговязый стриженый парень, сидевший напротив. — Звезда советского балета! — тянуться было далеко, он залез коленями на журнальный столик, уставленный бутылками, и поцеловал ей руку.
— Это Валерка. Вы уже знакомы, — сказал Игорь.
Разговор за столом был прерван на полуслове, все обернулись к Юльке.
— А где моя Лена? — спросил Валерка.
— Дома. То есть, в интернате, — ответила Юлька.
— В следующий раз приходи с Леной.
— Ну вот, открылась дверь, — продолжил разговор блондин с белесыми ресницами, с невыразительным, равнодушным лицом. И говорил он тоже безо всякого выражения, будто нехотя. — Не вы открыли, заметь, а вам открыли, — он обращался к черному кудрявому парню, который сидел почему-то в каракулевой кавказской шапочке, и ко второму, похожему на побитого жизнью д'Артаньяна. — И что?
— Что? — воинственно спросил д'Артаньян.
— Народ схватил дрожащими руками то, о чем вслух нельзя было говорить… И сделал вот так, — блондин разинул рот и развел руками. — На кого молились? То, что шепотом по углам или на двадцатом экземпляре откровением казалось, то, оказывается, и на средний уровень не тянет. Когда нет закрытых тем, критерий один — литература… Кого читают? — он стал загибать пальцы, — Набоков, Гумилев, Ходасевич…
— Короче…
— Я хочу спросить, куда молодые гении подевались? Вам же с закрытой дверью замечательно жилось. Вид значительный: вот открою рот и такое скажу — земля вздрогнет! И школьницы от восторга кипятком писают. Одни спекулировали на БАМе, другие — на теме. Так чем одни лучше других?
Тут все закричали разом. Д'Артаньян даже привстал.
— А теперь все кинулись «чернуху» писать, — продолжал блондин, упрямо глядя вниз, — наркомания, проституция, ворье сверху донизу. Дорвались! Нет никого кругом, кроме воров и проституток!
— Ты действительно балерина? — спросил Юльку парень, развалившийся на полу в обнимку с гитарой.
— Учусь еще.
— Где?
— В МАХУ.
— Где?
— Московское академическое хореографическое училище.
— Можешь? — спросил Валерка.
— МАХУ! — тотчас хором грянули остальные.
— Почему — спекуляция? — кричал д'Артаньян. — А если — болит!
— А вот беру я журнал «Юность», — продолжал блондин, — и читаю: «В саду оказались…»
— Зачем, не надо! Я сам прочитаю, — сказал кудрявый.
— Ноги специально выворачиваете? — не отставал от Юльки парень с гитарой. — Знак касты?
Юлька сидела, как обычно, широко развалив колени и разведя носки в стороны. Она покраснела и сжала коленки.
— А вам удобно вот так сидеть? — сердито сказала она, скосив носки вовнутрь. — А мне неудобно, как вы. Суставы же развернуты.
«В саду оказались удоды,
как в лампе торчат электроды, — читал кудрявый, —
и сразу ответила ты:
«Их два, но условно-удобно
их равными числить пяти…»
Юлька фыркнула, стихи про удодов показались ей смешными. Кудрявый, продолжая читать, покосился. Игорь толкнул ее ногой.
— А правда, все балетные мужики — педики? — спросил парень с гитарой.
— Почему все?.. Есть нормальные…
Дальше в стихах выяснилось, что, поскольку каждый удод видел перед собой другого, их было уже четыре.
— Ах, эти ножки, ножки, ножки балерин, Без вас бы я не смог прожить и день один, — пел сосед под гитару, поглядывая на Юльку, — Ах, если бы я только, братцы, мог, Я жизнь бы положил у этих ног…
— Ты вообще стихи любишь? — спросил Игорь, наклонившись к ней.
