Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.
— Ему и его семье принадлежит большая часть «Струанз»?
— Точно не знаю. Сомневаюсь, что это вообще кто-то знает вне их семейного круга. Но кресло тайбаня он занял не из-за своих акций. Такой номер не прошел бы. Я имею в виду, в «Струанз». В этом я уверен вполне. — Армстронг впился в Бартлетта взглядом. — Говорят, Данросс — человек безжалостный, убьет не задумываясь. Я вот не хотел бы иметь его врагом.
Бартлетт попивал пиво, и мелкие морщинки у глаз сложились в загадочную улыбку.
— Иногда враг ценнее, чем друг.
— Иногда да. Надеюсь, ваше пребывание здесь принесет вам прибыль. Бартлетт тут же поднялся:
— Спасибо. Я провожу вас. — Он открыл дверь, пропустил перед собой Армстронга и сержанта Ли, а потом вышел за ними из главной двери в салон на ступеньки трапа. Сделал глубокий вдох. В дуновении ветра он опять уловил что-то странное: ни приятное, ни неприятное, ни вонь, ни аромат — нечто странное и необычно возбуждающее. — Суперинтендент, а чем это пахнет? Кейси тоже обратила внимание, когда Свенсен открыл дверь.
Армстронг ответил не сразу. Потом улыбнулся:
— А это самый что ни на есть гонконгский запах, это пахнет деньгами.
2
23:48
— Пусть все боги будут свидетелями, как жутко не везет мне сегодня, — сказал Четырехпалый У и сплюнул на палубу.
Он сидел на корме, на высоком полуюте своей океанской джонки, причаленной к одному из огромных скопищ лодок, которые расползлись по всей Абердинской гавани на южном берегу острова Гонконг. Ночной воздух был горяч и влажен, и У играл с тремя приятелями в мацзян[20]. Все они — такие же пожилые и видавшие виды, как он сам, — владели собственными джонками. Несмотря на это, они ходили под его флагом и выполняли его распоряжения. Официально его звали У Санфан. У этого низкорослого неграмотного рыбака осталось лишь несколько зубов и не хватало большого пальца на левой руке. Джонка его была старой, потрепанной и грязной. Глава клана Рожденных в Море У, он заправлял всем своим флотом, и его флаг — серебряный лотос — реял над четырьмя морями.
Когда настала его очередь ходить, он взял ещё одну фишку из слоновой кости. Глянув на неё и увидев, что она не в масть, он яростно сбросил её и снова сплюнул. Плевок заблестел на палубе. Как и его приятели, он был одет в старую, поношенную нижнюю рубашку и чёрные штаны, какие носят грузчики-кули, хотя в одной этой игре у него на кону стояло десять тысяч долларов.
— Айийя, — с деланным неудовольствием воскликнул Рябой Тан, хотя с только что взятой фишкой до выигрышной комбинации ему не хватало лишь ещё одной. Игра эта напоминает британский джин-рамми. — Мать их всех ети, если я не выиграю! — проговорил он, снося фишку демонстративным жестом.
— Твою, если ты выиграешь, а я нет! — откликнулся ещё один игрок, и все засмеялись.
— И этих заморских дьяволов из Золотой Горы[21], если их не будет сегодня вечером, — сказал Пун Хорошая Погода.
— Будут, — уверенно заявил Четырехпалый У. — Заморские дьяволы не отходят от расписаний ни на шаг. Во всяком случае, я послал Седьмого Сына в аэропорт проверить.
Взявшись было за новую фишку, он остановился и посмотрел через плечо, окинув критическим взглядом проходившую мимо рыбацкую джонку, которая, мирно пыхтя, направлялась в узкий просвет между бортами лодок к выходу из гавани. Она несла только топовые огни и огни левого и правого борта и якобы выходила в море за рыбой, но это была одна из его джонок, и шла она на перехват тайского траулера с грузом опиума. Когда джонка благополучно проследовала мимо, он снова сосредоточился на игре. Наступило время отлива, но глубины вблизи окруженных лодками островов были значительные. С берега и отмелей доносилась жуткая вонь гниющих водорослей, моллюсков и человеческих экскрементов.
На большей части сампанов и джонок было темно, их многочисленные обитатели уже легли спать. Кое-где горели масляные лампы. Лодки всевозможных размеров были пришвартованы одна к другой, казалось, в беспорядке, и между этими плавучими поселками оставались крохотные полоски моря. Здесь обретались танка[22] и хакка[23] — лодочные жители, которые проводили на плаву весь свой век, рождались на плаву и умирали. Многие лодки никогда не покидали стоянок: они так и покачивались на воде, составленные вместе, пока не давали течь, или не разваливались, или их не уносило тайфуном, или они не погибали в огне поражающих воображение пожарищ, которые нередко прокатывались по лодочным поселкам, когда по чьей-то неосторожности падала лампа или в открытый огонь, который разводили несмотря ни на что, попадало что-нибудь легко возгорающееся.
— Дед! — закричал мальчик лет двенадцати.
— Что там такое? — откликнулся У.
— На пирсе, смотрите — Седьмой Сын! — Маленький впередсмотрящий указывал на берег.
У и все остальные вскочили и стали вглядываться в сторону берега. Там молодой китаец в джинсах и ловко сидящей футболке расплачивался с водителем такси. Такси остановилось у трапа одного из огромных плавучих ресторанов, пришвартованных в сотне ярдов к современным пирсам. Таких цветастых плавучих дворцов было четыре, трех-, четырех- и пятиэтажных, сверкающих огнями во всем великолепии своих ярко-красных и зеленых с золотом китайских крыш с загнутыми вверх углами, фигурами богов, фантастических животных и драконов.
— Хорошие у тебя глаза, Третий Внук. Молодец. Ступай и встреть Седьмого Сына.
Мальчик в ту же секунду сорвался и убежал, уверенно ступая по соединявшим джонки шатким настилам. Четырехпалый У наблюдал, как его седьмой сын направляется к пирсу, у которого сгрудились паромы, обслуживавшие переправу через бухту. Убедившись, что сына встретил посланный им лодочник, он повернулся к берегу спиной и снова сел к столу.
— Ну, давайте заканчивать, — мрачно проговорил он. — Последний раз играю сегодня, етит твою. Мне ещё на берег нужно.
— Айийя! — вскричал Рябой Тан, увидев, что за фишку только что открыл. Демонстративным жестом он шмякнул её на стол картинкой вверх и раскрыл остальные свои тринадцать фишек, которые вместе составили выигрышную комбинацию. — Смотрите, клянусь всеми богами!
— Так тебя и так! — проговорил У и громко отхаркнулся. — Знаешь, где я видел всех твоих предков во всех поколениях, Рябой Тан? Надо же, чтоб так везло!
— Ещё партеечку? Двадцать тысяч на кону, а, Четырехпалый У? — с ликованием предложил Тан, убежденный, что старый черт Цзи Гун, бог азартных игроков[24], сидит сегодня вечером у него на плече.
