Юрий Бригадир - Мезенцефалон
…Расположились мы с Китайцем на самом дальнем столике, чтобы ближе ссать. Вроде ерунда причина, а очень экономит время. Отвернулся к лесу – и поливай не глядя. На первом столике такой фокус не выкинешь, потому что, как минимум, это вызовет недоумение, а как максимум – конфликт. Оставив собутыльника вытирать газетой стол, я пошел к ларьку, взял два по сто пятьдесят водки, по пол-литра пива и по плавленому сырку почти советского образца. Унести все за раз я не смог, пришлось фланировать дважды.
Последним рейсом я притаранил водку, а Китаец уже вовсю сосредоточенно дегустировал «Жигулевское».
– Ты это, Бриг, – сказал он, – вовремя мне позвонил. Я уж хотел по улице пройтись.
– Ты не работаешь, что ли?
– Да притормозили тут столярку на коттедже. Хозяин пока за границей, сказал – вернусь, рассчитаемся. Ну, пока он ездит, я решил бухануть по-человечески.
– А до этого не по-человечески?
– Ну, на коттедже много не выпьешь. Так, чекушку до обеда, да пузырь после растягивается… Ну, давай, за встречу! Давно тебя не видел. Давай по половине только. Сто пятьдесят залпом – многовато. Да и спешить некуда…
Мы чокнулись дешевым пластиком, отчего он не издал ни звука, а просто прогнулся.
Когда мы задрали вверх головы, над нами пролетела птица. Она шла высоко и страстно махала крыльями. Мы ее увидели одновременно, проводили взглядом, а потом прокомментировали.
– Эт не наша собачка, – вспомнил Китаец бородатый анекдот.
– Ага! – ответил я. – Эт наркомановская! И мы заржали…
…К двум часам ночи я попал домой. Пьян был сильно, но вел себя адекватно, потому что успел проспаться днем на хозяйском коттедже у Китайца. Там мы что-то жарили на костре, потом орали песни, потом пили с соседскими рабочими, потом зигзагами гонялись за какими-то девками по коттеджному поселку на тракторе, потом снова орали, потом за нами гонялись охранники вышеупомянутого поселка, потом мы исчезли, как нашкодившие коты, через дыру в заборе, потом снова оказались за железными столами у пивного ларька, потом снова пили, потом прилетели летучие мыши…
В конце мы синхронно включили каждый свой автопилот и откланялись.
– Эт не наша собачка, – вспомнил Китаец, падая в нирвану.
– Ага! – выдохнул я. – Эт наркомановская!
Сдается мне, больше мы за весь день ничего более осмысленного не сказали.
А к двум ночи я попал домой. Открыл дверь, включил компьютер, принес из холодильника водки, нашел порно и включил фильм. На экране возникло слово «Private», и какой-то волосатый стал пялить раком какую-то гладенькую.
Предполагается, что при просмотре порно у зрителя должен вставать хуй. Но у меня не вставал. То есть он приподнялся, скажем так, на локте, спросил, что происходит, не получил ответа и снова заснул. Но порно было лень выключать. Поэтому они там еблись, а я думал. После Китайца почему-то хорошо думается…
Ангел, сердце моё смеётся…
Перезвон, мерцание, хохот…
Мне всего чуть-чуть остаётся…
Мне уже не страшно, а плохо.
По ступеням сухим, брусчатым,
Вдоль стены гранитной, отвесной
Я иду, ладони печатаю –
Николаевские, манифестные…
Розовые тела на экране причудливо мелькали. Пару раз они закрутились совсем уж по-йоговски. От необычной позы у мужика исказилось лицо, на котором явственно читалось количество хуев, которые он запихал бы режиссеру и оператору, будь его воля. Но воля была не его, и режиссер был в сравнительной безопасности. Зато по полной программе это все доставалось гладенькой женщинке с большими сиськами. В какой-то момент секс стал настолько походить на тяжелый, однообразный труд, что оператор решил поснимать интерьер. Видимо, режиссер это тоже заметил и решил сменить если не хуй, то хотя бы позу. Когда камера вернулась обратно, радостный актер в кои-то веки лежал на спине, а ему отсасывали. Мужик благодарно улыбался, расправив онемевшие руки-ноги…
Возбудить фильм о тяжелейших буднях немецких порнозвезд мог разве что подростка. Я мрачно пожалел обоих, отключил звук и тяпнул рюмку. После нескольких недель пьянки водка уже не срубала меня, а привычно вклеилась в обмен веществ. Весь этот месяц доза будет угрюмо нарастать. Еще через два мозг привыкнет к запредельным порциям. Что будет потом, я не знаю. Возможно, это последний год моей жизни. Возможно, нет.
Я лег на спину. Диван качнулся, как плот, и поплыл по реке.
Надо мной медленно проплывало безмятежное звездное небо. Мелькнул метеорит, но я даже и не попробовал загадать желание. Не успел.
– А кто-то успел, – сказал Сашин голос.
Я сел на бревна. На том конце плота стоял Зоткин в чем-то длинном типа плаща и смотрел вперед. Ласково шумела вода. Впереди ничего не было. По крайней мере там, куда смотрел Саша.
– Есть такая притча… – продолжил он. – Рассказать?
– Конечно! – обрадовался я.
– Ну, в общем, на одном острове жили два монаха-отшельника. Старый и молодой. Один все сидел в лотосе, улыбался и что-то мурлыкал себе под нос. А второй носился по острову. То костры разжигал, то шалаши строил. Гормоны, сам понимаешь. А ниже по течению в деревне праздник намечался…
– Откуда узнали? – спросил я.
– Да какая разница… Мессидж получили. По мылу. Не в этом дело. А лодки нет. А попасть надо. А праздник большой, религиозный, одним словом. Молодой, как узнал, – кинулся деревья рубить и плот вязать. Упарился весь. Несколько дней фрегат свой проектировал и в жизнь претворял. А старый все сидел в лотосе и не отсвечивал. В назначенный день, время «Ч», так сказать, молодой свою конструкцию на воду спустил, шестом оттолкнулся и поплыл. Но и старый встрепенулся. Встал и, не открывая глаз, шагнул в реку. Там как раз проплывало огромное дерево. Прекрасно сбалансированное самой, так сказать, флорой. Он на него попал, сел в лотос и снова замурлыкал. Добрался до деревни и неплохо оттянулся на сейшене. Вот.
– Что – «вот»?
– Здесь должна быть мораль для пропорции. Запиши, а то забудешь. «Твое дерево мимо тебя не проплывет».
– Где-то я уже слышал…
– Тебе отец рассказывал, но ты забыл. Просто напоминаю. Засрал ты свои мозги мусором.
– А ты так, блядь, нет! – усмехнулся я.
– И я. Да все мы, пока живые, всякую хуйню думаем, как тот Пятачок. Ничего, что я без доклада и мертвый?
– Ничего. Мне, вообще-то, все равно – какой ты. А куда мы плывем?
– Да я ебу? Темно все…
– В деревню, может? На посиделки? Почему-то ж ты вспомнил про монахов.
– Да это не я вспомнил. Это ты забыл.
