Анна Гавальда - Просто вместе
Полетта, находившаяся теперь в санатории в нескольких километрах к северу от Парижа, с рассвета начинала ждать его приезда.
А он с трудом просыпался по будильнику. Как зомби спускался в кафе на углу, заливал в себя несколько чашек кофе, седлал мотоцикл и ехал досыпать рядом с ней в уродливом кресле из черной искусственной кожи.
Когда Полетте приносили поднос с едой, старая дама прикладывала указательный палец к губам и кивала на своего большого мальчика, который, свернувшись калачиком, спал рядом с ней. Она не отрывала от него взгляда и следила, чтобы куртка, не дай Бог, не задралась.
Она была счастлива. Он здесь. Совсем рядом. Принадлежит ей одной.
Боясь потревожить его сон, Полетта не решалась вызвать сестру, чтобы та подняла изголовье кровати, осторожно брала вилку и ела в полной тишине. Она припрятывала в тумбочку хлеб, сыр и фрукты, чтобы накормить внука, когда он проснется. Потом тихонько отодвигала поднос и, улыбаясь, складывала руки на животе.
Она закрывала глаза и дремала, убаюканная ровным дыханием мальчика и накатывающими воспоминаниями. Сколько раз ей казалось, что она потеряла своего мальчика. Словно она всю жизнь только и делала, что искала его. В саду, среди деревьев, у соседей, в хлеву. То он сидел, развалившись, у телевизора, то пропадал где-нибудь в кафе. Она искала его по обрывкам бумаги, где он записывал номера своих телефонов, по которым она никогда не могла дозвониться.
И все же она сделала для него все, что было в ее силах… Кормила, обнимала, баловала, подбадривала, бранила, наказывала и утешала, и что же? Едва научившись ходить, он тут же дал деру, а уж когда у него выросли первые три волоска на подбородке, все было кончено. Он исчез.
Во сне у нее порой искажалось лицо и подрагивали губы. Слишком много горя, неудач и сожалений… Порой бывало так трудно, так трудно… Нет, довольно, она больше не должна об этом думать, тем более что он просыпается — волосы всклокочены, на щеке отпечатался шов обивки.
— Сколько времени?
— Скоро пять…
— О, черт, уже?
— Франк, зачем ты все время чертыхаешься?
— О, трам-тарарам-там-там, уже?
— Ты голоден?
— Да нет, пить хочу… Пойду пройдусь…
«Ну вот, — подумала старая дама, — ну вот…»
— Ты уходишь?
— Да нет, не ухожу я, трах-тибедох!
— Если увидишь рыжего мужчину в белом халате, может, спросишь, когда меня выпишут?
— Угу, спрошу… — пообещал он, выходя.
— Такой высокий, в очках и…
Он был уже в коридоре.
— Ну что?
— Не видел его…
— Как?
— Брось, бабуля… — весело сказал он, — ты же не разнюнишься из-за пустяков?
— Нет, но я… Как же мой кот? И птички… Дождь шел всю неделю, и я боюсь за инструменты… Я не убрала их, они наверняка заржавеют…
— Я заеду на обратном пути и уберу их в сарай…
— Франк…
— Да?
— Забери меня с собой…
— Ччерт… Ты опять… Я так больше не могу…
Она спохватилась.
— Инструменты…
— Что?
— Их нужно смазать машинным маслом…
Он взглянул на нее, надув щеки:
— Ну это если будет минутка, ладно? Так, но это не главное, сейчас у нас гимнастика… Где твои ходунки?
— Не знаю.
— Бабуля!
— За дверью.
— Подъем, старушка, сейчас я покажу тебе птичек!
— Нету здесь никаких птичек. Одни грифы да стервятники…
Франк улыбался. Ему нравился бабкин скепсис.
— Все в порядке?
— Нет.
— Что опять не так?
— Мне больно.
— Где?
— Везде.
— Так не бывает, это неправда. Покажи, где именно у тебя болит.
— У меня болит в голове.
— Это нормально. Там у всех болит… Давай покажи мне своих подружек…
— Не хочу… Поворачивай. Не хочу их видеть, все они мне надоели.
— А вот тот старичок в блейзере — он вроде неплох, а?
— Никакой это не блейзер, дурачина ты мой, а вовсе даже пижама… К тому же он глухой, как пень… И с претензиями…
Она переставляла ноги и злословила о товарищах по несчастью — значит, все в порядке.
— Ладно, я поехал…
— Уже?
— Да, уже. Ты же хочешь, чтобы я позаботился о твоей цапке и граблях… А мне, между прочим, завтра рано вставать, и никто не подаст завтрак в постель…
— Ты позвонишь?
Он кивнул.
— Обещаешь, а сам никогда не звонишь…
— Времени нет.
— Набери номер, поздоровайся и можешь сразу вешать трубку.
— Ладно. Я, кстати, не уверен, что смогу вырваться на той неделе… Шеф везет нас на пирушку…
— Куда?
— В «Мулен-Руж».
— Правда?
— Конечно, нет! Мы едем в Лимузен, к парню, который поставляет нам мясо…
— Странная идея…
— Вот такой у меня шеф… Считает, что это важно…
— Значит, ты не приедешь?
— Не знаю.
— Франк…
— Да?
— Врач…
— Я знаю — рыжий, постараюсь его отловить… А ты упражняйся, ладно? Массажист тобой не очень доволен…
И добавил, развеселившись удивлению бабушки:
— Видишь, я все-таки звоню…
Он убрал в сарай ее инструменты, съел последние клубничины и посидел немного в саду. Кот мурлыкал и терся о его ноги.
— Не волнуйся, папаша, и ничего не бойся. Она вернется…
Звонок сотового вывел его из оцепенения. Это была его подружка. Он стал с ней заигрывать, девица захихикала.
Она предлагала сходить в кино.
Он гнал со скоростью 170 километров в час и всю дорогу искал предлог, как затащить ее в койку, минуя кинозал. Он не очень-то любил кино. К концу фильма всегда засыпал.
10К середине ноября, когда холод начал свою подлую подрывную работу, Камилла решила наконец отправиться в хозяйственный магазин, чтобы хоть как-то улучшить свои жилищные условия. Она провела в магазине всю субботу: бродила между полками, гладила деревянные панели, восхищалась инструментами, гвоздями, винтами, болтами, дверными ручками, карнизами, банками с краской, лепниной, душевыми кабинами и всякими хромированными штучками-дрючками. Потом она отправилась в отдел садоводства, и все там привело ее в восторг: резиновые сапоги, мотыги, сетка для птичника, горшочки для рассады, чернозем и пакетики со всевозможными семенами. Одновременно она наблюдала за покупателями: беременная дама выбирала обои в пастельных тонах, молодая пара собачилась из-за уродливого бра, бодрячок предпенсионного возраста в башмаках на резиновом ходу что-то измерял столярной рулеткой и записывал результаты в блокнот.
Жизнь научила ее не доверять очевидному и не строить планов на будущее, но в одном Камилла была совершенно уверена: когда-нибудь очень-очень нескоро, когда она станет совсем старенькой, седой и морщинистой, а ее руки покроются коричневыми пятнами, у нее будет свой собственный дом. Настоящий дом с медным тазом для варки варенья, жестяной коробкой с песочным печеньем на верхней полке буфета, крепко сколоченным крестьянским столом и кретоновыми занавесками. Камилла улыбалась. Она знать не знала, как выглядит кретон, и вовсе не была уверена, что ей нужны именно такие шторы, но ей нравилось, как звучит это словосочетание — кретоновые занавески… У нее в доме будут комнаты для друзей и — кто знает! — может, и друзья тогда появятся? Она заведет кокетливый садик, куры будут нести яйца (она любит яйца всмятку), кошки станут охотиться на мышей-полевок, а собаки гонять кошек. Рабатка душистых трав, камин, продавленные кресла и повсюду книги. Белые скатерти, круглые узорчатые салфетки, купленные на распродаже, музыкальный центр, чтобы слушать любимые оперы отца, и печка, на которой она будет запекать к обеду мясо с морковью…
