Инга Петкевич - Плач по красной суке
Она была на бюллетене целый месяц, а когда вышла на работу и сотрудники поинтересовались ее диагнозом, она отвечала, что болела демонстрацией. Пытались уточнить, что имеется в виду, и она популярно объяснила, что демонстрация — это дурной кошмар, что столько страшных рож можно увидеть только в аду и вообще она теперь искалечена на всю жизнь, потому что не может после всего этого спать без снотворных. Ответ показался странным, и ее уволили.
Мы, разумеется, не поверили Брошкиной, но потом оказалось, что на сей раз она не так уж сильно отклонилась от истинного положения вещей.
Подлинную историю ее увольнения из Интуриста нам поведала впоследствии сама Анжелика, и надо сказать, что история эта была еще более невероятной, чем все домыслы Брошкиной. Но об этом я расскажу позднее.
Между тем Клавка-Танк проникла в семью нашей феи (мыла у них окна) и неплохо ознакомилась с ее биографией и образом жизни.
Отец Анжелики, музыкант с мировым именем, отличался рассеянностью гения. Он терял все на свете и в свое время даже пытался потерять Анжелику, которая тогда была еще младенцем. Однажды папочку послали гулять с коляской и заодно попросили наведаться на молочную кухню, которая находилась в этом же квартале. Папочка добросовестно исполнил поручение, потом немного посидел в скверике и притащил домой вместо Анжелики чужого ребенка — колясочки были одинаковые. Спохватились только через несколько часов, побежали на молочную кухню и нашли там коляску со спокойно спящей Анжеликой. Мать же украденного ребенка была в обмороке, и ей долго не могли объяснить, что папочка просто перепутал коляски, — бедной женщине мерещились всякие ужасы, и она никак не могла поверить, что ее ребеночка не искалечили, не высосали кровь и так далее. Потом Анжелика часто рассказывала эту историю, и невольно приходило в голову, что ничего более значительного в ее жизни с тех пор больше не случалось.
В дальнейшем папочка терял в основном свою машину и один раз повторил ту давнюю историю с детской коляской. Однажды, не обнаружив поутру своей машины возле подъезда, папочка решил, что машину украли, и подал соответствующее заявление в ГАИ. Милиция быстро нашла потерянную машину возле ресторана, где папочка накануне ужинал с приятелем. Оказалось, что папочка вечером по рассеянности угнал чужую машину, которая стояла теперь возле его дома.
В ГАИ особенно не удивились, они хорошо знали этого рассеянного господина. Он у них был вроде городского юродивого, и они потешались над ним. Но в конце концов он все-таки исчерпал терпение гаишников, и у него отобрали права. Тогда за руль села Анжелика. Она к тому времени подросла, получила водительские права, а гаишники получили новый повод для удивления и зубоскальства.
Мать Анжелики — грузинская княжна, томная элегантная дама, вся выдержанная в дымчатых и жемчужных тонах, непостижимая и загадочная — вела довольно таинственный образ жизни. По словам Клавки, она являлась чуть ли не ведущим в стране экстрасенсом, входила в какое-то полуофициальное общество парапсихологов, поэтому, наверное, не любила суеты и почти все свое время проводила в затемненной комнате, лежа на софе с книгой по хиромантии, черной магии, спиритизму и так далее. Однако это не мешало ей зорко следить, чтобы муж невзначай не потерялся, а дочь получала самое лучшее дефицитное питание и образование.
Анжелику растили лучшие няньки, врачи, педагоги и вырастили такое экзотическое растение, что ни один специалист мира не мог бы догадаться, к какому виду его отнести, куда причислить и как, на какой почве оно вдруг произросло.
В их большой барской квартире на Пятой линии Васильевского острова комната Анжелики была похожа на косметический кабинет или парфюмерную лавку. Все свое свободное время она или спала, или холила и лелеяла свое прекрасное тело. Она ухаживала за собой, как весталка, будто ее тело ей не принадлежало, а изначально предназначалось для какой-то более высокой цели, чем замужество.
По словам Клавки, она так откровенно боялась и ненавидела мужиков, так чужда была плотских соблазнов, будто красота ее была драгоценным даром, врученным ей на временное хранение, который она поклялась вернуть Творцу в целости и сохранности.
Впрочем, мужики к ней не особенно приставали: слишком она была совершенна для их низких нужд. Кроме того, она никогда не давала повода для ухаживания, не заигрывала и не кокетничала: как искусственная жар-птица, не посылала сигнала. Словом, для мужиков она была настолько недосягаема, что они подчас не замечали ее, тем более что она тщательно скрывала от них свои прелести.
Достойное порождение своих странных родителей, изнеженная и пугливая нимфа, она пуще всего боялась человеческих контактов. Она настолько не выносила чужих прикосновений и взглядов, что никогда не ездила в общественном транспорте, не стояла в очередях, не ходила к врачам и даже театр и кино посещала крайне редко. Больше всего в жизни она боялась, как бы ее ненароком не повредили, а главное, не сглазили ее волшебную красоту, поэтому всячески скрывала ее и выходила на улицу замотанная и укутанная до неузнаваемости — в темной косынке и огромных мотоциклетных очках.
В таком виде она быстро шмыгала в свою машину, и если порой ее останавливал по пути гаишник и просил снять очки для опознания личности, то он потом долго не мог прийти в себя от изумления и подозрительно сверял документы. Она признавалась, что вначале ее не раз задерживали, подозревая в угоне чужой машины, но со временем гаишники изучили ее странные повадки и почти не трогали.
Она так боялась реальности с ее грязью, вонью и микробами, что постоянно таскала с собой целый набор дезодорантов, антисептиков и дезинфицирующих средств. Находясь в общественном месте, она то и дело прыскала из каких-то флаконов себе в рот, а также опрыскивала все подряд: собак, кошек, машину, помещение, фрукты, овощи, сортир и даже посторонних людей.
Однажды, например, она опрыскала похмельного гаишника, который, заподозрив диверсию, бросился от нее куда глаза глядят, прихватив с перепугу ее документы. Когда потом она явилась за ними в ГАИ, постовой утверждал, что при ней был парализующий пистолет, которым она хотела его усыпить, и бедному папочке пришлось еще долго разбираться в этой заварухе.
Получив подобную дикую информацию, все мы заметно приуныли и уже почти не чаяли снова лицезреть нашу волшебную нимфу, когда в начале лета она вдруг объявилась на нашем очередном сабантуе. Как ни в чем не бывало она уселась во главе стола и даже самостоятельно, без малейшего принуждения с нашей стороны, сбросила свое защитно-маскировочное одеяние.
