Джонатан Фоер - Полная иллюминация
Когда мы обнаружили друг друга, я был очень фраппирован его наружностью. «Это американец?» — подумал я. И еще: это еврей? Он был беспощадно низкого роста. Он был в очках и с уменьшительным волосом, который нигде не был расщеплен, а располагался у него на голове, как шапка. (Если бы я был, как Отец, я мог бы даже обозвать его Шапкой.) Он не выглядел ни как американцы, которых мне доводилось освидетельствовать в журналах, с желтым волосом и мускулами, ни как евреи из исторических книг, без волос и костистые. На нем не было синих джинс или униформы. По правде, он вообще не отличался особенностями. Я был недоошеломлен по максимуму.
Он, должно быть, засвидетельствовал мою табличку, потому что звезданул меня по плечу и сказал: «Алекс?». Я сказал йес. «Ты мой переводчик, правильно?» Я попросил его быть медленным, потому что быстро я не понимал. По правде, в штанах у меня была целая кирпичная фабрика. Я предпринял попытку уравновеситься. «Урок номер один. Привет. Как поживаете?» — «Что?» — «Урок номер два. О'кей. Сегодня чудесная погода, не правда ли?» — «Ты мой переводчик, — сказал он, фабрикуя жесты. — Йес?» — «Йес, — сказал я, презентуя ему свою руку. — Александр Перчов. Ваш смиренный переводчик». — «Было бы нелюбезно сразу тебе накостылять», — сказал он. «Что?» — сказал я. «Я сказал, — сказал он, — было бы нелюбезно сразу тебе накостылять». — «О, да, — засмеялся я, — и тебе тоже было бы нелюбезно накостылять. Умоляю простить язык моего английского. Я с ним не высшей пробы». — «Джонатан Сафран Фоер», — сказал он, презентуя мне свою руку. «Что?» — «Меня зовут Джонатан Сафран Фоер». — «Жон-фан?» — «Сафран Фоер». — «Меня зовут Алекс», — сказал я. «Я знаю», — сказал он. «Тебе кто-нибудь двинул?» — осведомился он, засвидетельствовав мой правый глаз. «Это Отец был очень любезен мне накостылять», — сказал я. Я взял у него чемоданы, и мы выдвинулись в направлении автомобиля.
«Твоя поездка была умиротворительной?» — спросил я. «Еще бы, — сказал он, — двадцать шесть часов, факинг анбиливибл». Я решил, что эта девушка, Анн Биливибл, была очень величественная. «Хр-р-р-рапунчи-ки?» — спросил я. «Что?» — «Ты производил храпунчики?» — «Я не понимаю». — «Находить покой». — «Что?» — «Ты нашел покой?» — «А-а. Нет, — сказал он. — Ни минуты покоя». — «Что?» — «Ни. Минуты. Покоя». — «А охранники на границе?» — «Ерунда, — сказал он. — Я о них столько слышал, знаешь, что придут, прицепятся. Но они вошли, проверили паспорт и больше меня не беспокоили». — «Что?» — «Я слышал, что могут быть проблемы, но проблем не было». — «Ты что-то раньше о них слышал?» — «О да, я слышал, что они жопы с факинг-дырками». Жопы с факинг-дырками! Я зарубил это у себя на лобном месте.
По правде, меня фраппировало, что у героя не было каких-либо правовых тяжб и трений с охранниками на границе. У них есть сомнительная привычка брать вещи без спроса у людей в поезде. Однажды Отец ехал в Прагу горбатить для Туров Наследия, и, пока он был на покое, охранники удалили из его чемодана много вещей высшей пробы, что ужасно, потому что много вещей высшей пробы у него нет. (Так странно думать, что Отца тоже кто-то может обидеть. Мне привычнее видеть его в роли обидчика.) Я был также проинформирован рассказами путешественников, которым пришлось презентовать охранникам валюту в обмен на свои документы. Для американцев это либо очень хорошо, либо очень плохо. Это очень хорошо, если охранник любит Америку и нагоняет ужас только затем, чтобы показать себя охранником высшей пробы. Этот тип охранника думает, что когда-нибудь они столкнутся с американцем в Америке, и что американец пригласит его на матч Чикаго Булз, и купит ему синие джинсы, и белый хлеб, и нежную туалетную бумагу. Этот охранник мечтает заговорить по-английски без акцента и обзавестись женой с неуступчивой грудью. Этот охранник готов признать, что не любит там, где живет.
Другой тип охранника тоже любит Америку, но ненавидит американца за то, что он американец. Это очень плохо. Такой охранник знает, что он никогда не поедет в Америку, и знает, что больше они никогда не встретятся с этим американцем. Он обворует американца и наведет ужас на американца, чтобы только показать ему, что он может. Это его единственный шанс сделать Украину больше Америки и сделать себя больше американца. Мне об этом сообщил Отец, и я уверен, что он уверен, что это верно.
Когда мы прибыли к автомобилю, Дедушка околачивался в нем с терпением, как распорядился Отец. Он был очень терпелив. Он храпел. Он храпел так объемисто, что мы с героем услышали его даже сквозь поднятые стекла, но приняли это за звук мотора. «Это наш водитель, — сказал я. — Он эксперт по вождению». Я обозрел огорчение в улыбке нашего героя. Это было во второй раз. Прошло четыре минуты. «С ним все о'кей?» — спросил герой. «Что? — сказал я. — Я не достигаю понимания. Говори более медленнее, пожалуйста». Я мог показаться герою некомпетентным. «Здо…ров…ли…во…ди…тель?» — «С несомненностью, — сказал я. — Но должен сообщить, что водитель мне очень знаком. Он мой дедушка». В этот момент Сэмми Дэвис Наимладшая сделала себя очевидной, потому что она подпрыгнула с заднего сиденья наверх и объемисто залаяла. «Господи Иисусе», — с ужасом сказал герой и сдвинулся в удаление от автомобиля. «Не огорчайся, — проинформировал его я, в то время как Сэмми Дэвис Наимладшая звезданулась головой о стекло. — Это всего лишь сука-поводырь нашего водителя». Я указал пальцем на рубашку, в которую ее облачили, но она сжевала ее значительность, так что теперь она гласила: «СУКА К УСЛУГАМ». «Она ненормальная, — сказал я. — Но такая игрунья».
«Дедушка, — сказал я, двигая его руку, чтобы он пробудился. — Дедушка, он здесь». Дедушка развернул голову оттуда сюда. «Он всегда на покое», — сообщил я герою, надеясь, что это уменьшит его огорчение. «Это, должно быть, идет в руки», — сказал герой. «Что?» — спросил я. «Я сказал: это, должно быть, идет в руки». — «Что это значит, идти в руки?» — «Быть полезным. Приходиться кстати. И все же как насчет собаки?» Этой американской идиомой я теперь очень часто пользуюсь. Одной подружке в знаменитом ночном клубе я сообщил: «Мои глаза идут в руки, когда я обозреваю твою несравненную грудь». Я ощутил, что она ощутила, что я человек высшей пробы. Позднее мы предались страстным плотским утехам, и она нюхала свои колени, а также мои.
Я сумел выдвинуть Дедушку из его покоя. Если хотите знать как, то я защелкнул ему нос своими пальцами, чтобы он перестал дышать. Он не знал, где он. «Анна?» — спросил он. Так звали мою бабушку, которая умерла тому уже два года. «Нет, Дедушка, — сказал я. — Это я. Саша». Он загорелся от стыда. Я это ощутил, потому что он отвернул от меня лицо. «Я завладел Жон-фаном», — сказал я. «Э-э, вообще-то я Джонатан», — сказал герой, наблюдавший за Сэмми Дэвис Наимладшей, которая вылизывала стекла. «Я им завладел. Его поезд прибыл». — «О», — сказал Дедушка, и я ощутил, что он все еще отшвартовывается от сновидения. «Нам пора выдвигаться к Луцку, — предложил я. — Как Отец распорядился». — «Что?» — осведомился герой. «Я сообщил ему, что нам пора выдвигаться к Луцку». — «Да, Луцк. Мне сказали, что туда-то мы и направимся. А уже оттуда в Трахимброд». — «Что?» — осведомился я. «Луцк, потом Трахимброд». — «Правильно», — сказал я. Дедушка положил руки на руль. Некоторую протяженность времени он смотрел перед собой. Он дышал очень большим дыханием, и его руки дрожали. «Да?» — осведомился я у него. «Заткнись», — проинформировал он меня. «Где будет находиться собака?» — осведомился герой. «Что?» — «Где…будет… находиться…собака?» — «Я не понимаю». — «Я боюсь собак, — сказал он. — У меня с ними не сложилось». Я сообщил об этом Дедушке, половина которого все еще оставалась внутри сна. «Собак никто не боится», — сказал он. «Дедушка информирует меня, что собак никто не боится». Герой сдвинул наверх рубашку, чтобы экспонировать мне останки какой-то раны. «Это от укуса собаки», — сказал он. «Что от укуса?» — «Это». — «Что?» — «Эта штука». — «Какая штука?» — «Вот. Похоже на две скрещенные черточки». — «Я не вижу». — «Вот», — сказал он. «Где?» — «Прямо здесь», — сказал он, и я сказал: «О да», хотя по правде по-прежнему ничего не засвидетельствовал. «Моя мама боится собак». — «Ну и?» — «Поэтому я тоже боюсь собак. С этим ничего не поделаешь». Теперь я ухватил ситуацию. «Сэмми Дэвис Наимладшей придется ехать впереди между нами», — сказал я Дедушке. «Садись, блядь, в машину», — сказал он, растеряв все терпение, которое накопил, пока храпел. «Сука с евреем поедут на заднем сиденье. Там хватит места обоим». Я не упомянул, что на заднем сиденье им и в одиночку было бы тесно. «Что будем делать?» — спросил герой, опасаясь сблизиться с автомобилем, а на заднем сиденье Сэмми Дэвис Наимладшая устраивала себе кровь во рту от пережевывания своего хвоста.
