Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь!
– Нет, мы только целовались. И он сказал маме, что влюблен как бобик, – счастливо расхохоталась Мака.
Ангелина смотрела на нее с грустью.
– Ангелина Викторовна, а как вам показалось, мама настроена против него?
– О нет, насколько я поняла, мама просто немного напугана такой внезапностью, но…
– Супер! Я уверена, он ей понравится, и бабушка будет в восторге, а вот папа… Но папы сейчас нет в Москве, а когда он вернется… Мы поставим его перед свершившимся фактом.
– Мака, давай все-таки до утра не будем торопиться с мечтами и планами.
– Да, вы правы, ой, Ангелина Викторовна, я чувствую, что все-все будет прекрасно, замечательно… Я чувствую, у меня интуиция…
– Дай тебе бог!
Но утром Федор Васильевич не передумал. Он проснулся в таком превосходном расположении духа, что даже тесный и неудобный гостиничный номер показался ему прелестным уголком. Вы влюблены, друг мой Федор Васильевич, по уши влюблены, и вам, похоже, отвечают взаимностью! А тут еще в чердачное оконце проник солнечный луч и жизнь показалась ему поистине прекрасной. И это благодаря Маке, моей Маке! Интересно, она понравится Дуське? Дуськой звали его младшую сестру Евдокию, которую он весьма почитал за ее рассудительность и вообще нежно любил. А еще он любил своих племянников, Федьку-младшего, умнейшего парня двенадцати лет, и маленькую толстую Шурку. Это была его семья. Дуська одно время пыталась женить его на ком-то из своих многочисленных подруг и приятельниц, но, когда все приемлемые кандидатуры были им забракованы, махнула на брата рукой.
– Все, я умываю руки, – заявила она. – Ищи сам!
И вот он нашел Маку! Какое прелестное, веселое существо, открытое. С ней легко будет жить, о ней приятно будет заботиться, покупать подарки. Интересно, она уже встала? Ах, как хотелось бы очутиться сейчас рядом с нею…
Наслаждаясь всеми этими не слишком глубокими мыслями, он пошел бриться. А что, я еще вполне гожусь в женихи! Двадцать с половиной лет разницы… Ничего рокового. Мне будет шестьдесят, ей сорок, нормально! И быт устроится. Она, похоже, такая домовитая, уютная… Надо поскорее ей позвонить, а то бедняжка небось терзается, не передумал ли этот старый хрыч?
– С добрым утром, детка!
– Федор Васильевич! – восторженно отозвалась она.
– Довожу до твоего сведения, что все остается в силе и что я ужасно соскучился. Только не смей называть меня по имени-отчеству. И еще – когда увидимся?
Федор Васильевич вернулся в Москву на сутки раньше, чем Мака. И первым делом, войдя в свою холостяцкую квартиру, позвонил сестре. Дуська не работала, занималась воспитанием детей, домом и мужем Иваном.
– Федька, мы все время с ребятами отслеживали тебя по телевизору, но тебя не показали ни разу!
– Зачем я тебе по телевизору, имеешь шанс увидеть меня воочию! С подарками и потрясающей новостью!
– Новостью? С какой новостью? – всполошилась сестра.
– Так я тебе и сказал по телефону! Ужином покормишь, тогда расскажу!
– Приезжай скорее, мы собирались уже садиться, но подождем тебя! Иваныч, ужин откладывается, Федя приехал!
С легкой руки Федора Васильевича его тезку все звали Иванычем, так их легче было различать.
Дверь ему открыл свояк Иван:
– Ну, живой классик, добро пожаловать!
Они обнялись.
И тут же в прихожую высыпали остальные члены семьи. Дуська повисла у него на шее, Иваныч степенно жал руку, а Шурка ревела громким басом, пытаясь пробиться к ноге родного дядьки.
– Вы меня встречаете так, будто я не был в Москве по крайней мере год! – смеялся Федор Васильевич, впрочем растроганный и умиленный. Его сейчас легко было умилить.
– Ну, шурин, пошли ужинать, мы и так заждались, с голоду помираем! – сказал Иван. – Все рассказы и подарки потом, а то Шурке давно пора спать!
– Федя, мой руки – и за стол! – распорядилась Дуська.
– Зачем мыть руки, они у меня чистые!
– Не выдумывай!
– Так и быть, спасибо хоть ботинки снимать не заставляешь! – привычно ворчал Федор Васильевич.
Когда все уже сидели за круглым столом на просторной кухне, Дуся не выдержала:
– Феденька, какая у тебя новость?
– Нет уж, давай сначала поедим.
– А что, твоя новость испортит нам аппетит? – поинтересовался свояк.
– Тебе и детям – вряд ли, – засмеялся Федор, – а Дусе – запросто.
– Ты женишься? – испугалась сестра, отличавшаяся отменной интуицией.
– Представь себе!
– На немке? – воскликнул Иваныч. – Класс, будем к тебе в Неметчину ездить.
– Замолчи! – прикрикнула на него мать. – Федя, кто она?
– Она прелесть. Подробности после ужина.
– А совмещать ты не можешь? – взмолилась Дуся.
– Так я и знал! Ладно, вот смотри!
Он вытащил из кармана поляроидный снимок, сделанный кем-то на стенде издательства «Фатум». Мака и он.
– Боже мой, сколько ей лет? Восемнадцать есть? – простонала Дуся.
– Почти двадцать четыре, она редактор в издательстве.
– Дай-ка взглянуть, – потребовал Иван.
– И мне! – попросил Иваныч.
– А что, хорошенькая, аппетитная, прелесть просто! – восхитился Иван. – Свежачок!
– Рыжая, что ли? – спросил Иваныч.
– Она, кстати, чем-то на Шурку похожа, – заметил Иван.
– Глупости! – отрезала Дуся. – Она хищница! В ней есть что-то от рыси!
– Не ревнуй, Дусечка, у твоего брата хороший вкус. А что молоденькая, так это хорошо, нарожает тебе племянников! Ты же любишь детишек!
– У вас любовь? – обреченно вздохнула Дуся.
– Несомненно, причем с первого взгляда.
– Ну вот, так я и знала! Она, конечно, не москвичка? У нее нет жилплощади?
– Ничего подобного, самая что ни на есть коренная москвичка, со своей квартирой на «Аэропорте», живет одна, но у нее есть мама с папой и бабушка.
– Правда? – у Евдокии Васильевны словно камень с души свалился. Никто не покушается на имущество ее любимого непутевого брата. – А кто ее родители?
– Мама преподает иностранные языки, а папа строит мосты в Европе. И, кажется, еще туннели, что-то в этом роде. А бабушка когда-то играла на арфе в оркестре Большого театра. Ты удовлетворена?
– Но ты еще не сделал предложение?
– Сделал!
– А как ее родители отнеслись или они еще не в курсе?
– Ну почему же? Я по телефону просил ее руки.
– Мама дорогая, – схватилась за сердце сестра.
– А как ее звать? – вдруг басом осведомилась Шура, поначалу не проявлявшая ни малейшего видимого интереса к невесте дяди Феди.
– Да, в самом деле! – поддержала дочь Евдокия Васильевна.
– Мака! Ее зовут Мака!
– Маку в сраку! – вдруг пробасила Шура.
Все оторопели.
– Ты что сказала? – первым опомнился отец. – А ну вон из-за стола! Так я и знал, что детский сад до добра не доведет! Зачем, спрашивается, ты сидишь дома? Чтобы твоя дочь так выражалась?
