Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Таким образом, достижения женщин в Афганистане снова внесли непосредственный вклад в войну, поскольку судьба их была вброшена в пороховую бочку напряжения между реформаторами и традиционалистами, между иностранцами и афганцами, между крупными городскими центрами и сельской глубинкой.
Однако внешний мир, казалось, не обращал внимания на центральное противоречие афганок. Похоже, иностранные державы пришли к общему мнению, что есть гораздо более крупные проблемы, связанные с Афганистаном, чем такой побочный вопрос, которым придется заняться как-нибудь в другой раз, когда мужчины перестанут сражаться. Угроза коммунизма – и необходимость сдерживать ее – гарантировала, что американские доллары и вооружения продолжат стекаться к оппозиции Советам, как умеренной, так и экстремистской.
Семья Азиты на некоторое время задержалась в Кабуле, переживая времена насилия и борьбы за власть, последовавшие за выводом советских войск, когда группировки моджахедов боролись за контроль над столицей. Когда из-за вспышек насилия были закрыты школы и многие районы города, для вылазок Азиты, теперь уже семнадцатилетней, в город с отцом был установлен новый порядок. Азита всегда носила в кармане записку с указанием телефонных номеров родственников и несколько банкнот в одной из туфель – на случай, если их разлучит очередная вооруженная стычка.
Весной 1992 г. в Кабуле разразилась настоящая полномасштабная гражданская война{32}. Азита постепенно приучила себя не паниковать, когда вслед за первым взрывом запускалась целая серия или когда она, как и большинство других детей в Кабуле{33} в то время, видела на улицах оторванные части тел и трупы. Ее воспоминания, относящиеся к тому времени, в основном вращаются вокруг ударных волн взрывов, содрогающихся зданий и следовавших за всем этим пожаров:
– Это начиналось со всех сторон. Стрельба, бомбардировки, взрывы, убийства. Повсюду хоть что-то, да происходило. Однажды в нашем районе за день случилось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать ракетных взрывов. Дом трясся непрерывно.
Отец Азиты, Муртаза, решил, что они должны уехать из Кабула. Его семейство разрослось: после Азиты родилось еще три дочери и один сын, и он никак не мог найти способ переправить их в Пакистан. Тогда они предприняли трудное путешествие обратно в свою отдаленную провинцию, Бадгис. Квартира в Кабуле была заколочена, магазин брошен. Ему предстояло быть разграбленным, но родители Азиты ничего не могли поделать, чтобы предотвратить это: все их знакомые тоже спасались бегством. Упаковав все, что поместилось в маленькую машину, семейство выехало прочь из города, превратившись в беженцев в собственной стране. Когда их машина стала мишенью для снайперов, они бросили ее у дороги и 18 дней продолжали путь в автобусах и пешком, ночуя в мечетях и стараясь не встречаться с подонками и мародерами. Это были дни, которых Азита не помнит: ее психика похоронила их где-то очень глубоко.
Достигнув места, где снова обнаружилось некое подобие цивилизации – города Герат в западном Афганистане, – они поверили, что выживут, поскольку до окрестностей Бадгиса война еще не докатилась. Юности Азиты предстояло завершиться здесь, и она еще много лет не возвращалась в Кабул.
Она вспоминает, как злилась, что из-за войны не смогла взять с собой ни одной книги из той маленькой библиотечки, которую отец держал в доме.
– У вас была любимая книга? – спрашиваю я ее, сидя в машине, когда она описывает свои последние дни в Кабуле.
– Конечно! «История любви».
– О, я тоже ее читала! – я обнаружила ее в бабушкином доме, в собрании книг, принадлежавшем моей матери. – Помните цитату в конце? «Любовь – это когда тебе не нужно говорить “прости”».
– Да, да! – Азита улыбается, и ее глаза чуточку затуманиваются. – Мне трудно было это понять, но я так плакала в конце, когда она умерла! Сколько слез я пролила… Потом, когда выросла, я поняла точное значение этих слов. Я и фильм несколько раз смотрела.
– А вы были когда-нибудь влюблены?
Она смотрит на меня и пару мгновений молчит, прежде чем заговорить:
– Я люблю своего мужа, Дженни.
Глава 4
Создательница сыновей
Доктор Фарейба
Тем, кто добирается сюда, повезло.
Чаще всего обещание новой жизни приезжает на машине. Плохая гидравлика и ухабистая дорога заставляют глубоко беременных пациенток под светло-голубыми бурками трястись на задних сиденьях видавших виды «тойот королла». Знак на воротах изображает перечеркнутый автомат: вход с оружием воспрещен. На это правило всем наплевать, как и почти повсюду в Афганистане. Охранники, которые наблюдают, как машина скатывается вниз по склону холма, кивают, чтобы распахнулись стальные створки. За ними обнаруживается двухэтажное здание, где горстка врачей работает посменно в медицинской клинике, единственной на всю контролируемую в основном Талибаном территорию, где проживает 32 тысячи человек. Некоторые пациенты – кочевники; большинство – из бедных сельских семей.
В здешнем родильном отделении, согласно отчетам клиники, в среднем рождается 166 новых афганцев в месяц. Клиника расположена посередине плоского и тихого плато в провинции Вардак, примерно в часе езды от Кабула. Правда, тихим оно бывает в хороший день: в нескольких милях к северу от больницы находится американская военная база – главная мишень для ракетных атак инсургентов, поскольку всякое сопротивление иностранным войскам дублируется. Боевики-инсургенты целятся в иностранного врага с нескольких разных точек, и больница оказывается между ними и их мишенью. Выпущенные в воздух ракеты взлетают по дуге в небо над маленькой клиникой и часто приземляются прямо за ее территорией. Временами случается недолет, и снаряды бьют прямо в больницу.
Термальные камеры беспилотников жужжат в небе над головой, пытаясь обнаружить ракеты, пока они еще на земле, нередко водруженные на наскоро наваленные кучи камней и палок, подключенные к аккумуляторам и таймерам. Если оператор замечает что-то, представляющее интерес, на упреждающую атаку может быть отряжен ударный вертолет, вооруженный автоматическим оружием, ракетами и снарядами.
Независимо от того, кто и кого старается убить, усилия врачей внутри клиники в основном лихорадочно вращаются вокруг жизни. Никто не станет спрашивать пациентов, к какой семье или клану те принадлежат или с кем сражались за воротами больницы. Здесь заботятся о каждом изможденном, с запавшими глазами ребенке, внутрь приглашают каждую беременную женщину. Мужчины будут ждать снаружи, рядами рассевшись на скамьях вдоль желтой каменной стены на фоне заснеженных гор, в то время как в больнице решается судьба их семей. Большинство одето в типичную деревенскую одежду, состоящую из белых хлопчатобумажных брюк, кафтанов и закрученных тюрбанов, с открытыми сандалиями или пластиковыми тапочками-сланцами, даже в самую ледяную зиму.
