Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь
Очень хотелось сказать что-нибудь вроде: «Да тем, что работаю, как лошадь, а не юбки каждую неделю на пять сантиметров подрезаю!» Но реплика настолько отдавала совершенно конкретной Полиной Георгиевной, что Инночка с трудом сдержала смешок:
— Ничего, Светочка, лиха беда — начало, какие твои годы! Зато выглядишь замечательно.
Это была чистая правда, Светке было девятнадцать, и вся она была свежая, юная и блестящая. Правда, привычка носить на работу вечерние туалеты утомляла, но сегодня Инночке страсть как хотелось оказаться в Светкином гардеробе, ведь предстоял вечер…
Договорились, что он за ней заедет. Не к подъезду, а к небольшой булочной, с незапамятных времен ютившейся на углу в их доме. Инночка тоскливо инспектировала содержимое шкафа: всю ее сознательную жизнь мама наставляла: покупай дорогие, неброские вещи, коричневые, бежевые, умбра, «топленое молоко», охра, в крайнем случае, терракот. Эти цвета отлично сочетаются между собой, хорошо подходят к твоей светлой коже и русо-рыжим волосам. Не носи белое — непрактично, не носи черное — с твоим ростом и комплекцией ты будешь похожа на муравья. Никакого красного, это цвет шлюх и пожарных машин. «И помидоров! — кричала Инночка и лезла к матери ласкаться. — Ты ужасно старомодная педагогиня!» Но материнскому завету всегда следовала, не позволяя себе даже любимое зеленое.
Податься, что ли, к Томке. У нее все шмотки «неправильных» цветов. Глупо как-то. И неудобно… Но выпендриться хотелось. Даже не ради Валентиныча, а ради себя. Нашел же в ней что-то классный (и сопливый… ладно, юный) компьютерщик Генка? Может, не такое уж она и ископаемое?
— Сашка, Шурятина, ты дома? — заорала на всю квартиру Инночка. Невнятное «ага» донеслось из комнаты сына.
— Слушай, ребенок… — Сашка был выше своей матери на вполне приличные восемь сантиметров, вполне законно этим гордился и на «ребенка», опять же вполне привычно, поморщился. — Дай штаны кожаные на прокат, а? Всего на один вечер. Честное слово!
— Ма, они тебе велики будут, они растянулись чуть-чуть. — Голос Сашки ломался давно, но периодически еще соскальзывал в дискант.
— А ты мне поможешь шнуровку на боках подтянуть…
— Ладно. Два вопроса: что ты сверху оденешь…
— Наденешь! — вмешалась в разговор бабушка с порога. — Одеть можно куклу или ребенка.
— Или пугало! — заржал Сашка басом и без паузы продолжил: — И куда ты вообще в таком экстриме собираешься?
— Собираюсь я на деловую встречу, а «одену», как вы изволили выразиться, бабушкин похоронный прикид.
«Похоронным прикидом» в семье величали глухой черный свитер с высоким горлом.
— Что это, интересно, за деловая встреча такая, куда молодая и красивая женщина собирается в кожаных штанах сына и бабушкином похоронном прикиде, а? — вконец обнаглел ребенок.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — рассмеялась Инночка. — Молодость и красота часто мешают женщинам во время деловых встреч.
Так, сапоги на каблучищах (каблучищи мы любим, это потому, что ростом не вышли, метр шестьдесят пять — это вообще несерьезно), короткая черная же кожаная куртка.
— Нуся, ты вырядилась, как гангстер из дешевого боевика. Или как гробовщик. Может, украшение какое-нибудь, брошечку, цепочку?
— Перебьются, — неопределенно возразила Инночка и выдернула из волос шпильки. Не слишком длинная, но тяжеленная грива хлынула по узким прямым плечам. Вот такая она сегодня загадочная, пусть как хочет, так и понимает.
Она не помнила, какая у него машина, она, собственно, вообще в автомобилях не разбиралась. Что-то низкое, с плывущими, текучими какими-то контурами замигало фарами, потом посигналило. Инночка растерялась, боясь попасть в дурацкую ситуацию: а вдруг это вовсе не Терпилина машина, и ее, Инночку, просто банально «снимает» какой-то идиот? Наконец дверца открылась:
— Ну, что же ты, садись! Если бы я не был в курсе, что ты, как дисциплинированный сотрудник, появишься на этом перекрестке в двадцать ноль-ноль, я бы тоже тебя не узнал. В этом имидже ты — как факел.
— А вы, видимо, Прометей. И сейчас понесете меня людям из общепита. В рамках общечеловеческого прогресса. — Она почему-то сразу переходила, вот уже во второй раз, в разговорах с ним в этот тон постоянной пикировки.
В машине было тепло. И уютно, несмотря на очень низкую посадку. Шеф откровенно рассматривал ее. Инночка решила держать паузу — хотя бы ради разнообразия. Последнее время она часто ловила себя на том, что сначала говорит, а потом думает.
— Нет, меня точно посадят. Без права переписки. Или вообще — в зиндан… — пробормотал Терпила, включая двигатель.
— Это еще почему?
— Не «почему», а «за что». За развращение малолетних подчиненных.
— А ты меня развращаешь? — изумилась она от таких откровенных авансов.
— Ха, с нашей первой встречи!
Уж что-что, а первую встречу она надолго запомнила. Несмотря на настоящую симпатию, появившуюся между ними — неизвестно когда именно, — признаваться в мелком хулиганстве с нанесением телесных повреждений неизвестной науке степени тяжести Инночка не собиралась. Поэтому и молчала героически до самого кабака.
Выбор места встречи ее разочаровал: ресторан был помпезный, с лепниной, где только возможно, с многоярусными желто-зелено-голубыми шторами и скатертями.
— Фу, пошлятина какая, оказывается, — оглядевшись, констатировал он к ее великому облегчению. Вкус у него точно есть, и не только в формате рекламных буклетов.
Еда оказалась под стать интерьеру: разукрашенная не пойми чем до полной неузнаваемости продуктов, абсолютно невкусная и жутко дорогая. Пресловутый брудершафт прошел в официальной обстановке: они, как полные кретины, встали с бокалами и троекратно облобызались, словно два солидных купчины, только что заключивших сделку. Причем свято уверенные в том, что каждый остался в барыше. На них оглядывались.
— Имя-то придумала?
— Давай на людях буду звать тебя просто «шеф». А в конфиденциальной обстановке — Витка.
…В тот вечер они почти не пили, вяло ковырялись вилками в кулинарных изысках и трепались. Трепались оголтело, с удовольствием, то и дело сбиваясь на анекдоты, причем именно такие, какие Инночка любила, — смешные, непошлые и с неожиданным финалом: «Инвентаризация в зоопарке идет третий месяц: змеи — два мотка по сорок метров, карликовые пони — два ведра». «Метро на скаку остановит. Горящую избу пропьет!»
Как-то мимоходом выяснилось, что Витка в армии не служил по причине сильной близорукости, которую ему недавно скорректировали лазером почти до абсолютной единицы, а очки он таскает исключительно по привычке, а иначе кажется, что «лицо у него голое». Дизайнер он профессиональный, а вот в компьютерах — чайник-чайником. Следовала уморительная история двухлетней давности о его попытке скопировать что-то с винчестера на RW, которая, как ни невероятно это звучит, закончилась полной и безоговорочной смертью всей системы, во что не верили самые опытные хакеры, и все уговаривали Витку повторить порядок действий, приведших к абсолютно невозможному результату. Он не хвастался, не рисовался, не производил впечатления павлина, и в то же время не лез в душу. С ним было весело и легко. А еще из вскользь брошенных фраз выходило, что он об Инночке много чего знал: знал, что у ее мамы редкое имя Капитолина и совершенно банальное отчество Ивановна, знал про оболтуса Сашку и, наверное, даже вычислил, чьи на ней кожаные штаны с панковской шнуровкой по бокам от пояса и до самых сапожек. Как ни странно, это совсем не раздражало ее, даже в определенной степени льстило.
