Геннадий Башкуев - Маленькая война
— К Батору зайду, мама! — взмахнул портфелем.
Хромой Батор давно просил сходить с ним в баню, хотя у него дома горячая вода и ванна.
Мама успокоилась и принялась за стирку.
Староста Кургузов сыто лоснился в окне. У подъезда Дома специалистов стояла холеная «Волга» — серебрился олененок на капоте. Водитель спал, раскрыв рот. На лестничной клетке у обитой черной кожей двери я поколебался. Хромой Батор не любит, когда к нему заходят пацаны из барака. Я поелозил сапогами о половик и подавил кнопку.
Открыла бабушка — суетливая, горбатенькая, с печеным личиком. Она у них вроде домработницы.
— Уезжает он, уезжает! — махнула она ручкой и хотела закрыть дверь.
— Ко мне? Пусти, бабушка, — ломкий басок команданте не терпел возражений.
Я вошел и понял свое ничтожество. Высокие потолки, широкие окна, начищенный паркет и обилие комнат напомнили школу. Все добротно, крепко — двери в два проема, лепные узоры поверху, осанистые кресла. Оленья морда у входа угрожающе кренится ветвистыми рогами, удерживая толстое кожаное пальто на атласной подкладке. Оно источает запах табака и парикмахерской.
Я стянул сапоги, ступил на ковровую дорожку и в тот же миг почуял себя плохим школяром.
— Тебя нигде нету… — прошептал я.
— Говори нормально, — нахмурился команданте.
— Есть ценные сведения, — чуть громче сказал я. Команданте оглянулся, сделал знак: «Потом, потом…»
— В баню пойдешь?
— В баню? Это идея!
— Ох, рассекретничались! — проворчала, выглянув из кухни, бабушка.
— Батор, я долго буду ждать? — донеслось из полуоткрытой двери.
Ого! Голос построже, чем у директора школы. Отец Батора дома! Он не сделал мне ничего плохого, наоборот, однажды погладил по голове и подарил автоматическую ручку, которая не делала клякс. Ручку я проиграл в «махнем не глядя», но воспоминание о тяжелой ладони до сего времени — 14:22 — стягивает кожу на затылке.
— Обожди в моей комнате, — подтолкнул меня Хромой Батор и юркнул в дверь.
Его комната битком набита интересными вещами. Не считая книг Купера и Вальтера Скотта, на полках, столе и диване были: карманный фонарик, бинокль четырехкратного увеличения, гантели, спиннинговый набор, деревянные ножны, майорский погон, сломанная зажигалка, костяная фигурка индейца, трубка с откусанным мундштуком, мятая охотничья фляга, пустые гильзы, увеличительное стекло, выжженный на березовой плашке портрет Че Гевары, том энциклопедии Брокгауза-Ефрона на букву «К». На стене — карта Центральной и Южной Америки и эспандер. Не удивительно, что Хромой Батор знал почти все и мог достать малокалиберные патроны.
Я потянулся к биноклю и уронил на пол тетрадку в клеенчатом переплете. Она раскрылась — вся в кляксах. И я нечаянно прочитал: «Изменилось все, кроме образа мыслей людей…» Дальше шли собственные рассуждения владельца тетрадки.
«Вчера Б. струсил при выполнении пустякового задания (испугался собаки). В нас сидит страх. Я, например, боюсь темноты. В наказание себя пробыл без фонаря в полевом штабе (бомбоубежище). Кругом бегали крысы. Это пострашнее, чем прыгнуть с кочегарки. Отец говорил, что мальчиком тоже боялся темноты. Вывод: страх передается по наследству, как цвет глаз или волос. Страху подвержены и сильные люди (см. партизанский дневник Че). Вытравить страх можно еще большим страхом».
«У них цели и способы иные. Они сильны чувством стаи. Грубая сила, клички, культ вождя (мазёра) — все оттуда… В то же время они — рабы. Могут напасть стаей на одного. Вывод: они — зло. Уничтожать зло в пределах разумной жестокости — око за око. Всякая революция, в т. ч. кубинская, победила большой кровью — своей, но и чужой».
«А. — хороший стрелок, но мягкотел, как интеллигент. Откуда в нем это? Доказано, что мягкотелые люди особо жестоки. Вывод: только сила есть залог справедливости (см. историю франц. революции)».
«П. склонен к дурным привычкам. Дурные привычки есть следствие условий жизни. Вывод: П. не виновен. Оставить в организации».
Я перелистнул страничку. Последние записи были сделаны карандашом, буквы налезали одна на другую.
«Виноваты ли они в том, что не похожи на нас? В их глазах мы — зло…»
«Р. нравится больше и больше. Что делать? (Зачеркнуты два слова.) Ненавижу!»
«Колокольня без колокола? Вместе умирать не страшно!»
У двери завозились — я захлопнул тетрадку. В комнату вошла горбатенькая домработница с тряпкой. Вывернув головку из платка, подозрительно оглядела меня с ног до головы: не спер ли чего?
— Ну-к… выдь. Ходют тута, опосля убирай за ими…
В коридоре было прохладно. Из кухни тянуло свежей выпечкой, я видел край кафельной стенки. Дверь кабинета, за которой исчез Хромой Батор, была все так же приоткрыта. Я не знал, куда деваться от чужих слов. Ну и денек! То подглядывать, то подслушивать…
— …Кончен разговор! Хороших слов не понимаешь! Садись и уезжай. Машина у подъезда. К вечеру будешь на месте.
Отец говорил с сыном, как учитель с учеником.
— Завтра в школу, — возразили робко.
— Со школой улажено. Отдохнете друг от друга. Между прочим, мне пришлось за тебя краснеть. Да, да, не строй ухмылки! Грубишь учителям, волосы отрастил… Тебе бы еще бороду!
— Было бы неплохо! — искренне признался команданте.
— Кончай паясничать! Я не спал всю ночь… — Голос отца дрогнул. — Батор, ты мой единственный сын… Что с тобой происходит? Умный, добрый мальчик. Откуда эти двойки, эти хулиганские замашки? Одеваешься в какое-то рванье… Я, кажется, создал тебе все условия…
— Спасибо. Не за что, — усмехнулся единственный сын.
— Как… как ты сказал?
— Я долго думал, папа… — помолчав, начал Хромой Батор. — Скажи, отчего колокольня без колокола?
— Колокольня? Ах, эта, у реки? Н-не знаю… Ты задаешь странные вопросы…
— Держись, папа. Это правда, что мы все умрем?
— Умрем?.. Кто придумал эту чушь?! — возмутился отец.
— Вы, — усмехнулся сын. — Вы. Взрослые.
— Сынок… — тихо сказал отец. — Я тебя очень прошу, уезжай в деревню. Поживешь у тети Поли, там лес, горы… Чем плохо? Ты мой единственный сын… Уезжай.
— Папа, это будет похоже на бегство. А у нас на сегодня намечена война.
— Война?.. Ох уж эти ваши игры! Дети! Если б вы знали, если б вы знали!..
— Скажи, зачем колокольня без колокола… и я уеду.
Стало тихо. Я тоже задумался. В самом деле, почему? Говорят, колокола снимали для отливки пушек. Только в какую войну? В этом или прошлом веке?
— Потому что люди больше не верят в бога, — твердо ответил отец.
— Колокольня должна быть с колоколом, — уперся сын, — иначе это не колокольня. Я долго думал, папа.
— Сынок… Ты говоришь как старик. Уезжай!
— Не могу. Я иду в баню. Меня ждет товарищ.
— В баню?! Ты с ума сошел! Я тебя никуда не пущу!
— Если не пустишь, выпрыгну из машины. На ходу. Буду хромым на обе ноги… — сын засмеялся.
Паркет заскрипел. Отец ходил по кабинету взад-вперед.
— Иди, — вздохнул он. — Дай-то бог…
Я пробежал на цыпочках к входной двери, надел сапоги. Хромой Батор вышел в коридор, натянул рваный свитер.
— Ох-ох! Уже поехал, родненький! — захлопотала бабушка. — А пирог-то, пирог! Дорога дальняя…
— Я в баню, дай мыло.
— В каку еще баню? С утра в ванной мылился! — вывернула из платка головку.
— Это не важно, бабушка.
Мы вышли во двор. Шофер «Волги» упал на руль — отсыпался за ночь. Увидев нас, староста Кургузов заволновался в окне, расплющил нос о стекло.
— Где ты был? Мы тебя везде искали! — с удовольствием гаркнул я во все горло.
— Товарищ заболел… Боялся один остаться… Чудной… — уклончиво бормотнул команданте.
Догадываюсь, что «товарищ» — женского рода… Про чердачный разговор, ясное дело, молчок. Не сговариваясь, мы поглядели вверх… Я вздрогнул.
В окне Дома специалистов застыла маска — неживое, белое лицо. Не мигая, Рада смотрела в небо…
— Мамаюкэру, Мамаюкэру, Мамаюкэру, Мамаю!.. — знакомый шкет голосит на весь двор. Сзади плетется на кривых ногах «такса», преданно заглядывает хозяину в рот.
Я спешно докладываю команданте о пользе карбидных гранат, «языке», а также о том, что Зауда готова применить в драке обрез, заряженный дробью.
Команданте молчит, поглаживает подбородок.
Я снова и снова говорю, исходя из последних данных о противнике. На дне портфеля, как у опытного подпольщика, ждет своего часа пистолет-самопал. Страх вытравляют еще большим страхом. Я вдруг обнаруживаю, что не боюсь драки, а жду ее со спокойствием гладиатора.
Карбид можно добыть возле бомбоубежища. Там идет ремонт. Услышав про бомбоубежище, команданте проводит по лицу рукой, будто хочет проснуться.
Во дворе — язык на плечо! — появился связной. С колокольни засекли на том берегу дымок и хлопок в кустах. Зауда сделала пробный выстрел. На мосту уже дважды возникали разведгруппы противника…
