Эмилиян Станев - Тихик и Назарий
— Как я страдаю! — шептал Тихик. — Как я мучился, с каких пор желал довериться — тебе, потому что кто мне ближе тебя? Я был одинок и опасался, что ты не поймешь меня.
Он не лгал, Ивсула и вправду была ему ближе всех, поскольку их связывали общие грехи…
Тогда-то дьявол, невидимый обоим, решил, что пора утешить их, и заставил позабыть о муках и ненависти. Чтобы умолкли души, он подсказал телесную утеху — гораздо более сладостную, чем прежде, ибо она была смешением любви, страдания и жажды искупления…
11
Но что есть благо для человека?
Быкоглавый возводил свою башню, а его люди строили подле нее селение. Многие еретики уходили теперь из общины, а кое-кто подрядился работать на людей Быкоглавого, получая в уплату краденое. Из нового селения доносились песни, смех, запахи жирной пищи, на закате бил барабан и играли волынки. Эхо откликалось на эти звуки, лес словно бы спешил оттолкнуть их от себя, по вечерам свет костров озарял каменные стены башни и свежие ямы для новых домов.
Тихик держал яростные речи, грозил Страшным судом, но тщетно. Он сажал провинившихся под замок, на хлеб и воду, отлучал от общины, но проку от наказаний не было — наказанные бежали к Быкоглавому, унося с собой свой скарб. Женщины сбрасывали рясы, надевали расшитые сукманы,[1] повязывались алыми платками.
В разбойничьем селении принялись ткать узорчатые рядна и ткани, возникли мастерские, лавки с невиданными товарами. Назарий был нужен всем. У него просили совета, как украсить жилье, наперегонки заказывали ему портреты, потому что, обретя гордость и себялюбие, люди пожелали увековечить себя. Землянка художника была забита разными вещами и припасами. Жизнь в разбойничьем селении била ключом, тогда как в старом селении она с каждым днем замирала. Даже кое-кто из верных — те, на кого Тихик полагался, — переселился к Быкоглавому.
Неведомо откуда распространилось среди разбойников Сильвестров о Евангелие, а поскольку оно освобождало их от тяжести десницы божьей, все приняли его с великой радостью. Тихик узнал, что Быкоглавый приблизил к себе Радула, провозгласил его мудрецом, и теперь Радул читал проповеди, ел и пил с разбойниками и потешал их. Он убеждал воздвигнуть храм Красоты и Свободы, ибо невозможно человеку не поклоняться чему бы то ни было.
Участились случаи хищений из общего амбара — каждый, кто убегал из селения, что-то уносил с собой. В брошенных землянках селились изгнанные Быкоглавым, увечные и убогие, раскаявшиеся лукавцы и расслабленные души, над которыми поиздевались разбойники. Они взывали к справедливости, братской любви и правде и убеждали Тихика вмешаться. Добрые христиане, сохранившие верность своему владыке, не желали соседствовать с отступниками, и в общине вспыхнули новые крамолы. Женщины вспомнили догмат об Адаме и Еве и, возгордись, перестали покоряться мужьям. Уже нельзя было понять, что происходит; бесполезны стали проповеди, никого не страшили наказания. Вера в богомильское учение сгинула, к нему примешалось искаженное Евангелие отца Сильвестра, и это совсем сбило с толку людей…
"Чем это кончится? — горестно спрашивал себя Тихик. — Никто ни во что не верует, никто никого не почитает, каждый предается наслаждению земными благами, а земля не только не перестает кормить их, а в изобилии рождает плоды. И христиане устремляются искать свободы у того разбойника, именуя его благодетелем и спасителем… Бессилен я, господи! Дьявол соткал игру умнее, чем ткал ее я лукавством и мнимой прозорливостью, и моя власть обратилась в паутину… Хоть в петлю лезь, но и для этого потребна вера. Без веры как явлюсь я к престолу твоему, чтобы ты дал мне ответ и чтобы я держал ответ перед тобой? Жизнь моя оказалась собачьей, и собачьей будет смерть… Но как знать, не было ли так извечно? Может, я просто вымыслил себе человека в согласии с учением, а человек, он всегда одинаков — и когда покорен, и когда мятежен и подл…"
Совершенный задыхался от ненависти к роду человеческому. Прежде зло казалось ему преходящим, коль скоро есть утешение, что ты жертвуешь собой ради блага ближнего, теперь же все представлялось нелепым и безнадежным. "Чья в том вина? — думал он. — Не проистекает ли зло из стремления ко всеобщему благу? Но что же тогда есть благо для человека?.."
Все чаще приходил Тихику на память князь. Ведь и сам он, подобно князю Сибину, искал такого бога, который спас бы его от противоречий и оправдал его поступки. Он желал, чтобы бог возвратил ему пастырскую власть как своему наместнику на земле, а для оправдания своих грехов приходилось отрицать бога… С презрением к самому себе Тихик вспоминал те недели беснований, когда он провел резкую черту между земными нуждами человека и божественными. Вспоминал те проповеди, в которых он изобличал господарей: верят, будто служат богу тем, что ищут его, говорят, будто ищут истину, а того не видят, что дьявол кружит их на своем колесе и это ведет к разрухе и смерти… "Через господарей властвует бес над миром, но когда уничтожаем мы их, он берется за нас… Все мы подвержены соблазну господарского высокомерия и господарских пороков! И он вопрошал себя, посредством чего управлял паствой прежний Совершенный. Не тешил ли он людей соблазняющими душу словами и не обманывал ли себя сам? Человек, обольщенный возвышенностью своих чувствований, неминуемо отринет то, что накануне почитал истиной…
Но если бог существует, для чего он — раз он не есть возмездие, раз возмездие не карает тотчас же грех? Когда-то Тихик был убежден, что ему ведома истина, теперь он доискивался ее, подобно князю преславскому. Он усомнился в существовании бога, а без бога он не мог быть пастырем и не хотел веровать в престолы небесные, ибо, если они существуют, он недостоин их…
Сокрушенный и павший духом, Тихик избегал ходить по обезлюдевшему селению, опасался встречи с Назарием. Он узнал о том, что художник куда-то исчез после того, как написал портрет Быкоглавого во весь рост, одетого в кольчугу и увешанного оружием. Разбойники уже называли Быкоглавого светлостью и готовились провозгласить его деспотом.
Отношения с Ив сулой стали тягостными — ложь стояла меж ними, рождая неприязнь. Ивсула не хотела носить покрывало. "Никто тогда не увидит моего лица, — говорила она, — оно красиво, а люди слушаются меня и покорствуют только ради моей красоты. Не умею я лгать, как ты, и притворяться чистой. Ты влил в мою душу грех, я стыжусь и мучаюсь…" Тихик понимал, что с самого начала она любила не его, а свою мечту стать Совершенной и, став ею, сделалась равнодушной, а теперь исполнилась уже ненависти и презрения.
Однажды утром он встал с постели мрачный и злой. Когда Ивсула вошла к нему, он прочел в ее взгляде неприкрытую враждебность. На этот раз она не преклонила колен, чтобы получить благословение, а, взяв метлу, скрылась в кухне. Тихик видел в дверную щель, что она стоит у открытого окна. Уронив руки, Ивсула с тоской и грустью смотрела в сторону разбойничьего селения, откуда доносились перестук ткацких станков и веселый гомон детворы.
Совершенный в гневе распахнул дверь.
— Я вижу, тебе хочется туда, — произнес он.
Ивсула ответила, не повернув головы:
— Да, хочется! Здесь остались одни нищие. Не желаю я быть Совершенной над нищим сбродом. Да и какая я Совершенная? Не лучше тебя.
— Дьявол давно уже оседлал тебя!
— Это ты — дьявол! Врал людям, что, как наполнится общий амбар, все станут добрыми и покорными. И меня принуждал врать…
— Задумала погубить себя?
Ивсула рассмеялась злым, сухим смехом.
— Ты погубил меня! Завтра же уйду из твоей мерзкой общины. Отец с матерью тоже решили переселиться туда — Люди там словно заново родились…
— Не уйдешь! — закричал Тихик, подступив к ней. — Если уйдешь туда, к тому… — Он не договорил, вдруг представив себе, что будет, если она исполнит свое намерение. — Они сделают тебя блудницей, Ивсула! — Он попытался обнять ее, но она вырвалась, ударила его метлой и убежала.
Изумленный, растерянный, он не посмел пуститься вдогонку. В дверь покоя было видно, как она бежит к родительской землянке, а на пороге ее ожидает отец, ладонью заслонив глаза от утреннего солнца…
12
Многие меня обманывали, но никто не обманывал меня так, как я сам…
На другой день перед покоем Совершенного собралась толпа. Предводительствовала Юр дана, жена Быкоглавого. Дебелая, чернявая, она привела с собой из разбойничьего селения двух плачущих детей — Быкоглавый выгнал ее. Ему нравилась убежавшая из общины Ивсула, и он вознамерился взять ее в жены. Юрдана осыпала их страшными проклятьями.
— Владыка, — вопила она, — как это твоя Совершенная превратилась в суку и отняла у меня мужа? Кто послал ее — ты или дьявол? Забирай свою мерзавку и возврати мне хозяина!
