Наталья Аверкиева - Я — это ты
Пожалуйста, дайте мне знать в любом случае.
С ув., Б.К.»
— Пан Мадэй, разрешите? — в кабинет просунулась кучерявая голова Джона. — Вы просили зайти.
— Да, Джон, валяй, что там у тебя, — обрадовался Аджей возможности избавиться от душащих сознание мыслей.
— Я тут подумал, а может быть лучше сделать вот так? — Мальчишка уселся перед ним в кресло и снова ударил по струнам.
Он почти не слушал, бездумно смотрел на ребенка. В голове пустота, в душе темнота, страшно. Он тер виски и глаза. Хотелось прекратить эти издевательства над инструментом, но нельзя отбивать у ребенка охоту творить.
— Попробуй по-другому.
Он впервые за шесть с половиной лет взял в руки гитару. Пальцы привычно легли на лады. Немного больно — мозоли с кончиков давно сошли, нейлон хоть и податливый, но все равно врезается в мягкие подушечки. Закрыл глаза и наиграл мелодию. У мальчика просто не получается: он слышит музыку внутри себя, но пока не может выразить ее.
Джон будто завороженный смотрел, как из-под пальцев учителя рождается мелодия. А потом спохватился и начал быстро записывать ее в нотную тетрадь одной ему понятной вязью точек и палочек.
Нолики и единички, — подумал Том.
— Скажи, Джон, — задумчиво протянул он, неторопливо дорабатывая его «конспект». — Скажи, если бы тебя предал друг, самый близкий друг, ты бы простил его?
— Простил, — тут же отозвался Джон, внимательно следя за тем, как ноты ложатся на бумагу. — Мама говорит, что если человек раскаялся, то его обязательно надо простить. Все мы ошибаемся. Возможно, когда-нибудь и он нас простит за что-нибудь. Мало ли почему он так сделал. Так мама говорит. Я всегда ее слушаю. Поэтому я бы простил. Выслушал и, если бы мне его слова показались достаточно убедительными, простил бы. А вы простили бы, пан Мадэй?
Анджей не ответил, все так же расставляя на странице репризы и диезы. Протянул тетрадь мальчику, спрятав ручку в карман пиджака.
Наконец-то избавившись от будущей рок-звезды, он еще раз перечитал письмо брата. Потом еще раз.
«Мама говорит, что я болтаю глупости».
«А ты не слушай ее».
«А кого же мне слушать?»
«Меня. Я один знаю, что ты говоришь правду».
Он ведь даже его не выслушал…
Лос-Анджелес замер, словно почувствовал, что спешить некуда, у них вся ночь впереди на разговоры, взаимные упреки, ругань и, возможно, примирение. Он никуда не спешил, курил, сидя в автомобиле, пустым взглядом уставившись в бампер впереди стоящей машины. Потом медленно трогался с места, проезжал пару ярдов и снова замирал. Пробка — чудесное место для того, чтобы привести мысли в порядок и решить, как быть дальше.
— Добрый вечер, в каком номере остановился Билл Каулитц? Сообщите, что к нему пришли.
— Как вас представить? — услужливо кивнул администратор.
— Том. Том Каулитц. — Имя прозвучало так неожиданно привычно. И правильно. — Я его брат. — Подумал мгновение и уточнил: — Я его близнец. Брат-близнец. Старший. — Широко улыбнулся. Да, вот теперь всё правильно. Так, как должно быть и никак иначе.
Губы администратора тоже тронула улыбка. Он чуть внимательнее посмотрел на стоящего напротив молодого мужчину.
— Вы очень похожи, — сказал уважительно.
Том расправил плечи и впервые за шесть с половиной лет улыбнулся действительно по-настоящему счастливо. Администратор что-то проверил по компьютеру и в книге записей.
— Сожалею, мистер Каулитц, но ваш брат расплатился и выехал.
— Куда? — растерялся Том.
— Полагаю, что он отправился в аэропорт, потому что заказывал туда такси.
— Давно?
— Время выписки… Три часа назад.
Том развернулся и бегом бросился к машине.
Лос-Анджелес стоял…
Первое, что он увидел в аэропорту — табло информации. Рейс до Берлина должен был вот-вот взлететь. Он кинулся к службе контроля, попытался сбивчиво объяснить, почему самолет на Берлин должен задержаться, но не смог сказать ничего внятного. Ему посоветовали купить билет и лететь следом. Он психовал, орал, требовал начальника аэропорта и службы безопасности. Его едва не выгнали вон. Том нервно метался по залу, потом поднялся на второй этаж и подошел к окну. Из стекла на него смотрел взъерошенный молодой мужчина в коричневом вельветовом пиджаке. Старый замшелый пень. Он со злостью скинул пиджак и сорвал галстук, швырнул все на пол. Ему только двадцать семь! Самолет медленно двигался по полю. Скорее всего, в нем брат. Сейчас их снова разделит океан. Завтра он уже не будет таким безумным. Вспомнит о Еве, о детях и школе, о контрактах и договорах, о начинающих звездах и ответственности за них. Завтра будет нормальная жизнь пана Анджея Мадея, хозяина музыкальной школы и рок-клуба, который он назвал в честь брата. Жизнь, в которой он иногда будет разговаривать со своим отражением в зеркале, называя его чужим именем, искать близнеца взглядом в толпе и любоваться собственным отражением в витринах, представляя, что это брат. Он каждый вечер будет обещать себе позвонить утром Биллу, а утром делать вид, что забыл, и откладывать все на вечер. Пять лет. Каждый день. Каждую ночь. Он знает, что значит жить от рассвета до рассвета. Он очень хорошо это знает. Но завтра он обязательно позвонит брату.
— Тут такой отвратительный кофе. Давай посидим где-нибудь в городе?
Том резко обернулся.
Билл нервно засунул прядку за ухо и улыбнулся:
— Лос-Анджелес стоит, — пожал плечами, опуская смеющийся взгляд.
Том сделал шаг вперед и крепко обнял своего бестолкового младшего брата, который вечно везде опаздывает.
===============================
Некоторые близнецы, даже став взрослыми, так никогда и не становятся самодостаточными и независимыми личностями.
Из книги «Межвозрастные связи обобщенных когнитивных характеристик близнецов»
Н.М. Зырянова, С.Д. Пьянкова. к.м.н., психологический институт РАО, Россия
===============================
октябрь 2007 — май 2011
Москва
