Элиэтт Абекасси - Счастливое событие
— Добрый вечер, — сказала она. — Заходите…
Здесь пахло едой, а также горячим молоком, которое пили самые младшие — каждый из своей бутылочки. Десять детей от года до двенадцати, десять пар широко раскрытых глаз, устремивших на меня одинаковые ангельские взгляды.
— Могу я для вас что-нибудь сделать? — спросила мать семейства.
Мне хотелось сказать: да объясните мне, пожалуйста, как вы с этим справляетесь? Вы десять раз проходили сеансы эпизиотомии? Вы кормили грудью всех десятерых? Иными словами, вы не прекращали этого делать на протяжении десяти лет? Как вам удается четыре раза в день кипятить по четыре бутылочки с молоком — то есть тридцать две за сорок восемь часов? Как вы выдержали десять перинеальных реабилитаций? У вас были каникулы? Вы когда-нибудь находили няню, которая соглашалась бы присматривать за десятью детьми? Вы все еще занимаетесь любовью с мужем? Да, очевидно, что, как минимум, десять раз это было! Но между этими десятью? Вы его все еще любите? Вы его хотите? Вы все еще женщина? И что говорит Каббала по этому поводу?
— Вы всех своих детей кормили грудью? — спросила я вместо этого.
— Нет, с первыми ничего не получалось, я толком не умела этого делать, поэтому прекращала. Но, начиная с четвертого, я научилась и продолжала это делать со всеми остальными.
— Для шестерых?
— Да… Мне случалось кормить двоих или троих одновременно…
— Но ведь это очень изнуряет, нет?
— Да, очень… Но для меня, — добавила она, — это также естественное противозачаточное средство, именно поэтому я всегда кормила их подолгу… Это действительно трудно… но в конце концов все приходит в порядок. Вот увидите!
В порядок? Но в какой порядок? В такой, при котором разводятся полгода спустя после рождения ребенка, или в такой, когда спешат завести другого, чтобы попытаться хоть как-то собрать осколки супружеской жизни? В такой, когда расходятся через семь лет совместной жизни, имея троих детей, или в такой, когда заводят троих детей, а потом ждут двадцать лет, пока те вырастут, и тогда уже расходятся? В порядок, при котором заводят двоих детей и остаются вместе, даже если уже не любят друг друга, потому что не могут набраться мужества для расставания? Или в такой, когда заводят детей, а потом несчастливы друг с другом и каждый имеет любовника или любовницу на стороне? А может, в такой, когда оба несчастны в семейной жизни и каждый с головой погружается в работу или отправляется в разъезды, только чтобы пореже видеться? Существуют тысячи вариантов. Но семейная пара с детьми, где родители продолжают любить друг друга долгие годы, — нет, таких пар я не знала. Ни одной.
— Понимаете, — сказала я смущенно, — мне неудобно вас беспокоить, но… мне не с кем оставить ребенка на вечер, потому что меня пригласили на вечеринку к соседям напротив, и…
— Вы хотите, чтобы я за ним присмотрела?
— Если вас не затруднит…
— Нет, никаких проблем. Как ее зовут?
— Леа.
— Прелестное имя… Оставляйте, конечно. Как видите, детей тут хватает, — добавила она.
— Сколько им лет?
— Нурит шесть месяцев, Деборе полтора года, Мойше два с половиной, Илану четыре, Саре пять, Натану шесть, Юдифи восемь с половиной, Иосифу девять с половиной, Ципоре одиннадцать, а старшему, Иакову, скоро двенадцать.
— Мои поздравления! И все в порядке?
— Да.
— Я хотела сказать: их не слишком много? Вы справляетесь?
— Хотите знать правду?
— Да.
— Они — вся моя жизнь.
Как это утешительно звучало! Просто бальзам на душу. Может быть, она нашли какое-то правильное решение. У них было десять детей, и супруги оставались счастливыми! Ну да! Они единственные из моих знакомых, кто завел детей и не развелся! Что же это была за тайна? Мне жизненно необходимо в нее проникнуть!
— Я не преувеличиваю. У меня нет времени ни на что, кроме них. Я не могу ни почитать, ни погулять, ни полежать в ванне… И не говорите мне об укреплении мышц промежности — я уже давно отказалась бороться с их расслаблением… Не знаю, как вы, но я не расстаюсь с прокладками. Не говоря уже о том, что наши супружеские отношения тоже от этого страдают. Хорошо, что есть Шаббат, потому что в это время предписано не заниматься любовью. Когда это происходит, через какое-то время снова появляется ребенок, и все повторяется…
— Но… зачем тогда это делать?
— Потому что так хочет Бог, Барбара. Это обязанность. Мы не пользуемся противозачаточными средствами, потому что они запрещены. В Книге Бытия Бог говорит: «Плодитесь и размножайтесь…»
— И что же… вы собираетесь и дальше рожать детей?
— Если на то будет воля Божья.
Оставив малышку у Тордманнов, я вышла из дому, чтобы купить бутылку виски для вечеринки. Потом решила посидеть немного в сквере недалеко от дома и там неожиданно начала пить виски прямо из горла, как бродяга. Сквер был чисто символический — несколько деревьев и песочница. Днем тут полно детей и нянь всех национальностей: негритянки, шриланкийки, польки… Вот так оно всегда и бывает: заводишь детей по собственному желанию, а потом отдаешь их на попечение нянь, потому что больше не можешь их выносить. И даже в субботу днем стараешься не видеть детей, чтобы побыть в покое…
Я подумала о Мириам Тордманн. «Плодитесь и размножайтесь». Божественное предписание, высший закон… Но, может быть, сначала нужно самим расти и развиваться, а потом уже размножаться? В таком случае божественное предписание означало бы достичь зрелости, позволяющей завести ребенка? Взрослеть, созревать, приобретать жизненный опыт, чтобы быть способными растить потомство? Или наоборот — именно с появлением ребенка становишься по-настоящему зрелым? В этом цель всего общества, а не только отдельных индивидуумов, поскольку именно общество не позволяет нам обзаводиться детьми, даже если на первый взгляд кажется, что оно поощряет деторождение.
В нашей стране гораздо легче иметь собаку, чем ребенка. Собака не разрушает супружескую жизнь, потому что из-за нее не требуется ходить на сеансы эпизиотомии и покупать послеродовой бандаж; она ест все подряд, ее не нужно кормить грудью, не нужно брать отпуск по уходу за ней… Вот почему домашнее животное зачастую заменяет ребенка в некоторых семьях.
Я напилась и, вместо того чтобы идти к соседям на вечеринку, отправилась шляться по Марэ. Это было восхитительно — просто ходить по улицам, и хотелось растянуть прогулку. Я прошла по Бланк-Манто, длинной и пустынной, вышла на улицу Архивов — главную артерию всего Марэ, веселую и оживленную, где бары переполнены смеющимися молодыми людьми, потом проследовала до улицы Рамбуто, недалеко от «Бобура», где собиралась самая разномастная, порой подозрительная публика. Поднялась по Катр-Фис к улице Бретани. Здесь зарождался новый Марэ — современный, скоростной, почти нью-йоркский, со своими маленькими магазинчиками, суши-барами и ресторанами.
Как всегда в субботу вечером, повсюду было много народу. Здесь, в еврейском квартале, рестораны осаждались публикой, вырвавшейся из уединения после Шаббата. По улицам снова растекались запахи фалафеля, верующие выходили с вечерней молитвы, неверующие — чтобы поужинать, и все в нетерпении толпились у ресторанов, ожидая часа открытия. Тогда на небе загорались три звезды, означавшие, что Шаббат закончился.
Из баров на улицу выплеснулись потоки народу, откуда-то доносилась мелодия техно. Это был один из тех редких моментов, когда встречались два Марэ — не приветствуя друг друга и не смешиваясь, но с некоторым любопытством присматриваясь, сознавая свою отчужденность от остального общества, свою избранность и изгнанничество и втайне понимая друг друга — даже несмотря на то, что каждый был для другого в какой-то степени извращенцем. Это был час, когда их пути пересекались.
Люди проходили мимо меня, спеша по своим делам, а я — что я делала? «Я ращу своего ребенка», — сказала бы Лоранс Пэрнуд во втором томе своего собрания сочинений. Есть ли более важная задача в жизни? Есть ли что-то священнее? Отныне я решила посвятить дочери всю свою жизнь. Леа — самое ценное, что у меня есть. Она — самое важное для меня на всем свете, остальное второстепенно. Счастлива я или нет, печальна или устала — дочь здесь, рядом со мной, и мой долг — заниматься ею, заботиться, забывая о том, что мне самой нужно расти, чтобы быть к этому готовой… Я вдруг ощутила прилив невероятной энергии, словно поднявшейся из глубин моей усталости и наполнившей меня желанием жить — ради себя и ради нее.
21
У Жана-Ми и Доми было много гостей — в основном мужчин, среди которых кое-где мелькали старлетки со слегка потерянным видом. Мигель, роскошный идальго, от которого Жан-Ми был без ума, Шарли, певец, чей звездный час давно прошел, но с тех времен остались роскошные затемненные очки… Всем собравшимся примерно от тридцати до сорока, они высокие и стройные, в ярких футболках. У Жана-Ми длинные волосы, выкрашенные в темно-красный цвет, у Доми они, напротив, совсем короткие, с завитками на висках. Все как-то подозрительно оживлены — очевидно, под воздействием наркотиков.
