Рене Френи - Лето
Потом повернулся к нам спиной и, не сказав ни слова, свернул в первый же переулок.
Я был счастлив, что она, не колеблясь, решила остаться со мной, был счастлив этой победой, и в то же время я понимал невыразимое страдание этого человека и даже сочувствовал ему. Вот уже два месяца она терзала меня, лишала меня сна. Я мог бы быть на месте этого человека, который уходил сейчас по переулку, совершенно сломленный. Сильвия была слишком красивой, слишком хрупкой, слишком сильной. Сопротивляться ей было невозможно.
Мы пообедали, словно ничего не случилось. Я сказал, что бросил ресторан, что собираюсь, как и она, попытаться написать роман. Что отныне я свободен, могу писать, могу быть с ней. Вокруг нас снова слышался звон посуды, голоса.
Она выслушала меня и сказала:
— Я должна вернуться домой.
Я замер с открытым ртом.
— Я думал, что мы… Ты не останешься у меня?
— Ты видел его? Он следил за мной. Кто знает, что он теперь может сделать?
— Но, Сильвия…
— Я возвращаюсь, Поль.
Как и у Альтона, у меня не было сил противостоять ей. Я проводил ее, мои ноги дрожали. В ней было что-то роковое. Бес ревности вновь принялся за свои бесовские пляски.
В который раз я вернулся к себе домой один. Я чувствовал себя стариком, старше этих улиц, этих стен. Старше тишины. Тишина заполнила собой все вокруг; деревья, где спали сороки, казались совсем далекими. Каким бы счастливым и спокойным я мог бы чувствовать себя здесь, один среди крыш, облаков, книг и птиц. На улице поднялся ветер, звезды стали светить ярче. Я чувствовал себя старше этой летней ночи. Я стал рабом этой женщины, а если точнее, одним из двух ее рабов. Может быть, Тони был прав? Конечно, я был околдован. Может быть, она сам дьявол? Сколько еще она будет играть со мной?
Я порылся в своих вещах и нашел чистую тетрадь и ручку и сел за кухонный стол. Я открыл первую страницу тетради, а дальше стал делать то, что делал уже несколько недель, — ждать.
Я подумал: может быть, стоит встретиться с Альтона, поговорить с ним, попытаться понять, что же с нами обоими происходит? Я вновь видел, как его сутулая спина исчезает в переулке. Его спина была и моей спиной. И все же этой ночью она была с ним, а я сидел перед своей тетрадью и не находил слов. Я корчился, словно лист бумаги в огне.
Именно с этой ночи я стал пить анисовый ликер, один, перед раскрытой школьной тетрадкой, лежащей на кухонном столе.
VI
Пробило полдень, когда в мою дверь постучали. Я открыл. Это была она. На лбу — огромный синяк.
— Я к тебе на минутку, — сказала она, — только попрощаться. Я уезжаю на несколько дней!
— Что с твоим лбом?
— Из-за этого я и уезжаю. На этот раз он окончательно свихнулся.
— Он тебя ударил?
— Ударил? Ты хочешь сказать, чуть не убил. Когда я вернулась вчера вечером, он со всей силы толкнул меня. Это было так неожиданно. Удар был такой сильный, что я потеряла сознание.
— Почему ты не позвонила мне? Он был пьян?
— Конечно, как всегда, когда я ухожу. Теперь, стоит мне шагнуть за порог, он бросается к бутылке.
— Так не может продолжаться, Сильвия, ты видела, что у тебя со лбом?
— Еще как видела… Я даже боялась пойти к тебе.
— Я его прикончу, Сильвия! Я его уничтожу!
— Не вмешивайся, я уезжаю.
— Об этом не может быть и речи! Мы сию же минуту возвращаемся к тебе, и я его выкину вон вместе со всем его дерьмом! Я повешу его рамы ему на шею!
— Ты его не знаешь, он способен убить меня.
— Тогда переезжай ко мне! Давай заберем твои вещи, ты можешь жить у меня сколько захочешь. Я обещаю тебе, ко мне он прийти не посмеет.
Эта мысль привела меня в восторг. Возможно, то, что он ударил ее — мой шанс. Он совершил ужасную ошибку.
— Это ничего не изменит. Все равно когда-нибудь мне нужно будет вернуться домой. В конце концов, это мой дом! Я дала ему несколько дней на то, чтобы он нашел себе пристанище и съехал.
— Он этого не сделает. Ему некуда деваться, раз у него нет денег. Он целиком зависит от тебя.
— Я не знаю, что мне делать…
— Вопрос только в одном, Сильвия: ты его еще любишь? Только в этом.
— Не знаю, Поль. Я больше не знаю. После того что произошло, я должна отсюда уехать, все равно куда. Я даже не знаю, вернусь ли я.
— А как же я?
— Я тебе уже сказала, Поль, с некоторых пор я вообще не понимаю, что со мной.
— Куда ты поедешь?
— Может быть, в Ля-Рошель, может, куда-нибудь еще. Просто сяду в машину и поеду.
Она поцеловала меня в щеку и сбежала по лестнице.
Я так и остался стоять. Вот во что превратилась самая сумасшедшая любовь в моей жизни — в мимолетные появления Сильвии. Я ждал ее бесконечно долго в надежде увидеть хоть на несколько минут. Этот негодяй ударил ее, и теперь она убегала. Ему удалось разлучить ее со мной. Внезапно от этой мысли мне стало плохо: я больше не смогу позвонить ей, когда буду подыхать от боли среди ночи. Я не смог убедить ее в том, что могу ее защитить. Я не нашел нужных слов, чтобы успокоить ее.
Возможно, она была еще у себя, собирала вещи. Это мой единственный шанс оказаться на высоте, защитить ее, доказать ей, что рядом со мной ей нечего бояться.
Ни секунды не раздумывая, я схватил ключи от машины и слетел вниз по лестнице. Было чуть за полдень. Город словно вымер от жары. Беспощадное солнце, казалось, испепелило его. В этот час на улицах лишь тишина и собаки.
Я нарушил все правила, ехал на запрещающие знаки и красный свет. Машину я бросил в двадцати метрах от дома Сильвии. Я не собирался, как в прошлый раз, обходить его вдоль канавы с водой. Я вбежал в парк через раскрытые ворота.
В парке царила глубокая тишина. Запах воды и сладких цветов. Рядом с домом машин не было. Я обошел его кругом и взбежал по лестнице, с которой тогда Альтона, как мне показалось, заметил меня, скрючившегося в кустах. Может быть, он сейчас дома, один.
Дверь была приоткрыта. Я вошел. В тот момент я не имел ни малейшего представления о том, что же будет дальше. Наверное, мы без единого слова вцепимся друг другу в глотку. Синяк на лбу Сильвии зажег ненавистью все мое тело.
Я прошел в маленькую кухню. Стол не убран, грязная посуда вот-вот перевалится из раковины на газовую плиту.
Тремя шагами я обошел всю квартиру. Она была совсем крошечной. Кухня, спальня, гостиная. Душ за перегородкой. И ни души.
Ни единого живого существа, но стены словно живые. Повсюду картины, висят на стенах или просто прислонены. Картины везде. Десятки картин. Я предпочел бы оказаться с глазу на глаз с жестокостью Альтона. Я был раздавлен таким его присутствием, уничтожен грубой силой его картин. Я задыхался. На этих стенах было больше неистовства, чем в руках самого яростного из мужчин.
Там были битвы каких-то чудовищ, землетрясения, вереницы исчезающих во тьме мужчин и женщин. Безумная мешанина из скал, тел, льда, облаков и гроз.
Каждая картина со всего размаху била прямо в грудь. Повсюду нагромождения человеческих тел, глины и серы. Конец света в красных, желто-оранжевых и голубых тонах, производящий невиданное по силе впечатление.
Я бывал в нескольких музеях и выставочных залах во время своих редких путешествий, но нигде мне не встречалась такая сумятица. Такой пожар. Я подумал о Жерико[4] И о Гойе. Хотя я плохо их знал.
Я еще раз обошел крошечную гостиную и вошел в спальню. Спальня Сильвии… Нет, их спальня. Обыкновенный матрас, разложенный прямо на полу, скомканные простыни, две подушки. Их простыни, их подушки, здесь они были заодно.
Вот она, кровать, на которой они любили друг друга, поверяли свои тайны, засыпали рядом, сто раз я пытался представить ее себе. Однако вид этой кровати не причинил такой боли, как те безумные картины, которые я только что видел. И в спальне картины заполняли все пространство, все стены. Опять люди толпами возникали из чрева земли, глаза их были неподвижны, как камень. Похоже, Альтона работал безостановочно. Он был явно из другого мира, он работал как безумный.
Никакой мебели, лишь разбросанная одежда. Спальня художника. Платяной шкаф был распахнут. С одной стороны — платья и юбки Сильвии, выглаженные, висящие на плечиках, ее свитера, аккуратно сложенные стопкой. С другой — огромный ком мятых рубашек и штанов, вылинявших футболок.
Я рухнул на матрас. Теперь я понимал Сильвию. Я понял, почему она любит этого человека, несмотря на его ревность, его жестокость и пристрастие к спиртному. Каждый мазок его кисти кричал об отчаянии, о безудержном страхе.
Я словно видел этого человека, на краю пропасти смотрящего на мир, как хищная птица, поджидающая добычу. Я слышал, как он кричит и сражается со своими собственными монстрами, в глубинах ада.
Да, я понимал Сильвию и страдал. Я лежал на кровати, где она отдавалась ему, и невыносимо страдал.
![Вера Кауи - Роман длиною в лето [Тем летом в Испании]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
